Чувство, с которым Лена вошла в редакционный коллектив, было сродни тому, с котором сознающий себя смертным грешник вошёл бы в рай. Журналисты это боги! Нигде, никогда, никак, ни при каких обстоятельствах они не могут оказаться такими, как всё прочее население Земли. Они журналисты. К чему слова!
Справедливости ради нужно отметить, что хорошо работать в прессе может только тот, кто действительно любит эту работу. Она на ну очень большого любителя. Тот же, кто стремится отработать свои восемь часов, а там хоть трава не расти, сбежит через неделю. Его ни за что не устроит принцип: хоть помри, но публикация должна выйти. И она выйдет, даже если от тебя останется только хладный труп. Но и труп-то останется тогда лишь, когда выйдет материал. Не раньше.
Сначала на Лену поглядывали с лёгким подозрением, но оно мало-помалу сменилось пониманием: своя. Она была такая же. Она была пока «старшей, куда пошлют», но ведь любая работа важна, в том смысле, что каждый стоит в трудовой цепочке и стоит звену оборваться или истончиться, как все другие звенья начинают это на себе чувствовать.
Её обижало это недоверие только несколько дней если она его замечала: слишком восторженными глазами смотрела на газетчиков. Потом она забыла о недоверии и помнила только одно: она достигла Олимпа. Лена, если бы могла, делала бы сама всю работу от начала и до конца. И она просто не понимала, как это было, когда её здесь не было. Как тут вообще обходились без столь ценного кадра?!! И как она жила бы, если бы, тьфу! тьфу! тьфу! она вдруг с мечтой рассталась
Она наслаждалась, общаясь с небожителями корреспондентами. Боже, слово-то какое! А что за словом Какие люди! Где только они не бывают: ну, что может увидеть на самой обычной стройке другой, простой человек? А у журналиста обязательно появляется статья. Да, конечно, у него работа такая, но ведь не каждый и может быть журналистом.
Если было бы можно, Лена переселилась бы в редакцию. Впрочем, она вряд ли осмелилась бы высказать кому-нибудь такое желание засмеяли б! Да и нужно ли жить в храмах?
Господи, кто научил людей завидовать и ссориться?
Зазвонил внутренний телефон:
Раису Филипповну просит зайти редактор.
А она вышла.
Ты зайди.
Лена, естественно, пошла. Редактор спросил, управится ли она за час срочно нужно сдавать в набор передовую.
Постараюсь.
Бегом побежала на рабочее место и стала работать с максимальной быстротой: в набор же, в номер! А она и так печатала со скоростью пулемёта. Лёгкость пальцев при печатании, оказывается, напрямую зависит от уровня грамотности и наличия слуха, имеется в виду музыкального. Потому что крайние на клавиатуре буквы, между прочим, звучат совсем иначе, чем те, которые расположены в центре.
Раиса Филипповна, вернувшись и обнаружив она всегда контролировала, чем занята Лена что Лена печатает, более того, заканчивает редакторский материал, решила, что нанесен прямой урон её авторитету заведующей. Лена, хоть и была оскорблена и тоном Раисы, и обвинениями в подхалимаже, молча отдала Раисе статью, памятуя о её срочности. А отношения можно выяснить после.
Но уж коли зло должно свершиться, нельзя терять бдительности, ибо оно свершится-таки. Не подозревая, что бросает горящую спичку в бочку с порохом, Сергеева, войдя, сразу же обратилась к Лене, видя, что та не занята. С, конечно же, срочным, в номер, материалом. Не только Лена, никто в двенадцатиэтажном здании Дома печати не сумел бы отказать Сергеевой
Раиса продолжала стучать, но скорость всё возрастала и стала напоминать непрерывную пулемётную очередь до конца листа. Лена чуточку удивилась: даже не знала, что Раиса тоже может печатать так быстро, но долго удивляться ей было некогда Сергеева ждет. То есть новый номер.
Раиса стала злиться всё больше: пытаясь сесть на два стула, она стала торопиться и делать ошибки. И Лена, торопясь медленно, обогнала её, закончила раньше, а так как Сергеева придти не успела, сама к ней побежала. А когда вернулась
Как! кричала в ярости Раиса, некоторые в газете без году неделя, а им то редакторские материалы дают в работу, то сергеевские!
Чем дальше орала, тем хуже Раиса выбирала выражения и выговор за неизвестно какие преступления превратился в обычную базарную ругань, сдобренную далеко не литературными эпитетами.
Чем дальше орала, тем хуже Раиса выбирала выражения и выговор за неизвестно какие преступления превратился в обычную базарную ругань, сдобренную далеко не литературными эпитетами.
