Мужчина врывается в мои размышления:
У вас чудесный голос!
Наверняка краснею.
Привет. Кстати, меня зовут Григорий. Честно, не умею знакомиться, но все нужно попробовать. А ты как? Точнее, тебя как зовут? Ой, точнее, вас.
Секунда неловкости, и мой внутренний диалог: Григорий? Серьезно? Еще и с бородой. Мысль об историческом персонаже меня смешит: только Распутина в моей жизни не хватает. Вспоминаю, каких Григориев еще знаю, и строю очередной график, куда втискивается и Лепс со своей рюмкой.
Видимо, ассоциация с певцом и водкой повлияла на решение поддержать разговор. Вообще, в таких случаях придумываю изощренные фразочки типа «в каком году изобрели компас?» и тому подобное. Но тут парень мне нравится, и сегодня я не зануда.
Лили́.
Какое странное имя. Или это псевдоним?
Нормальное имя, отвечаю ему сквозь зубы, словно я лев, защищающий территорию. Мое имя никто не должен трогать.
В руках он держит книгу, которую когда-то скачивала, «Ложная слепота» Питера Уоттса. Только моя электронная версия сейчас «пылится» среди гигов, хотя каждый день обещаю себе, что обязательно прочитаю все, что хранится в папке «Мои книги».
Григорий, видимо, обращает внимание, что я смотрю на его руки, спрашивает у меня, указывая на книгу:
Читали?
Только собираюсь.
Ого, не каждая девушка интересуется настоящей фантастикой.
Ого раздается и в моей голове. Странно, что у меня хранится эта книга, наверное, скачала из-за понравившегося названия. Со всей деловитостью отвечаю:
Говорят, самые умные читают научную фантастику.
Не скорее самые умные ее пишут.
Мы оба улыбаемся. Краем глаза замечаю приближавшуюся свою остановку, быстро поднимаюсь с места, вслед за мной встает и Григорий.
Вы вот сейчас уйдете, а как я вас потом найду? Как узнаю, что вы дошли до дома, вон какая темнота на улице.
Можете найти меня @Лиликул.
А-ха, смешно. М-м-м, типа Лили классная?
Почти. Лили Кулеева.
Мы обмениваемся аккаунтами в соцсетях. Вечером ставим лайки, комментируем фотографии смайликами. Встречаемся на следующий день, гуляем, пьем кофе и так всю неделю.
Мы мало спим, допоздна разговариваем. У нас у обоих аллергия, у меня на лилии, а у Грига на тупые законы. Тяжело встаем с утра на работу, весь день проводим в разговорах по телефону. Грига невозможно переслушать, он знает о самых разных вещах от жирафов до коллайдера. Он сыплет латинскими крылатыми фразами и шутками о политике, религии, которые меня пока не смущают.
Я люблю эту жизнь: без планов, списков, только секс с голоду. Обеды, ужины, бытовуха всё неважно, только наши тела и гора презервативов. Все места его квартиры опробованы, мы словно путешественники по миру и отмечаем на карте, где у нас еще не случилось. Мне редко удается домыть посуду, его руки нагло залезают под майку, нас тянет к друг другу при малейшем прикосновении. Жизнь напоминает сплошное шестое июля день поцелуев.
Отношения между мужчиной и женщиной сейчас развиваются быстрее, чем в девятнадцатом веке, правда, медленнее, чем во времена пещерных людей. Несколько месяцев, и мы уже спорим, у кого лучше жить. Длинное имя Григорий сокращается до Грига, в честь моего любимого композитора. А позже мы подбираем кличку нашему коту Сажа. Прозвище хорошо подходит для черного питомца. Григ переезжает ко мне.
Устаю запинаться о его коробки. Бедные мои мизинчики! Хотя он так мило при каждом ударе дует на них, целует и приговаривает, как он их обожает. Но коробки так и стоят. Он не разбирает их и по дому передвигается исключительно в трусах, потому что аномально жаркое лето, а в квартире отсутствует сплит.
Что они до сих пор здесь делают? Поставь их рядом с моими ящиками на балконе.
Вообще-то раньше они стояли в прихожей, теперь в зале, как видишь. Я просто все еще надеюсь, что мы будем жить у меня. Там просторнее. А тут даже коту негде разгуляться.
Его забота умиляет, но остаюсь непреклонной.
Милый, мне тут до работы добираться сорок минут, а это, между прочим, роскошь.
Широко улыбаюсь, спор пора заканчивать, потому что уже целый день мы не обнимались.
Здесь колхозно, или, как мой брат говорит, «кэлхори». Нет, я серьезно, какой год на дворе, а в квартире деревянные окна.
Его слова меня задевают нельзя покушаться на святые вещи.
Бабуля говорила, что окна должны дышать, во всем мире деревянные окна считаются лучше любого пластика. Не хочу здесь ничего менять, мне так спокойнее, как будто Ба еще рядом.
