Различные эксперты-политологи не устают дебатировать от том, почему в 90-е годы XX века коммунистический блок сдал свои позиции столь быстро и внезапно. Одни объясняют победу капитализма над социализмом тем, что у первого система целеполагания была более насущной. Лучше он-де апеллировал к присущей всем людям склонности к торговле и предпринимательству. Другие видят причину в жажде свободы: не хотел, дескать, народ и дальше за железным занавесом жить, правду знать хотел, вот и вырвался.
То есть и те, и другие нашли истинный субъект народ, который чего-то хотел или не хотел и в результате сменил социализм на капитализм по собственной доброй воле.
Подобная аргументация слишком наивна, чтобы не быть глупостью. Субъект? Воля? Это не про молчаливое большинство, не про «народ». Равно как и не про капитализм, который на самом деле никого не побеждал он и сам был далеко не в лучшей форме к концу 1980-х.
Тем, что погубило социализм, было время. Фатум, рок, который стирал с доски даже богов-олимпийцев и культурных героев. Идеология марксизма сошла на нет из-за полной неадекватности текущему моменту. Варясь в собственном соку, без подпитки свежими идеями, социализм естественным образом уступил энтропии. Второе начало термодинамики распространяется и на общественные формации.
В 80-х годах прошлого века уже мало кого интересовали интернационал, мировая революция и прибавочная стоимость. Такая тематика была свежа и насущна лет за сто до этого. Тогда у Павлов Нилиных не было еще телевизоров. И потогонок Китай еще не понастроил. Зато буржуи были настоящие, кондовые, с заводами-пароходами, а не пакетом акций цифровых гигантов.
Тогда угнетаемый класс на стачки собирался, революционеры в папиросном дыму на тайных квартирах ночи напролет спорили, как им фабрики и разные средства производства у угнетателей экспроприировать и меж собой поделить. Зачем? А чтоб на фабриках этих точно так же продолжать потеть, но получаемые в результате своего труда материальные блага распределять иначе. Чтоб им рабочему классу доставался излишек прибавочной стоимости. Тогда голодным массам просто хотелось есть, о лакомствах никто не думал.
А на исходе XX века пролетариат был уж совершенно иного качества. После многолетних перипетий, войн и ударного строительства коммунизма соцлагерь представлял из себя вполне раздобревшее общество. Уже рабочему человеку хотелось чего-нибудь особенного, чего-то, символизирующего статус счастливого потребителя. Ковры, хрусталь, «Жигули», бытовая техника. А позже объектом воздыханий стали товары «импортного» происхождения: кола, джинсы, видео, «Плейбой», иномарки и далее по списку. Маркс? Нет, он уже к реальности отношения не имел.
Не капитализм тогда в железный занавес с той стороны стучался, а новое время эпоха информации. Мало кто на самом Западе понимал ее истинную жестокую природу, начавшую уже изводить классических промышленных капиталистов. А за железным занавесом томились миллионов 300 новых жертв людей, не полностью заразившихся еще консьюмеризмом и понятия не имевших о новых методах распространения этого вируса электронных технологиях коммуникации.
Социализм был обречен. Что он мог противопоставить вирусу консьюмеризма? Случись это на 2030 лет раньше, тогда другое дело. В добрежневские времена жила еще высокая идея космизма в головах советской молодежи. Голубые сады на Марсе, покорение дальнего космоса, выход в ноосферу и изменение законов термодинамики. Это был мощный иммунный барьер против вульгарного мещанства, консьюмеризм бы не прошел.
Но совковая геронтократия продала свою рвущуюся ввысь молодежь за колбасу уже концу 1960-х, принявшись выращивать собственного ущербного консьюмера. Не хотели понимать кремлевские старцы, что рано или поздно развалится государство, в котором царствовал люмпен-потребитель, чье микроскопическое право частной собственности причина массового когнитивного диссонанса. Ведь что получал советский рабочий в награду за ударный труд от социалистической системы? Доску почета, вымпел и грамоту. А чего хотел? Сады на Марсе? Нет, хотел уже советский человек жить красиво, как изображалось в контрабандных каталогах «Quelle».
И стала расти натуральная «человеческая жаба» в груди советского «недопотребителя», душить его некогда высокие порывы. Ее бы лечить какой-нибудь духовной или интеллектуальной идеей, да не было в то время никаких идей, кроме заплесневелого марксизма.
