Маленький блог о большой #парадигме - Костя Ровинский 6 стр.


Мы можем пытаться описать постмодерн только апофатически, отрицая те черты актуально существующей парадигмы, которые, по-видимому, не останутся качественными характеристиками нового человечества. Но это  не более чем игра в морской бой и выстрелы наугад по невидимым пока целям.

Нам бы хотелось видеть в постобществе долгожданную реализацию истинного «нулевого» человечества, на котором история сможет наконец завершиться. Покамест ни одна из предшествующих цивилизаций, равно как и ныне существующая, не добирались до настоящего конца истории, чтобы по этому поводу ни говорил Френсис Фукуяма и прочие либеральные мыслители широкого профиля.

Под истинным концом истории следует понимать остановку колеса сансары, выход за пределы постоянно повторяющейся судьбы, навязываемой наследием предков, закупоренных в трехмерную сферу пространственно-временного континуума с его неизбывной энтропией. Конец истории подразумевает сход человечества со спиральных витков вселенского шнекового ножа, истирающего поколение за поколением в фарш на прокорм Бытию, которое детерминировано самой своей онтологией на постоянное сопротивление второму началу термодинамики.

Для реализации конца истории нужен выход в некое четвертое измерение за пределы матрицы. Это невозможно сделать с помощью каких-либо имманентных человеческой биологии ресурсов, что подтверждается всей историей человечества.

Конечно, не факт, но гипотетическая возможность прогрызть проход в четвертое измерение имеется у сверхиндустриального будущего постмодерна. Гносеологический потенциал информационных технологий обещает прорыв энтропийной сферы вечной онтологии как кошмарного возвращения одного и того же. Компьютерный техногенез намекает на достижение некоего порогового значения освоения информационных потоков, который позволит человеку впервые отказаться от циклической модели воспроизводства вида.

В этом угадывается сверхчеловек как абсолютная самодостаточная монада с неограниченным доступом к знанию  совершенно одинокий герой, не нуждающийся более в отчуждении собственного времени Великому Существу через интерфейс какого бы то ни было иерархического социума. Представляется человек как экзистенция, как финальная реализация принципа воли к власти, как победа уникальной точки неповторимого присутствия над протяженностью манифестированной субстанции.

Для достижения такого состояния необходим двойной удар по существующему порядку вещей. Он должен включать сверхпрагматичную философию последнего героя, который довел свой нигилизм до максимума абсолютного одиночества, что подразумевает огромное личное мужество (да, настоящий постмодерн не для гендерно-нейтральной биомассы общества потребления), и некую прорывную информационную технологию, сводящую на нет любую монополию на знание. Такой двойной удар под дых мировой Системе может остановить не только ее саму на физическом уровне, но и тот принцип, который в субтильной форме руководит ею  принцип бытия как блага.

Если рассматривать постмодерн под таким углом, то есть как финальную стадию развития homo sapiens от скопления белковых тел в бессмысленной экологической нише Золотого века до пробившегося в четвертое виртуальное измерение сверхинформированного постиндивида, то некоторые имеющиеся ныне проекты будущего человека постмодерна не выдерживают никакой критики. В них напрочь отсутствует политическая составляющая, в то время как масса второстепенных псевдофилософских концепций выставляется в качестве утопической социальной проблематики.

Поскольку поле спекуляций на данную тему ничем не ограничено, возникают нелепые версии-обманки, эпатажные симулякры постмодернистского дискурса, уводящие внимание той немногочисленной, способной еще к мышлению аудитории, которая не обалдела окончательно от непрестанного пережевывания тривиальных, бесконечно повторяющихся топик консьюмеризма.

Что осмысленного и прагматически прикладного, скажете, предлагает нам известная деятельница академического постмодернизма Донна Харауэй с ее вариациями мрачных, но плоских фантазий Говарда Лавкрафта? В чем практический смысл всех этих присосок и щупалец а-ля Ктулху для будущего постчеловечества? Камлания в пространстве хтонических архетипов на потеху студентов и издателей  это блуждание в трех соснах банального биологизма. Где здесь прорыв за пределы матрицы? Похоже, мадам Харауэй попросту нашла свободную экономическую нишу, снабдив порядком присыпанного нафталином Лавкрафта постмодернистскими коннотациями для чисто университетского интертейнмента.

