В начале муравей. Поэты Литвы в переводах Георгия Ефремова - Коллектив авторов 2 стр.

Ропщу, хоть это и грешно:
Идти мне было суждено
По жизни одному;
И я плутал, судьбой влеком,
Не зная отзыва ни в ком,
Не нужен никому.

И вдруг в ночи твои слова!
Так светит черная листва,
Слетевшая с высот.
И только плеск весла тяжёл,
А мы вдали от многих зол,
И лодка нас несёт.

В моей руке твоя рука,
И ты глядишь за облака
В глаза самой луне.
И мне светло в моём пути:
В мечтанье, в памяти, в груди
Ты навсегда во мне.

Хотелось мне мир неоглядный любить,
Делиться с другими заботливой силой,
Мечталось мне землю ручьями омыть
Любви милосердной, любви негасимой,

Что жгла мою душу во всякую пору 
В полуденный зной и в полночную стынь
Не друга обрёл я, но злобную свору
Врагов. И насмешки горчат, как полынь.

Хотелось мне светлые слезы ронять:
Так дерево раненое лесное
Точащейся влаги не может унять
И соком прозрачным исходит весною.

И думалось мне: этой влагою слёзной,
Бегущей из всех опечаленных глаз,
От крови, от гноя, от жижи навозной
Отмоется почва в назначенный час.

Не внемля сомнениям и суеверьям,
Одной торопливой мечтой обуян,
Я грезил, что слажу с таящимся зверем,
Но встретил презренье, укор и обман.

Две капли, как ягоды налитые,
Скатились на землю с пылающих щёк,
Так падают звёзды в долины пустые,
Чтоб вихрь остудил их и ливень иссёк.

Замкнулся я в муке моей огневой,
От мира таился я в кельях укромных 
Так прячется в травах цветок полевой
От рук своевольных, от гроз вероломных.

Но если взовьётся, как пыль по дорогам,
Стенанье селян, иссушенных нуждой,
И во поле взгляд набредёт ненароком
На лица, распаханные бедой, 

Вновь слёзы, крупнее рассветной росы,
Из глаз моих грянут обильно и дробно,
Вновь сердце замрёт в ожиданье грозы
И в тесной груди затрепещет неровно

Но, вновь окружён темнотою смердящей,
Скрываться я вынужден, словно чумной,
Что вечно идёт непролазною чащей
И отклика ищет у твари лесной

Тоскою душа моя сокрушена.
Отвергнув ничтожество в ярких личинах,
Я жажду, как отдыха, смертного сна
Среди корневищ и прозрачных песчинок

Поклонись травинке у тропы и внемли
Тихой полевице, пробившей суглинок, 
И глухому сердцу поведают стебли
О судьбе единой людей и былинок

Вас отец всесильный взрастил неслучайно:
И соединились в живоцветном чуде
Две равные доли, две земные тайны
Травы полевые и смертные люди

Тот, кому понятен шёпот полевицы,
Не страшится чёрной вековечной бездны,
Знает: в царстве мира не сыскать границы
Меж землёю пыльной и твердью небесной

Я думал: коснусь налитых изумрудин,
А тронул росою осыпанный мох,
Я думал: мой путь неизбит и нетруден, 
А к счастью приблизиться так и не смог.
Я страха не ведал и умысла злого,
Не верил, что даль чернотой налита,
Я жаждал посеять заветное слово
В бесплодные слитки сердечного льда.
Над миром грядущие грозы нависли,
Но верю, что в душах, подвластных беде,
Живут благородные чувства и мысли,
Как светлые перлы в глубокой воде.

Гаснущего солнца
Тающий клочок.
Песенку ночную
Пробует сверчок.

Проступают звёзды
Среди редкой тьмы.
Кутаются в дымку
Поле и холмы.

Дремлет у дороги
Пыльная трава;
Ветер побоится
Тронуть дерева.

Звонкие колёса
Укатили прочь:
Скоро всю округу
Укачает ночь.

В доме моём этой ночью беззвучье и мрак,
Дом как руины святилища пуст и постыл.
Колокола тишины, леденея, гудят на ветрах.
Жертвенный камень остыл.

Пусть позабыли жрецы об огне алтаря 
Ты погасить одиночество в сердце не мог.
Жди, одинокий: ещё не восстала заря
Грозная, будто клинок.

