Одеваясь, я обдумывал случившееся.
Для того, чтобы в жизни не возникало лишних проблем, я давным-давно установил самому себе железное правило: «Ни при каких обстоятельствах не вступать в половую связь
а) с мужиками (лучше смерть);
б) с животными, рыбами, птицами, рептилиями и насекомыми (если это не имена ласкательные);
в) с заведомо больными и, тем паче, мертвыми (я дюже брезгливый);
г) с женами друзей, родственников и своих начальников (без исключений);
д) с подчиненными (даже никакого флирта);
е) с малолетками (на пушечный выстрел);
ж) с применением силы (только по письменному требованию дамы)».
Собственное «Железное правило» не давало никаких запретов на интимную близость с Жуажей: о принцессах и инопланетянках моё правило даже не заикалось. И тут во мне заговорил внутренний голос: «Ну что, Колян, справился с беззащитной девушкой?! Как капельку, швырнул её обратно в заточенье! Чего же ты испугался, герой? Да на тебе защит видимо-невидимо! Тебя же невозможно ни гранатой взорвать, ни шашкой зарубить, никаким вирусом заразить, ни ядом отравить. Ты ведь неуязвим!!! Стыдобище!.. Видите ли, не понравилось ему, что устроена она чуть-чуть не так, чем обычная баба, и что пахнет апельсином, а не селёдкой. Никто тебя и не обманывал. Да, всё верно: девчонку привезли с другой планеты. Но неужто тебе самому не хочется попробовать, какова на вкус любовь неземная? Я не узнаю тебя! Куда подевался твой дух авантюризма?.. Она ему: Мой господин, мой повелитель; она ведь любое твоё желание готова исполнить; дарит тебе саму себя! Ей ведь ничего от тебя не нужно, кроме ласкового слова. А ты?! Даже водички не дал девушке попить, жадюга!»
Мне вдруг стало жалко принцессу, а проснувшийся дух исследователя усмотрел в ней, в каком-то другом ракурсе, даже сексуальную привлекательность. Я снова вызвал фраун-граянку. Она явилась и, увидав меня, сразу заплакала. На ней были одеты те же самые шортики с бахромой да полосатый бюстгальтер, хотя такой же комплект, оставленный ею при первом визите, валялся на полу. Словно ребенок, давясь слезами, икая и всхлипывая, принцесса с трудом выговаривала слова:
Жуажа не понимает Повелитель сердится за что-то?.. Жуажа старается хорошо делать.
Всё-всё, не реви. Ты же большая девочка. Никто на тебя не сердится; ты ничего плохого не сделала. Наоборот, ты добрая и ласковая, успокаивал я инопланетянку, поглаживая её по бархатистой коже руки. Сейчас мы пойдем, умоемся и спокойненько поговорим.
Она перестала плакать, но всё ещё продолжала икать. Я провёл её в туалетную комнату, повесил свежее аэрополотенце и, показав на раковину, спросил:
Ты умываться-то умеешь? У вас на Фраун-Гра моются?
Жуажа умеет, мой повелитель. Она улыбнулась и икнула. Моя планета люди мыться всегда, они в океане жить.
У меня к тебе просьба, сказал я, наблюдая за тем, как принцесса умывалась, смешно фыркая, хлюпая и пуская пузыри. Мое имя Николай, не надо всего этого типа «повелитель» и тому подобного. Зови меня просто Ник. А я буду тебя звать Жу. Согласна?
Да, господин Ник, Жу соглашается и пи-пи хочет.
Кто тебе не дает? Вот унитаз Жу, я же просил: просто Ник.
Я собирался было уйти, чтобы не мешать девушке справлять малую нужду, но Жуажа так же ловко, как в первый раз, сбросила с себя шорты, бюзик (зачем-то) и, икнув, раскорячилась над унитазом. Пи́сала она тоже забавно: звук был такой, как будто в коробку с теннисными шариками била струя, в палец толщиной и напором в десять атмосфер. Я расхохотался и спросил:
Ты меня не стесняешься?
Что такое «стесняешься»? переспросила она, тем самым, ответив на мой вопрос, и вдруг подпрыгнула до потолка, чего-то испугавшись. Ой! Кто-то брызнул в Жу.
Не в Жу, а в жо, смеялся я. Это тебя унитаз подмыл. У него такая функция имеется.
Возвращаясь в комнату, я пропустил принцессу вперед. Она шла, грациозно покачивая бедрами и играя мышцами ног. Хвоста у граянки, слава богу, не было, но зато её позвонки пилообразным гребнем далеко выступали из спины, делая похожей девушку на динозавра.
Я усадил путану на грави-кровать и спросил, что она будет пить.
Жу любит бургуль очень, отозвалась Жуажа. Один господин бургуль сладкую давал Жу.
