А этот вот стол, расплескавшись молитвой,
Пронзает насквозь исполин монолитный,
И Иммануил, что звался Ипполитом,
Ушел Только в нервах навязчивый дым
Взлетал непрерывно, как провод трамвайный
Ты кончишь, и провод умрет молодым,
Случившись с горчицекосильным комбайном;
Ты станешь ослом, подавившись асфальтом,
Ты Господом станешь, чайку вскипятив
И вот уже гнусно-надтреснутым альтом
Ты пьешь свой мотив, будто аперитив,
Который течет по сосудам упорно
С утра в голове колоссальная муть!
Он долго купался в дощатой уборной
Ну, что? И не вымок он даже ничуть,
Он только шагал взад-вперед по фанерке
Печатая шаг, начинал променад.
Эффект был такой же, как при фейерверке
И вот наконец я достал лимонад
Количеством два с половиной вагона.
Залог безопасный вагоны страхуй!
Я джемом намазал поверхность перрона
<Читатель ждет рифмы, конечно же БУЙ,
Но он не получит ее, хоть убейся!>
А дюны в пустыне исходят свечой
Погряз паровоз в послезавтрашнем рейсе
Он был поврежден в феврале каланчой,
Упавшей внезапно Воды в ней немало
Внутри, а снаружи тем паче вода!
И сразу, когда эта башня упала,
То, в общем, упала она навсегда.
Когда ж я увидел начала вагона,
Я радостно вскрикнул, ладони разняв
И, вновь погружаясь в струю самогона,
Я двигаю пальцем застывший состав
О Млечный Бескрайний Безбрежный Путище!
Ты светишь опять в вышине при луне,
И тот, кто дорогу бессмысленно ищет,
Пусть смотрит в твой лик в голубой тишине!
Я умер давно, и воскресну не скоро,
Ладонями мысленно челюсти сжав;
И голос мой, полон немого укора,
Рассеется в запахе утренних трав
О нет! Я не буду гадать на сегодня,
Я вымазан в саже, как жалкий кабан
Я просто доеду до станции «Сходня»
И в залу войду, поиграть в кегельбан
Я утром и вечером в муке тщедушной,
Забыв, опоздав, отмотав до угла
Ты лучше меня, шебутного, не слушай:
Я быстро пройду сквозь поверхность стола,
И больше не буду усталым регентом,
Который сидит на зеленом диване.
Я, ты, и она это всё реагенты.
Реакцию будем устроить мы в бане,
Втроем погрузившись в прохладную ванну
Размером три метра, а то и четыре
И я агрессивен впоследствии стану
Совсем не такой, как сегодня в квартире
Я силу ощущаю очень сильно.
Опять в квартире нашей бардачок
Изменчивость расходится обильно
Жокей садился аж на облучок;
Дальнейшее вовне покрыто мраком
Я тщетно вспоминаю телефон:
Мелькают цифры, диск верчу, однако,
Я так же несущественен, как он
Я так же изначально был на этом
На поприще сомнительных побед,
И расцветала тёмно-жёлтым цветом
Толпа людей, не евших винегрет
Обрывочки мыслей возводятся нами
На пост-постамент панацеей от бед.
Вы правы мы глупы. От вас мы узнали,
Что значит порой озаривший ответ
И он отвечает достаточно скупо:
«А вы не пытались окошко открыть?»
Затем обещает нашествие трупов
Нам некуда наши огрехи зарыть,
Трудами растёт пирамида из трупов!
Ведь так мы, возможно, достигнем Луны.
Убийство ведь было достаточно крупно
Поэтому он приспускает штаны.
Ты хочешь укрыться под сводами кельи?
Возможно, ты прав ни к чему горевать.
Вдруг вещи всцвели в середине апреля;
Что может гармонию нам даровать?
А в данный момент мне, наверное, больно.
«Чудак» говорит он «ты можешь дышать,
А ты повторяешься!» Словом, довольно!
Логичности не удалось избежать.
Но Africa Nova сказала «фигово»
И я вспоминаю прошедшую муть:
От берега сучки бежали сурово,
Как странно, что я сочинил эту жуть
Надменный немножко, чуть-чуть многобровый
На последний кирпич
Заготовлен был спич,
И, доверившись СМУ, без опаски,
У трубы за стеной
Жил ручной домовой
С удивительным именем Васька.
Он от света сего
Не видал ничего,
Знал тепло батарей отопленья
Здесь вчера был отсос
За ответ на вопрос
Домового предназначенья.
Хоть неясен нам путь
Коим шла его суть,
Жить старался он, жизнь украшая,
И хоть гланды имел,
Вечерами он пел
Нежно пел он, сверчку подражая.
Но не каждый душой
Обладает большой
Странно Ваську жильцы оценили:
Дескать, что за петух
Будоражит наш слух?
