Настя и кроличья лапка / Остров / Мазок
Три повести
Андрей Кокоулин
© Андрей Кокоулин, 2020
Настя и кроличья лапка
Настя привыкла говорить себе, что такая уж у нее планида. Слово «планида» ей очень нравилось. Слово было торжественное и потаенное, как Настины мысли. Перекликалось и с «планетой», и с «панихидой», и с «накидкой». Она часто представляла, как хмуро кутается в тяжелую, черную, складки в пол, планиду с капюшоном, которая застегнута на такие хитрые крючки и замочки, что ни скинуть ее, ни хотя бы руки высвободить совершенно невозможно. Вокруг огонь, дым, все рушится, люди, крики, а она стоит. Ничего поделать не может.
Потому что планида такая.
Позже, когда она подсмотрела в словаре значение этого слова, представления ее о «планиде» лишь слегка трансформировались. Да, судьба, рок, участь, но ведь и «планета» тоже верно, по-гречески «блуждающая». А кто у нас блуждает? Люди скитаются. Монахи среди людей, как тени, ходят. Плащи да накидки как раз их общую судьбу и символизируют. Куда в дождь без плаща отправишься? Никуда. И в холод без теплого покрова не выскочишь. Бредешь, несчастный человек, с планидой своей на плечах.
Так что можно, можно и с накидкой ассоциировать, только, пожалуй, больше с воздушной, на саван похожей и цепями перевитой. Запахнешься в нее, звенья звяк-звяк обмотались вокруг лодыжек, стиснули грудь, стой, смотри или семени едва-едва по делам своим.
Если уж на то пошло, то и Юрчик для Насти такой планидой стал. Судьба вихрастая, шебутная, хитроглазая.
Сразу и не сообразишь, как познакомились. Вроде не было-не было, и вот он уже сидит на кухне твоей маленькой квартирки, шумно хлебает борщ, слушает новости по телевизору, как там чего, а потом повернет рыжую голову, подмигнет весело, покажет крупные желтые зубы в кривой улыбке светло. Как планидой не назвать?
А познакомились да, на рынке.
Настя сдуру купила зачем-то четыре капустных кочана, то ли подорожать капуста скоро должна была, то ли вовсе с прилавков исчезнуть. А как человеку вроде нее без капусты? Ведь никак, коллапс, распад человеческого естества, иронизировала она над собой, потому что с детства от капусты воротила нос. Тут же вдруг перед глазами примерещились и салат капустный, и квашеная, и соломкой во всякие супы.
Правда, в одной руке у Насти уже была сумка с двумя литровыми упаковками молока и бутылкой растительного масла, а в другой полиэтиленовый пакет с треской и куриными головами на бульон. Кочаны, конечно, можно было бы определить в рюкзак. Но незадача состояла в том, что рюкзака как раз под рукой не имелось. Не чужой же заимствовать?
Вот планидой и вывернулся из-за полотняной палатки невысокий парень, прищурился, заломил шапку, открывая лоб и бобрик рыжих волос:
Помочь, девушка?
Глаза задорные, насмешливые. Куртка нараспашку, под курткой свитер вязаный, под горло, на ногах джинсы и ботинки, легкие, никак не по сырой весне. Настя подумала: наверное, на выпивку денег нет.
Ну, помогите.
Парень уставился на кочаны.
Сколько ваших?
Все мои, ответила Настя.
Е!
Под скептическим взглядом продавца парень собрал крепкие, белые кочаны, пристроил на сгиб локтя, прижал к груди.
Куда идти?
За мной, сказала Настя, переступая лужу.
А далеко?
Метров двести.
Это можно.
Они вышли с рынка, Настя впереди, парень метров на пять сзади, один из кочанов под подбородком. На тротуарах кое-где наледь, кое-где грязный от песка, отекший, размякший снег, но на две трети асфальт уже очистился, ступать можно смело. Конец февраля, оттепель за оттепелью, где-то на окраине, видимо, прикопали зиму.
Парень не спешил, настроенный на сохранность груза. Настя сначала ушла вперед, потом вернулась, изображая нетерпение.
Вы не могли бы побыстрее?
Не-а, сказал парень.
Настя переложила куриные головы.
Давайте я возьму один кочан.
Вы сейчас третируете меня, как мужчину.
Хорошо, я не буду.
Они пошли рядом. С крыш капало, впереди со грохотом разбилась о бетонный козырек не выдержавшая ранней весны сосулька.
Я Юрчик, сказал парень.
Это необязательно, сказала Настя.
Ну как же! стрельнул глазом Юрчик, огибая лужу. Вот вы меня к себе домой захотите пригласить, а имени не знаете.
Настя фыркнула.
На чай?