Не знаю что это такое, и кто кому что давал; сейчас служанку спрошу, произнес я и крикнул по двустороннему визору: Люсик!
Появилась голограмма Люси. Я попросил принести большую порцию бургули и пирожных. Изображение растаяло, и в зал вошла хмурая домработница. Она метнула в сторону путаны взгляд пантеры и поставила рядом на столик тазик с эклерами и прозрачное пятилитровое ведерко с мутной шевелящейся массой, пахнущей резедой.
Фомич, остерегайся, как бы она тебя не съела, предупредила прислуга.
Она не сможет меня съесть, потому что на мне куча защит, успокоил я её.
Тогда усиль эту кучу, если можешь, и не снимай ни одной из защит, как бы она тебя не уговаривала, посоветовала она в наставительном тоне.
Люсик, да ты никак ревнуешь? спросил я удивленно.
Может быть. Но если твоя гостья тебя съест, то меня аннигилируют.
Я отпустил Люси и посмотрел на граянку. Та с жадностью глотала кремовые шарики и пила жижу прямо из ведра, вытянув губы трубой.
Меня заинтересовали её фиолетовые орнаменты на теле. Я положил руку на колено Жуажи, продвинул ладонь меж её ног, на внутренней стороне бедра нащупал снежинку и нажал на ямку; палец глубоко провалился, но внутри уперся во что-то твердое и горячее. Я отдернул руку и незаметно понюхал влажный палец: пахло цедрой.
Ник хочет попить бургуль? спросила принцесса, оторвавшись от ведра. Вкусно! Много здесь.
Нет, спасибо, лучше водочки или коньячку, пошутил я, продолжая исследовать путану.
Продвигаясь от снежинки к снежинке, я вскоре добрался до её вагины. Воронка была уложена по-походному в виде высокого плотного гребешка. Я принялся его массировать и теребить, чувствуя, что это меня здорово заводит. И гребень вдруг затрепетал и стал раскрываться. Жуажа отставила в сторону недопитое ведро, откинулась на ложе, задрала ноги кверху и растопырилась.
Ник разволновал Жу по-настоящему. Ник теперь уже хочет слиться с Жу в клубок любовный? спросила она, прерывисто дыша.
Да, теперь хочет. Клубок так в клубок! проговорил я, сгорая от нетерпенья.
Дух авантюризма победил окончательно, к тому же за семь тысяч лет без секса я так истосковался по женскому теплу, что с голодухи готов был полезть на кикимору болотную. Установив сферический обзор с выдачей объемного изображения на пространственный экран, но с блокировкой от постороннего взгляда, я очертя голову ринулся в атаку.
В её апельсиновую воронку в сто раз легче было попасть, не метясь, чем промахнуться, прицелившись. С размаху, одним броском вогнал в горячую плоть принцессы своего «боевого друга», на всю его длину, и на несколько секунд замер, привыкая к новой обстановке и прислушиваясь к ощущениям. Воронка плотно сомкнулась, а внутри Жуажи началось странное движение: многочисленные кольца, упруго сокращаясь и ритмично пульсируя, продольно перемещались независимо друг относительно друга по стволу моего органа. Мне можно было даже не двигаться, она бы всё сделала сама, но я так соскучился по этим характерным фрикционным движениям, что принялся с максимальной амплитудой утолять жажду, энергично и яростно, с мыслью: «Хорошо-то как!»
Граянке тоже захорошело. Она захрипела, потом зарычала; её ноздри расширились, стрекозиные глаза выпучились и побагровели, а соски́-пешки, все вчетвером, присосались к моей груди, словно пиявки.
Экран показывал мне с разных сторон наши слившиеся тела. Я увидел, как на ногах у Жу раскрылись одновременно сразу все фиолетовые снежинки, превратясь в ярко красные шестиконечные звезды, из которых выползли толстые черные глянцевые жгуты; они обвили мои ноги и, как ремнями, плотно притянули, попарно, к её ногам. Из раскрывшихся на её боках снежинок уже торчали шесть таких же жгутов, но заканчивающихся продолговатыми ладошками с присосками. Я почувствовал, как они прилипли к моей спине и крепко-накрепко прижали меня к пышущему жаром мощному буферу своей хозяйки. Из рычащего оскаленного рта инопланетянки вылез бордовый полуметровый язык и обвил мою шею. Что и говорить, Жу надежно пристегнула к себе моё тело: никто раньше не обнимал меня так пылко.
Необычность происходящего нисколько не отпугивала, наоборот возбуждала. Подкатил и взорвался долгожданный оргазм. Всё в глазах и в сознании затуманилось, чего ранее со мной не случалось, а в голове сквозь туман зазвучал нежный чарующий голос: «Не сопротивляйся, не мешай мне доставлять тебе удовольствие убери помеху». Проваливаясь в сладостную эйфорию, я стал вспоминать команду из Архива на снятие повседневной защиты