И его хлорофосом морили
Пресекая скандал
И в ответ на сигнал
«Рыбнадзор» налетел сюда мигом:
Стену разворотил,
Ваську освободил
И занёс его в «Красную Книгу»
В это время верблюды, в пустыне рыдая,
В это время верблюды, в пустыне рыдая,
(А их было штук семь или восемь,
И была с ними длинная палка литая
Потому что настала уж осень,
И цветы отцвели, и листы полетели
Вдоль по знойной зеленой канаве)
Те верблюды стояли и очень хотели
Ниспослать состояние нафиг,
Что поплыл в отдаленье туманной порою,
В злом краю, где кордоны густые
Плотной сеткой легли на одно и второе,
Заглушая рыданья пустые
А верблюды как птицы в подветренном море!
Горевали в печальном экстазе,
И однако весьма несомненно и вскоре
Потонул парафин в унитазе,
И возврата ему никогда нет оттуда,
И не будет отнюдь совершенно,
Потому что душа у живого верблюда
Это время, и время нетленно!
В лесу охуевшем птицы не спали,
Кругом озверелые листья летали;
Лишь слабый порыв ветерка донесется,
Легчайший неслышимый шёпот
И в бешеном ритме куст затрясется:
Медведей случившихся топот
Кругом превалирует сила маразма
Какой удивительный месяц!
Здесь кактус вошёл в состоянье оргазма
Ей Богу, что мир стал тесен
Если обить всю деревню войлóком
И вывинтить пробки из хмурых бутылей,
Он скажет, пригладив рукой чей-то локон:
«Ну, что? Неужели вы снова забыли?
Был день, и я шел по унылой пустыне.
Я шел по пустыне, зубами стуча
Мне холодно было: пески уж остыли,
И только виднелась вдали каланча
И та ведь упала, я помню об этом!
Остыли пески очень сильно с утра,
И я, только солнцем горячем согретый,
Бреду по пескам, хоть упасть мне пора,
И холод пронзает озябшие кости
Совсем я разделся, но холодно все же:
Была каланча, как последний мой мостик
В тот мир, что приблизиться ближе не может,
А я всё иду И лишь солнце случайно
Меня хоть немного в песках согревает
Сейчас я наполню водой этот чайник
(Что чайник?.. Бутылка, но только кривая!)
И выпью воды, на костре подогретой,
Но дров не найти бесконечна пустыня;
Сижу я в пустыне, курю сигарету;
Пески все с утра так ужасно остыли
Я плавки снимаю, и кепку снимаю,
Но холодно мне несмотря и на это
А солнце все выше Пески остывают
Сижу на песке и курю сигарету
А чайник нагреть мне никак не удастся
Я пробую снова холодную воду;
Деревне бы хоть на пути мне попасться,
Увы Не люблю я такую погоду!
Маячит мираж каланчи неупавшей,
Хоть точно упала она я же видел!
Но снова мне день возрождает вчерашний
Пустыня Гляжу, будто в гневной обиде,
На башню, которая раньше упала,
Но снова стоит флегматичным миражем
И мне ничего от нее не осталось,
Ни камня Ни звука Ни голоса даже.
Лишь голос мой собственный стонет, как ветер,
Который я помню, которого нет здесь
Но мне безразлично никто не ответит,
Никто не узнает всех ужасов-бедствий,
Что возданы мне Я наполню лишь чайник,
И буду хлебать несоленую жидкость,
Которую выпил бы только случайно
Я, если бы не был и если б не жил здесь
Еще полчаса Ужасающий холод
Пронзает мне душу, хоть я еще молод,
Я будто расколот остался лишь голод
И пульс в голове, будто огненный молот
Пустыня! Кошмар наполняет мне душу,
И разум спастись в миражах уж не может
Вот башня все ближе Я вижу наружу,
И то, что внутри взгляд конструкцию гложет,
И в башне, упавшей вчера на рассвете,
Я вижу финал моего перехода
Я словно забыл о своей сигарете
И жду с нетерпеньем второго восхода,
Пески чтоб нагрелись Я плавки надену
И чайник наполню водой несолёной,
И вскоре дойду и упрусь взглядом в стену,
Что кажется мне лишь стеной утомлённой,
Как я Утомлен, и не чувствую боли
Пустыне отдал все последние силы;
Бреду по песку, как в нескошенном поле,
Как будто гуляю по краю могилы
Я чайник налью, и воды подогрею,
И плавки надену, и станет мне лучше
И завтра до башни добраться успею,
Я верю! Я знаю, мой случай не худший
Лишь день простоять, и лишь ночь продержаться,
И можно расслабиться ливнем блаженным,
Я здесь, я устал непрерывно сражаться,
Я знаю, что важно, я знаю, что ценно,
Мне холодно, сердце в жестоком зените,