Звёзды задув, ты бы мчался, не ведая вех.
Пусть и душа остывает во мраке, оцепенев.
Ветры хаоса пусть вырвут из сердца навек
Муку, печаль и гнев.

Море услышишь и пламенный говор гор.
Горький напев оживёт: словно звезда, обуглен.
Жди, одинокий: нескоро зажжётся простор,
Острым клинком разрублен.

В доме моём этой ночью беззвучье и мрак,
Дом как руины святилища пуст и постыл.
Колокола тишины, леденея, гудят на ветрах.
Жертвенный камень остыл.

Пусть позабыли жрецы об огне алтаря 
Ты погасить одиночество в сердце не мог.
Жди, одинокий: ещё не восстала заря
Грозная, будто клинок.

Звёзды задув, ты бы мчался, не ведая вех.
Пусть и душа остывает во мраке, оцепенев.
Ветры хаоса пусть вырвут из сердца навек
Муку, печаль и гнев.

Море услышишь и пламенный говор гор.
Горький напев оживёт: словно звезда, обуглен.
Жди, одинокий: нескоро зажжётся простор,
Острым клинком разрублен.

Ворчит профессура, путаясь в поводах:
Талантлив местами, но как несерьёзен!
А мне если честно повсюду паводок,
И в каждом моём кармане по сотне вёсен.

Выходишь и кругом наводнение, 
Затоплены все сердечные взгорья.
Словом, такое всеобщее помутнение, 
Что же теперь: дряхлеть и трухляветь с горя?

Столько пенсне и мантий что делать голому?
У них о любой весне имеется притча.
Тут одному роса окропила голову, 
Он сразу стричься.

А я ненароком, почти незаметно я
Карман или рот приоткрою, 
И вырываются вёсны орда несметная 
Вся заливая жаркой зелёной кровью.

Поздновато жалеть, и вопить панически,
И взятки совать: весна бескорыстна!
Видать, что недуг приключился хронический 
И теперь никуда от него не скрыться

Рябина в инее с утра 
Как вылита из серебра,
Земля и небо всё белей,
И снег летит поверх полей.

Снега повсюду. Ближний лес
Стоит нахмурен и белес,
И я один иду в лесу 
Нестынущую боль несу.

Я спрашиваю у сосны 
Не далеко ли до весны,
Не скоро ясень и ветла
Дождутся солнца и тепла?

Сугробы всюду. Не могу
Тропинку различить в снегу;
А хлопья белые, легки,
Летят, летят как мотыльки.

Один бреду. И на ветру
В глухом заснеженном бору
Я слушаю угрюмый шум 
И сам спокоен и угрюм.

Рута у дома. В лугу полевица.
Дремлет на солнце девушка в белом.
Зрячие травы. Роса искрится.
Утром недвижным и онемелым 
Дремлет на солнце девушка в белом,
Вздрагивает на щеке ресница,
Тихо прильнула к руке полевица
Стеблем несмелым.

Сумерки светятся, падая,
Как голубые клубки.
Мука взмывает крылатая 
Взмахи, как ночь, глубоки.

Мука является затемно,
Как поджигатель ночной.
Разве рыдать обязательно,
Чтоб ты смирилась со мной?

Сумерки не сберегли меня 
Криком лечу в синеву.
Нежную гостью по имени,
Пьяный от муки, зову.

Крик мой призывный беснуется
Над чернотой бытия, 
Нищая доля-безумица,
Как мне оплакать тебя?

Мука рождается затемно
В жалящем колком огне.
Разве рыдать обязательно,
Чтоб ты ответила мне?

Сосны и пена, как снег.
Даль, синева, белизна.
Лодка и в ней человек.
И на душе тишина.

Колокол плачет в груди.
Колокол стонет в земле.
Я отпускаю иди.
Пусто в лесной полумгле.

Плыть от любимой земли
Больно и радостно мне.
Солнце погасло вдали.
Сказка мерцает на дне.

Скроют песок и быльё
Скрипку в сосновом бору.
Сгину я имя твоё
Кто пропоёт на ветру?..

Лето отсмеялось, отцвело, умолкло,
Закружили ветры в поле опустелом,
Осень обступила и бормочет в окна:
«Лето пролетело, лето пролетело!..»

Пойте, пойте, ветры, в помертвелом поле
Об осенней доле, о последней боли.
Спойте мне о малом счастье небывалом 
О последнем солнце, золоте усталом.