В начале муравей. Поэты Литвы в переводах Георгия Ефремова - Коллектив авторов 3 стр.

Ближе, ближе С острых крыш
Прянули грачи.
Там Литва. О чём молчишь
Сердце? Не молчи!

Не даёт идти земля,
Нет пути из мглы,
Белорусские поля
Так тебе милы?..

Дни красны и скоры.
Чёрен перегной.
Голые просторы
Вспаханы войной.

Сказочно красива
Даль в огне зарниц.
И растёт крапива
Из пустых глазниц.

Наш роман завершился успехом:
Ты ушла без причин и помех.
Ты ушла со слезами и смехом,
И со мной только вечер и снег.

Я не всё до копейки истратил:
Эти окна в морозных цветах,
И стихи из потёртой тетради
Той, где осень и что-то не так.

Ну а ты отпустила поводья,
Весела от любви и вина.
А в глазах у тебя половодье 
Так над лугом вода зелена.

От волос, от одежды и кожи
Веет страстью, и всё как в дыму.
Пусть кого-то пьянит и тревожит
Этот запах. А мне ни к чему.

Та любовь завершилась успехом:
Поднялась и ушла без помех.
Но осталась слезами и смехом,
И цветами, что брошены в снег.

Сумерки. Тёмные кроны
Скрыли галдящих ворон.
Солнце торопят вороны 
Солнце бело, как творог.

Вот уже на́ небе глянец,
Рдеют зарницы кругом 
И по земле, разрумянясь,
Солнце идет босиком

Или плывет, пламенея
Жарче, сильней и светлей
Мне это утро нужнее
Огненной вечности всей.

Взываю к потрясённому народу,
Затравленному сворой ГПУ:
Зову избрать незримую дорогу,
Где злым ветрам не оборвать листву.

Зову литовца вместо звучных гимнов
Расслышать сердце в родственной груди,
Чтобы в ночи кромешной не погибнув,
Однажды на рассвете расцвести.

Из тьмы, из мрака разглядите волю,
При свете сердца различите храм,
Рабам оставьте горестную долю! 
Дух пращуров, я вновь взываю к вам.

Зову народ, живой в любом смятенье,
Хранящий свет в растерзанных сердцах,
Прекрасный, как цветение сирени
В бушующих принеманских садах,

Зову крестьян, что даром слов не тратят,
Чья песня тает в тундре и в степи, 
Пускай тайга и мерзлота подхватят:
«Утихни, злоба! гибель, отступи!..»

Набатный гром разбудит миллионы;
Не на столетья воцарилась тьма.
Не на погост зову, не в тюрьмы и загоны, 
Пускай грядущий свет заполнит закрома.

Взываю к вам над чернотой провала
Я, голос деревень и древних крепостей:
Не мстите, чтобы злая кровь не пала
Проклятием на ваших внуков и детей!..

Кричу: «Грядущей жизни недостоин,
Кто устрашится нынешнего дня,
Кто ненависти служит-тот не воин,
Он рыцарь вероломного огня.

Я сонм богов, я покаянный трепет
И свет крещенья, озаривший храм.
Пребудьте вечны и сильны, как солнце в небе!
Дух пращуров, я вновь взываю к вам.»

Все надежды наши, все терзанья:
Мы когда-нибудь в родимый дом
От бескрайней стужи мирозданья
К очагу знакомому придём.

Лишь о родине моленья наши:
Господи, иных не надо нег,
Только отхлебнув из этой чаши,
Сможем успокоиться навек.

Сирая берёзка,
тонкая как свечка.
Пустота морозна.
Мерзлота извечна.
Задувает ветер
лиственное пламя.
Поле, поле, поле
без конца и края.
И куда ни глянешь 
вправо или влево:
голое пространство,
серое как небо.
И в окне вагона
вид один и тот же 
поле да берёзка,
тонкой свечки тоньше.

Меж телеграфных меркнущих опор
С дороги, как с распахнутой ладони,
Я вижу хуторов бесхитростный набор
На дымчатом осеннем фоне.

За пестротой берёз, за лавой льна
Пастушьи переклики в зарослях пугливых.
Ленивый ливень, как луна,
На конских гривах.

Забыл про дробь рассыпчатую дятел.
Ночная туча как веретено.
Мир очертания утратил.
Темно.

