Ладно, раз уж книжка: пока Денис потягивает большой американо с корицей (и тремя ложками сахара) и купается в таких привычных заботах (посты, метрики, реакции, бюджеты), заглянем в его память и чуть дальше в бессознательное ради сюжетной ладности.
Где мать Дениса? «Твоя мать ушла», сказала тетка однажды с такой тихой, но железобетонной категоричностью, что у него никогда впредь не возникало желания спросить: «Куда?». Сам факт ухода заслонил собой вопрос и закрепился в памяти ясной, логичной точкой невозврата: мать осталась где-то там в маленьком городе и детстве. Потом где-то и когда-то она умерла.
Да, Денис помнил мать. Она осталась для него живым, но поминутно хмурящимся лицом и зудящей заботой: «Ты поел?», «Температуры нет?», «Ты не ушибся?», «Не грустишь, нет?». Отец лишь иногда ставил на паузу эту бытовую суету и затягивал «зарядку для мозгов», с кислой хитрецой в уголках глаз и резиновыми акцентами в последних словах фраз: «Держи спину пряяямо», «Про капитана Немо читааал?», «Какая площадь вашего стадиона, посчитааай-ка!». В такие моменты мама замолкала, продолжая хлопотать по дому, либо в задумчивости глядя куда-то в сторону. Понятно, что ни первый, ни второй тип разговора Дениса особенно не привлекали, поэтому он торопился в свою комнату, а лучше на улицу к пластмассовым автоматам, Антохе и штабику во дворе детского сада.
Нет, когда мать ушла, Денис не злился. Нет, он не особенно об этом задумывался. Нет, на отца он тоже не злился. После переезда в большой город началась большая, самостоятельная жизнь: с новым домом, новой школой, новыми приятелями, с борьбой «бэшек» и «вэшек», со страстными выяснениями отношений, с неловким пубертатом.
Из всех обитателей первого дома Денис бывал больше всего рад сестре, с которой они виделись раз в месяц. С годами она стала похожа на мать, только решительнее, импульсивнее и разговорчивей. Так в жизни Дениса место круглого лица с телячьими глазами и морщинами между ними заняло маленькое личико с острым носиком и часто мелькающей на нежном лбу гармошкой. Взамен эскиза углем изящная гравюра.
Сестру с детства называли ни Катей, ни Катькой, а именно Катериной, и это казалось очень верным. Впоследствии она закончила экстерном все, что было нужно, нашла достойное ее способностей место в биоинженерии (взамен собственной семьи). К счастью, они по-прежнему созванивались раз в неделю, а гравюра, со временем подернувшаяся паутинкой тоненьких морщинок, становилась только лучше.
Денис смотрел, задумавшись, сквозь голубую сеточку на карте метро. Мысль о сестре, болтавшаяся в голове очередным необязательным звеном, в один момент зацепилась за сегодняшнего отца и все вернулось, замкнувшись: надо бы построить кратчайший маршрут от станции с больницей до станции с кафе. Решение пришло в один момент: поехать через кольцо. К четырем часам предстояло закручивать разговор вокруг насущного и повседневного: «Что сказали врачи? Когда будут результаты? Там кормили? Не против на метро? Как там тетя Ада? »
Денис решил повести отца в недавно открытое заведение, которое называлось «Под липой» и обыгрывало тоску по советскому. Сам Денис там, разумеется, не был. Кафе расположилось в центре города, равноудаленное от оккупированных туристами достопримечательностей и офисных дольменов. На узкой улице, зажатой фасадами бывших доходных домов, новое светящееся название вписалось в ряд прочих, принадлежащих салонам, студиям, ресторанам.
«Под липой», стилизованное под собирательные шестидесятые и напоминавшее какую-нибудь «Плакучую иву», разместилось по диагонали на рифленой алюминиевой секции прямо над входом. Рядом действительно обнаружилась старая липа заваливающаяся вбок, неказистая, со сломанной веткой и, что удивительно, живая.
Внутри все, на первый взгляд, оказалось так, как и предполагалось: в середине зала линия раздачи с аппетитно подсвеченными «шубами», борщами и котлетами; на стенах плакаты о важности чистых рук и компота; на столах ромашки в керамических вазочках; из динамиков Утесов и Пьеха.
Но в этом зацикленном стандарте ностальгической бутафории сквозило что-то непривычное. Господство белого на стенах и потолке, светодиодные панели, икеевские стулья из гладкого дерева и мягкого пластика эта до невозможности стерильная и эргономичная столовая будто возникла из альтернативной реальности, выкристаллизовалась из несбывшегося будущего. Денис решил, что попал в точку:
Нравится тебе здесь?