Или взять, к примеру, входящую в моду объектно-ориентированную онтологию. Это вообще смешно: люди рассуждают о возможности создания общества вещей, о наделении предметов гражданскими правами, об онтологическом уравнивании человека с животными, растениями и объектами. Это годится разве что в качестве ментальной эквилибристики для высоколобых интеллектуалов, коим низость поп-культуры общества потребления попросту не пособна с достаточной интенсивностью щекотать нервы. О каком переформатировании матрицы они могут говорить, если заведомо опускают в своем дискурсе самый нерв понятия общества  властные отношения господина и раба? Все это не более чем имитация движения в постмодерн без малейшей заявки на какую-либо практическую имплементацию «оригинальных» постсоциологических идей.

Видимо, французские классики философии постмодерна (Делез, Гваттари, Фуко, Бодрийяр и др.) только и остаются на сегодня актуальными мыслителями эпохи парадигмального перехода. Они, по крайней мере, смогли в свое время предложить революционные постмодернистские концепты (та же делезовская ризома), от которых и танцуют сегодняшние имитаторы.

В этой связи мы и предлагаем рассматривать традиционалистский клуб  Роялов  как силу, способную оседлать дискурс постмодерна для достижения властной гегемонии в обозримом будущем. По нашему мнению, качественные характеристики элементов, составляющих этот социально-политический конгломерат, принципиально позволяют Роялам завершить эпоху модерна в процессе своего противостояния с либералами. Действовать они могут в том же ключе, как и все прочие возможные постмодернистские силы  апофатически отрицать элементы текущей модернистской парадигмы.

Но при этом Роялы способны на практике вводить новые элементы собственной повестки. Еще одним козырем в их руках оказывается глубокое понимание собственной истории и мощная рефлексия по поводу парадигмы премодерна. Постмодернистский дискурс в целом постоянно заигрывает с премодерном, как с пусть и ушедшей, но все-таки альтернативой модерну. А значит традиционалисты, онтологически укорененные в премодерне, способны поставить такое заигрывание на практические рельсы.

Итак, по замыслу Роялов монархия и церковь в новом обличии должны вернуться на руководящие позиции, чтобы сменить нынешнего рулевого цивилизации  либералов.

Для того чтобы это в принципе могло случиться, необходимо ненавязчиво переформатировать основные цивилизационные ценности. То, что нынче принимается обществом за норму, нуждается в фундаментальной реинтерпретации. Недаром словосочетание «новая нормальность» находится сейчас на взлете своей семантической карьеры. Матрицу нужно перезагрузить, но при этом постараться не прервать процесс эксплуатации стада излишними социальными потрясениями. Мало кто подходит для системной реализации такой задачи лучше, чем Римский Клуб.

Здесь вновь необходимо сделать краткое пояснительное отступление. Само название традиционалистов говорит о некоей традиции, которой они следуют. Понятное дело, что речь не идет о традиции либеральных институций нового времени. Нобли и клерикалы хотели бы аннулировать результаты революционных изменений, произошедших в обществе в эпоху модерна. Парадоксально, но именно церковь выступала если не непосредственным застрельщиком социальных революций, то одним из предлагавшихся конечных бенефициаров. Этот достаточно неочевидный с исторической точки зрения момент требует отдельного пояснения, к которому мы еще вернемся. В данный момент следует иметь в виду желание Роялов отменить именно результаты, которые явно не совпали с проектными ожиданиями.

Традиционалисты ищут возможность вернуть власть тем, кто ее лишился в результате научно-технической и социальных революций. Нынешние Роялы продолжают блюсти метафизические и монархические ценности премодерна, против которых и выступил в свое время модерн. Он явился на смену традиционному обществу, организовав противостояние между третьим сословием (буржуа, люди свободных профессий, деклассанты, пролетариат) и традиционной элитой (дворянство и церковь). Третье сословие победило, обеспечив властной гегемонией сначала буржуазию в эпоху раннего капитализма, а затем и деклассированный элемент в период торжества либеральной «баблономики».

Поэтому нынешняя повестка Роялов парадоксальным образом совпадает с многими программными аспектами постмодерна. Роялы органически не переваривают либералов, и пусть их совместное участие в таких проектах, как Евросоюз, никого не вводит в заблуждение. В то же самое время традиционалисты ясно отдают себе отчет в том, что ни архаическое общество, ни парадигма премодерна не могут быть реанимированы в кондовых исторических форматах.

Назад Дальше