Бабуля говорила, что окна должны дышать, во всем мире деревянные окна считаются лучше любого пластика. Не хочу здесь ничего менять, мне так спокойнее, как будто Ба еще рядом.
Вот этим ты меня и пугаешь. Твой дом с привидениями.
Григ дурачится, выставляет руки и бежит за мной с криком «Буа-а-а-а», типа он повзрослевший Каспер. Я от него, но наши салки вокруг коробок заканчиваются падением на самую большую. Картон не выдерживает. Развалившаяся коробка с одеждой становится кроватью. Мы смеемся, целуемся. Мозг рисует график с классификацией секса. Молчаливый секс или, наоборот, орущий, словно наступил март в кошачьем клубе. Григ это двойной март.
Лили, тише, твоя соседка явно со стаканом возле стенки сейчас стоит и тычет пальцами в телефон, вызывает уже полицию.
Мы смеемся. Соседка и вправду может стоять со стаканом. Подыгрываю Григу:
Да, баба Тоня, здравствуйте.
Выброс эндорфинов, счастье накрывает как теплое одеяло, сердце колотится, и мы без конца обнимаемся. Григ смотрит в непобеленный потолок, а я спрашиваю:
Нравится теперь эта квартира?
Он только произносит: «Угу». Мы лежим голыми среди вещей и раздавленных коробок. Разглядываю тигра на его руке, хищник грозно смотрит на меня, а вокруг его головы лента с надписью «ВДВ Никто, кроме нас», фраза, которая ярко характеризует хозяина тату.
Что ты улыбаешься? спрашивает Григ.
Вспомнила, как первый раз увидела «ВДВ» на твоей руке и растерялась.
Почему?
Да я таких обхожу стороной. Купания в фонтанах, мордобои, битье бутылок о голову. Короче, в день ВДВ лучше сидеть дома.
Мои слова его смешат:
Что за стереотипы? Я никогда не купался, никого не бил в этот день. Нет, ВДВ это «с любых высот в любое пекло». Достоинство, несгибаемость, борешься до конца. ВДВ это не только второе августа.
Утыкаюсь в шею Грига и не могу насытиться его запахом. А он все продолжает о своем братстве:
Нет, если какой-то «пережратый» заблевал тамбур или вусмерть пьяный в парке докопался до подростков, скорее всего, он не из ВДВ, просто форму напялил.
Григ крепко обнимает меня.
И вообще, этот день обычно проводят с семьей, все со своими пацанятами или дочками приходят на встречу. Дети заглядывают в рот своим отцам, внимательно слушают их байки. Ну какой адекватный десантник будет нажираться при детях? Григ расплывается в улыбке и неожиданно выдает: И я тоже своего пацана буду водить, чтобы слушал.
Он мечтательно закатывает глаза, а я вырываюсь из его объятий в ванную.
Ладно, пора разобрать коробки. Куда мне складывать вещи?
Григ осматривает зал, как будто в первый раз его видит.
Клади куда хочешь.
Что я спрашиваю? Эта квартира сплошной советский комод, вещи можно даже в сервант положить.
Квартира правда больше напоминает советский шкаф, много сохранилось реликвий из бабушкиной молодости. Меня не раздражают совковые раритеты, но комод, сервант и стенка по периметру зала удручают Грига. Еще ему не нравится ванная комната, совмещенная с туалетом.
Кухня здесь тоже небольшая, зато с выходом на балкон. Мы с бабушкой часто сидели там, разбирали ее старые вещи, она рассказывала про свою молодость, а я доверяла ей секреты о своих снах и обидах. Помню, в детстве мне папа на первое занятие в художественной школе подарил набор кистей из пони. А я перепутала пони с единорогом и говорила всем, что у меня волшебные кисточки. Мне никто не верил, учительница прочитала на упаковке, откуда они, и рассказала всем, надо мной стали смеяться. Бабушка меня утешила и устроила нам чаепитие на балконе. Летом мы часто обедали там, а зимой перебирались на кухню. Эти два места: балкон и кухня для меня словно вселенная детства.
А потом бабушка умерла. Коробки со старыми вещами, книгами, тетрадями, куча сломанных настенных часов, древние телефонные трубки всё это хламом теперь лежит на балконе.
Григ постепенно привыкает к устройству квартиры. Он знакомит меня с родными. Его отец, Александр Евгеньевич, немного сердитый, властный. Мне нравится, что Григ называет его «папа». И между ними нет проблемы отцов и детей.
Александр Евгеньевич всю жизнь строит бизнес, и Григ ставит своего отца в пример, когда речь заходит о стойкости и мотивации. Мама, Анастасия Юрьевна, добрая, без всякого намека на снобизм и высокомерие, но с вечным списком вопросов: когда свадьба, дети, внуки. Тема детей меня раздражает, поэтому при диалоге съеживаюсь. Семья обеспеченная, младший брат учится в Англии, и, как говорит Григ, «он тот еще мажорчик».