И стала расти натуральная «человеческая жаба» в груди советского «недопотребителя», душить его некогда высокие порывы. Ее бы лечить какой-нибудь духовной или интеллектуальной идеей, да не было в то время никаких идей, кроме заплесневелого марксизма.
А что такое человеческая жаба с натуральной точки зрения? «Имей и желай иметь большего» так у нас нейронные связи в подкорке настроены вследствие определенных эволюционных процессов. Тысячи лет наш убогий предок бегал от хищного зверья и питался падалью. И поодиночке давно бы передох, но как-то додумался сбиться в стаю, где отдельным шибко дерзким особям порой приходилось жертвовать собой ради общего выживания. Так с течением времени в неокортексе закрепились модели героического поведения.
Некоторые могут возразить, что такое поведение не может быть следствием стремления к личному обогащению, что это, скорее, предпосылка коммунизма с общими женами, пищей, имуществом и никакой частной собственности. Поверхностный взгляд, как всегда, является ошибочным. Дело в том, что наш первобытный предок не на доску почета рассчитывал, когда храбро отгонял саблезубых тигров от стойбища. Он понимал, что помимо хвалы от старейшин и восхищения от молодняка будет иметь законное право на получение личной материальной награды потребительского толка: особо грудастой жены, куска мяса пожирней, шкуры ценной, оружия и так далее. Подобная многовековая практика закрепила в мозгу связь между тем, что можно поиметь, ни с кем не делясь, и неким поведенческим паттерном, для этого необходимым.
А идеология социалистической обобществленной собственности связь эту пыталась разрушить. Возможно, и получилось бы со временем, но вот беда времени-то уже и не было. Того времени, которое еще не деньги. Другое время пришло, и мало того, что старые «натуральные» паттерны вернуло, так еще и в разы усилило. Именно новое сверхобогащенное информацией время на пару со старой верной жабой внедрило в непривыкшие к глубокой саморефлексии совковые мозги вирус консьюмеризма. Пропала для советского человека надобность искусственно перенапрягать личную мотивацию, сжимая в руках почетную грамоту за ударный труд. Вообще думать теперь особо не требовалось в сознании закрепился отчетливый образ обильного прилавка. Ушел совок пришел потребитель. Изголодавшееся по богатым каталожным перечням советское сознание ринулось к потреблению любой ценой, как к символу новой, более справедливой жизни. Естественно, такая гиперкомпенсация только и могла выволочь на свет то уродство, что мы называем сегодня «лихими девяностыми».
Однако вот что интересно: даже в странах развитого консьюмеризма «жаба человеческая» до сих пор воспринимается в негативном ключе. Не учат ей в детсадах и школах, не преподают основы «жабизма» в университетах и колледжах. Неужто атавизмы старорежимного пуританского капитализма еще имеют на Западе силу?
На данный вопрос стоит взглянуть под статистическим углом. Кого считают сегодня самыми щедрыми филантропами? Как ни странно, именно самые жадные индивидуумы жертвуют на благотворительность больше и охотнее всех. Банкиры, миллионеры, разные знаменитости, короче говоря, те, кому деньги на воздух бросать душа не болит. Что-то не припоминается случая, чтоб кто-нибудь свой первый серьезный капитал пожертвовал нуждающимся. Получается логическое противоречие: вся теперешняя западная цивилизация зиждется на потребителе, на том, кто «жабу» свою холит и пестует. Но на ней, на жадности человеческой натуральной все еще остается печать греха. Пора бы обелить очевидную благодетель текущего момента.
Здесь важно уйти от подмены дискурса и не впадать в позитивные эвфемизмы типа «желать большего» или «стремиться к материальному благополучию», что только еще больше запутает дело. Говорить следует утилитарным языком и вещи называть своими именами: жадность она жадность и есть. Точка.
Жадные индивиды, то есть самые правильные потребители, не должны краснеть, когда приходится на публике демонстрировать свою главную черту. Почему это только сексуальным меньшинствам можно везде о себе кричать и устраивать парады, а жадным следует помалкивать? Никакие симулякры толерантности недопустимы в обществе продвинутого консьюмеризма. Всякий негатив по отношению к жадинам должен быть заклеймен как дремучий обскурантизм и мизерабельная нетерпимость.