Странно, наглость парня ей понравилась. Да и ничего такой, крепенький, веселый. Она даже задержала на нем взгляд подольше, примеряя к себе. Наверное, на год, на два постарше ее. То есть, где-то двадцать шесть-двадцать семь. Вряд ли женатый, слишком уж неприкаянный, женской руки не чувствуется. А может от одной к другой бегает? Здесь две недели, там две недели?
Они свернули в проход между домами. Нависла, качнула ветвями береза, которой вздумалось прорасти чуть ли не посреди тропки.
Ну почему сразу на чай? сказал Юрчик, поворачиваясь к березе боком. Я согласен и на щи.
Настя рассмеялась.
Посмотрим. Я Настя.
Во, другое дело. У вас молодой человек есть?
В смысле?
Как «в смысле»? удивился вопросу Юрчик, наконец разминувшись с деревом. Может, у меня на вас виды.
Вот так сразу?
А чего? Я вижу, вы хозяйственная.
И этого, Юрий, для вас достаточно? спросила Настя.
Ее дом забелел впереди, обозначился застекленными балконами и красным окном какого-то оригинала. Раскисшая дорожка вела через бугристый двор, засаженный голыми кустами, к центральному подъезду. Ее подъезд был дальний, четвертый, крайний.
Не, ну, что, глаза-то у меня есть, сказал Юрчик, поспевая за ней. Лицо у вас у тебя доброе, душевное, фигуру я вроде как разглядел. Меня устраивает. Со своей стороны могу пообещать, что никаких претензий не будет.
Настя обернулась.
К кому? К вам или ко мне?
Юрчик поморгал. Его круглая голова, поддерживающая кочан подбородком, сама казалась неправильным кочаном на вершине горки. Подумалось: некондицию продавец сплавил, еще и шапку лыжную натянул.
Ко мне, ну, от тебя, Юрчик раздвинул губы в улыбке. Я, вообще, обязательный, если выбрал, по другим женщинам не гуляю.
Понятно.
Они дошли до подъезда. Настя, перехватив сумки, достала ключ для магнитного замка из кармана плаща.
А по деньгам как? спросила она, открыв дверь пошире.
Юрчик шагнул в подъезд.
Ну, с этим похуже. У меня это
Что? спросила Настя и подсказала: На третий этаж.
Юрчик затопал по ступенькам.
Ну, это, сидел я, по «хулиганке», а со статьей мало куда берут. Он приостановился. Но я завязал, ты не сомневайся.
Зябкий весенний свет сеял в узкие окна лестничной площадки.
Не супер, вздохнула Настя, глядя в серые глаза добровольного помощника. А чего так?
Молодой был, дурак. Я из пригорода, из Грачей, ну, то есть, из Грачево, это севернее, голова пустая, заняться нечем
А сейчас?
Ну, сейчас! Повзрослел. Да и научили.
На третьем этаже Юрчик привалился к стене и тяжело выдохнул. Искоса присматривая за ним, Настя нащупала в узеньком внутреннем кармане ключи от квартиры.
Так чай-то будешь?
Юрчик кивнул.
Если можно.
Замок щелкнул. Настя распахнула квартирную дверь.
Проходи. Кухня налево, кочаны можешь на подоконник свалить.
Ага.
Юрчик прошел в квартиру, зыркая глазами по сторонам, оценивая обстановку, но на краю застеленного в прихожей коврика замер.
Обувь снимать?
Это Насте тоже понравилось. При всей рыжей наглости и развязности неожиданные такт и внимание к вещам, которые с мужской стороны можно было с легкостью проигнорировать. Подумаешь, полы мытые.
Лучше снять, сказала она.
Надеюсь, у тебя нет негатива к дырявым носкам, сказал Юрчик, без стеснения скидывая ботинки.
Носки у него были синие, а дыра на левом отрывалась круглым окном в мир розовой пятки.
Почему-то раньше Настя полагала, что достаточно ей увидеть на человеке дырявые носки, и все, общаться с таким человеком она уже не сможет. Или, во всяком случае, будет не в состоянии серьезно воспринимать его как мужчину.
Но оказалось вдруг, что к Юрчику это не относится. Юрчик как-то с дырявыми носками гармонизировал. Подумать, чужой мужик, оставляя мокрые следки, с дырой в носке, шлепает на твою кухню, грохочет там бум! бум! кочанами, а у тебя никакого неприятия, улыбка гуляет по губам.
Дурочка, чего уж.
Пока Юрчик разбирался с капустой, Настя успела снять плащик и посмотреться в зеркало. Поправила юбку, блузку. О том, чтобы определить в холодильник треску и куриные головы, как-то и мысли не было. Что уж говорить о молоке с маслом! Главное, что тушь нигде не потекла, губы не потрескались, а волосы не вороньим гнездом.