Лена молчала. И от неожиданности, и от непонимания вины, и от невозможности происходившего: чтоб в редакции и кричали? Очевидно, крик в редакционных стенах был более, чем странен: к источнику шума подходили всё новые слушатели. А Раиса стояла к двери спиной и продолжала орать, распаляясь всё больше от собственного крика.
Шок был таким оглушительным, что Лена вдруг, для себя самой совершенно неожиданно, сказала:
У вас дома пожар. А ваш сын спит и может погибнуть.
Раиса захлебнулась на полуслове.
Какой пожар?
Я не знаю. Сильный дым на кухне. Звоните сыну.
Из толпы зрителей вынырнул выпускающий редактор Вадим, подошел к Раисе, взял её под локоток и вежливо провёл в секретариат, хотя позвонить она могла немедленно.
Тут только, оставшись забытым актёром на онемевшей сцене, Лена поняла, до какой степени унижена. Будь она одна в комнате, она, конечно, разрыдалась бы. Но на людях ни за что. А выйти у неё и сил не было, да и некуда особенно было: все ведь уже знают о скандале и разговоров не оберёшься. А у Лены не было сил на разговоры.
Сергеева сочла нужным Лену успокоить: подошла к ней, получила свою страницу, и спокойно, словно в сотый раз, позвала спуститься в буфет выпить кофе.
Лена, естественно, пошла. А зрители, основная часть которых устремились в секретариат, чтобы поддержать ответсека Шохина в нелёгком споре с Раисой, если этот спор состоится или поучаствовать в сочувственном хоре по поводу пожара, если таковой действительно случился, столпились у двери в секретариат, не позволяя дверь эту закрыть. И внимательно наблюдали, как Раиса набирает номер и трепетно ждали, пока ей ответят.
Она дозвонилась примерно на пятнадцатом гудке. И оказалось, что пожар действительно был и, если бы не этот звонок, сын мог бы и не проснуться. Тут ответсек перехватил трубку и спокойно и подробно командовал сыном Раисы, веля тому окон не открывать, а идти к выходной двери и выходить на лестницу. И стучаться к соседям, чтобы вызывали пожарных.
Лена ничего об этом не знала. Она вообще продолжала пребывать в шоке, хотя внешне вела себя почти спокойно: пила кофе, что-то отвечала на вопросы, вот только временами по ней проходила нервная волна и она довольно сильно содрогалась от этой волны.
Тебе, кажется, лучше бы домой поехать.
Лена кивнула: наверно.
Сергеева в шесть секунд получила у ответсека разрешение на уход Лены домой и согласие Вадима это решение воплотить в жизнь. Так что Лену сводили за сумкой и вскоре усадили в машину.
С тобой подняться? спросил Вадим.
Она отрицательно покачала головой.
Дома есть кто-нибудь?
Она опять ответила отрицательным кивком.
Тогда сразу же ложись. Отдыхай. Я попозже перезвоню. А то возьми завтра отгул, пережди. Раиса та ещё штучка. Цунами следует в бункере пережидать.
Лена кивнула, вышла и машины и даже слабо махнула рукой, одновременно благодаря и прощаясь.
Голова болела дико. Лена пошла под душ, надеясь смыть с себя и ужасный Раисин ор, и головную боль, и вообще весь этот ужасный день. Но душ не помог. Лена повалилась на диван, обхватив голову руками и неожиданно уснула.
Родители, придя с работы и увидев её не просто дома, а ещё и спящей, растерялись неописуемо давно уже такого не было. Ходили на цыпочках, а посему Лена так и проспала до утра.
Вставай, доча, на работу пора.
У меня отгул. Голова дико болит.
Давай врача вызову.
Вызови.
Хочешь, останусь?
Сама открою. А тебе опаздывать нельзя.
Мать принесла ей горячего чаю, поставила рядом на тумбу, но Лена к нему так и не прикоснулась.
Врач оказалась, естественно, терапевтом, но услышав описание головной боли, поняла, что тут что-то нестандартное. Тут же позвонила коллеге и позвала невропатолога.
Та прибежала быстро, благо поликлиника находилась по соседству. Они долго, поочерёдно, Лену расспрашивали, а она, довольно подробно, насколько была в состоянии, рассказывала о вчерашнем скандале на работе и объясняла, что боль началась именно после этого безумного крика. И не проходит. Хотя Лена не принимала пока никаких таблеток, так что пусть ей что-нибудь пропишут.
Ей выписали рецепт, но тут же сделали какой-то укол и она снова уснула.