Куда иду лишь немота и сон там.
Плесканье черных луж. Запретный зов.
И далеко, за горизонтом,
Ночные пересуды псов.

Меж телеграфных меркнущих опор
С дороги, как с распахнутой ладони,
Я вижу хуторов бесхитростный набор
На дымчатом осеннем фоне.

За пестротой берёз, за лавой льна
Пастушьи переклики в зарослях пугливых.
Ленивый ливень, как луна,
На конских гривах.

Забыл про дробь рассыпчатую дятел.
Ночная туча как веретено.
Мир очертания утратил.
Темно.

Куда иду лишь немота и сон там.
Плесканье черных луж. Запретный зов.
И далеко, за горизонтом,
Ночные пересуды псов.

Она: святой небесный пух
И акварельное дрожанье,
А у меня спиртовый дух,
И черти (или каторжане).

Она Она совсем не та 
Не Маргарита, но блондинка.
Невинность, нежность, чистота.
Несовременность поединка.

Живу с газетой. Например:
С Богемией, учётной ставкой,
Трухой сценических премьер,
Самоубийственной удавкой.

Её глаза глядят с полос,
Из нонпарели и петита.
И смех её белей волос
Блондинка но не Маргарита[1].

Ни валко, ни шатко
Служа колесу и прогрессу,
Пунцовая шапка
Выходит навстречу экспрессу.

Весь в месиве снега и дыма,
Немыслимый скорый
Проносится мимо
Хрипящей искрящейся сворой.

Начальник, бедней погорельца,
Взирает, нахохливши плечи, 
На два эти рельса,
На злые железные плети.

Не надо провидца, 
Вся жизнь улетает в безвестье.
И в небе кривится
Луна и ветвится созвездье.

С пустого перрона
Посмотришь: ни жарко, ни зябко.
Фонарный желток. И ворона.
Пунцовая шапка.

Не строю, не вершу великие дела, 
Сижу, а надо мной акация бела,

И ветер облачный в её ветвях ютится,
И вьёт своё гнездо щебечущая птица,

И есть мелодия древесной той тиши:
Прислушивайся к ней и на песке пиши.

Я дудочку беру и песню подбираю,
Играю ветру в тон, и дереву, и краю,

И облако звучит окраски неземной 
Над песенным холмом, акацией и мной.

Дождь на стеклянных тонких ножках
Бежит по саду, тяжелея.
Вся влага в лепестковых плошках.
Восторженно хрустит аллея.

Над рощей старая берёза
Развесила дырявый купол,
И над водой пучки рогоза
Торчат безрадостнее пугал.

Гром с каждым разом говорливей,
И молнии уже не в ножнах.
По всей вселенной скачет ливень
На тоненьких стеклянных ножках.

Мы слышим в ночи беспредельной,
Как плачет колодезный ворот,
И этой тоске журавельной
Сердца негасимые вторят.

Вдали разорённой Европы
Мы гарь мировую вбираем.
Но наши просёлки и тропы
Мерцают утерянным раем.

Он с нами повсюду: в Канаде
И в южной хмельной серенаде,
В Каире, в золе и во зле,
В Бомбее, Сиднее, Гранаде,
Везде на земле и в земле.

Механический ангел не слишком трудная должность:
Молнии направлять, разживаться вином и хлебом,
Глядеть за окно, где пожар перебегает по стенам,
Беседовать с лампами о былых временах.

Механический ангел не слишком трудная должность:
Раз в столетье подбрасывать пищу химерам на башне,
Двигаться медленно, чтобы металл не звякал,
Озябшие кариатиды укутывать мглой.

Механический ангел не слишком трудная должность:
Двери замкнуть, не впускать в помещения Гибель,
А если войдёт, указать на спящего брата,
Пусть убедится: души за ним нет.

Апельсины и глицинии,
Слёзы южные лимоны.
Нескончаемые линии,
Неумолчные пилоны.

Время древнее, укромное.
Смерть живую воду пьёт.
Сердце Божие огромное
С неба скатится вот-вот.

На опушке тени веские 
Только шорох, только скрип.
В море облака ловецкие
Рады переплясу рыб.

Кубок подняла Лукреция,
Так наивна и невинна!
И язычница Венеция
Ждёт пророчества дельфина.