Да, хорошо, усмешка выбралась из отцовских глаз и превратилась в подобие улыбки.
Напомнило столовую в пансионате при твоем институте. Мы были там, когда я еще в школу ходил.
Да, припоминаю.
Денис с отцом взяли подносы и встали в очередь за двумя седеюще-полнеющими клерками.
Как твои из лаборатории поживают?
В порядке. Соколова похоронили пару месяцев назад. Нестеренко, Гуревича, Гуфарова и дяди Миши, ты знаешь, давно нет в живых. Яков Андреевич сломал ногу на даче, но скоро вернется в строй: я его на рыбалку ангажировал. Остальные вроде ничего.
Ага, ну и славно. Рассольник, пожалуйста.
В числе девушек на раздаче в белоснежных фартуках, бумажных чепцах и черных резиновых перчатках Денис заметил одну с упругим пучком рыжих волос и маленькой русалкой на шее. На секунду ему показалось, что эту русалку он уже где-то видел.
Ты ведь читал о том вирусе? заговорил вдруг отец. Серьезная вещь! С приличной скоростью распространяется, вся Африка в зоне поражения
И ты туда же. Читал, конечно. Никто не знал до этого, что такие страны в принципе существуют, зато теперь они в топе новостей. А все почееему? лениво ерничал Денис. Правильно! Все почуяли, что добраться может до них, а лучше до их знакомых. Это не страшно это страшно любопытно.
Хе-хе, ну да.
Сели за стол. Пожелали друг другу приятного аппетита. Денис сразу принялся за рассольник, вспомнив между делом, что не видел горячего обеда больше полутора суток. Отец медленно раскладывал приборы, гладя куда-то в сторону.
А знаешь, замечательное было время, внезапно произнес отец.
Какое время?..
Ну, когда во время обеда собирались вот так, за одним столом всей лабораторией.
У Дениса внутри что-то неприятно заерзало. Отец никогда не говорил о том времени и, главное, с такой интонацией. Денис взглянул на него: бледное лицо почти сливалось со снежной сединой, крупные морщины прорезали щеки и обрамляли ватную улыбку, густые темные брови нависали над маленькими глазами, смотревшими перед собой, а в самих глазах теперь не ухмыляющихся, но смеющихся в голос Денис впервые за лет двадцать увидел танцующие огоньки. От замеченного стало не по себе.
Будто споткнувшись о самого себя, Денис продолжил хлебать рассольник и не без труда вытянул:
Конечно, с хорошей командой работать всегда в радость.
Да, хорошей
Только не зацикливайся на этом, пожалуйста. Ты, знаешь, у тебя сейчас другая жизнь, другие заботы. Следи за собой это важно. Отдыхай больше, я не знаю
Денис принялся с молчаливой, напряженной жадностью хлебать рассольник. Отец, как назло, медитативно ковырялся в гарнире.
Да-да, но речь не только об этом вдруг тихо, с каким-то сдавленным жаром сказал он. Мы вместе делали большое, важное дело
Теперь Денис уже не мог есть.
Мы приносили стране силу и сами были этой силой! Поэтому нас уважали, нас ценили. Ты знаешь, мы ни в чем не нуждались, и это касалось не только запросов лаборатории. Полезный человек должен быть обеспечен во всем! Я, впрочем, рад, что и сейчас об институте не забывают скорее, наоборот.
Так чем же вы там занимались? в каком-то жидком оцепенении спросил Денис.
Ну, это тайна, тебе ли не знать, отцовское лицо замкнулось в искрящейся усмешке.
Тебе не страшно?
Чего же мне бояться, хе-хе.
Ваше «важное дело» небось и применение нашло?..
Нет-нет, что ты. Вернее, не у нас. Говорят, в Судане опробовали в 70-х. Протащили потихоньку, хе-хе.
Отец перевел взгляд, мечтательно взглянул в никуда и принялся за обед.
Раз-раз-раз-раз с прежней назойливости застучало в голове Дениса. Рассольник не помог. Только что светлая, чистая, правильная, холодная и гладкая, как хирургически стол, отцовская жизнь озарилась гордостью. Буквально на секунду вышла за край и потекла, обагрив истончившуюся за семьдесят лет оболочку, радость от причастности к «силе». Радость первобытная.
Денис исподлобья посмотрел на отца, зацепился взглядом за его тарелку и с тупым, безотчетным, тихим ужасом увидел: на гарнире покоилась котлета по-киевски.
Понедельник
Это был не будильник это было сообщение. А потом еще одно. Затем уведомление. Судя по симптомам, которыми настырно зудел телефон, на часах было около десяти утра. Скорее всего, проспал. Начиная со скрипом включаться в реальность, Денис попытался понять, почему.