В семнадцать у меня был небольшой зелёный рюкзак, а в нём всегда на всякий случай лежали: зубная щётка, чистые трусы в пакетике, станок для бритья, печенье и пару кубиков бульона на случай, если в гостях у друзей мне захочется есть, когда все уже отужинали.
Я знала, что могу переночевать у Юли, Иры, Вики, Светы, другой Вики, Клавки, Ани, Кати, Серёжи, Влада, Валеры, Вани.
Но однажды вышло, что я поздно спохватилась о том, что мне нужно где-то остаться. Набрала по телефону-автомату одну подругу, другую. Та уехала, у этой родственники сегодня ночуют. Выходило, что идти мне некуда. Я собралась с духом и прибегла к последнему варианту позвонила старшей сестре своего парня. Я знала, что они с мужем живут в его однокомнатной квартире, что она до смерти боится его потерять, а он этим пользуется, и что лучше бы не заваливаться к ней, не злить её мужа несвоевременным визитом. Но деваться было некуда. К счастью, Наташа не отказала я приехала, муж уже спал, Наташа постелила мне на полу кухни и я благополучно провела ночь у неё, а утром быстро выпила чаю и ушла.
VIII
Когда в двадцать лет я наконец переехала от матери в съёмную комнату, забрала с собой детский альбом. Он большой, советский, с серой обложкой и надписью «Наш ребёнок». Первое время после отъезда из дома, листая страницы, я старалась не смотреть на мать а только на себя, папу, родственников.
Дошкольных фотографий у меня много. Есть красивые, студийные: вот мне полгода, я голубоглазая и щекастая сижу в кресле рядом с большим зайцем; вот мне четыре, я в лавандово-розовом платье и с пышными белобрысыми хвостами присела на тумбочку и как будто звоню по пластмассовому телефону. Есть большой чёрно-белый домашний снимок 1986 года: я младенец, лежу всем телом на постели. И мелкие карточки: какой-то диван, горшок, игрушки, я; или стул, я на нём стою, одетая как мальчик.
Есть мутноватое фото, где я первоклассница, стою на фоне «речки-вонючки» в нашем военном городке на Сахалине. Это 1 сентября 1992 года. На соседней странице профессиональный снимок «С Новым 1993-м годом!» Значит, мы уже в Крыму. На следующем развороте наклеено общее фото с классом и подписью «Крым, лето, 1994», а также вполне удачный портрет меня-третьеклассницы, сделанный в киевской школе в декабре 1994-го.
Вот тогда, глядя на эти снимки, я посчитала, что мы прожили в Крыму не три года, как всегда говорила мать, а два вот же: 1994 минус 1992. Вроде бы, это не принципиальная разница, но живя с пьющим человеком, нельзя верить буквально ничему воспоминания о собственном детстве приходится собирать, как паззл, смирившись, что каких-то деталей всё равно не достаёт, а вот эти, оказывается, неподходящие и из другого набора.
Когда я выяснила ошибку, разозлилась и стала проверять даты в альбоме. Ну какой 1988-й, если мне тут явно не больше полутора лет? А здесь волосы длинные, значит, мне уже года четыре, а не два. Я вклеила в альбом ещё несколько детских фотографий, которые взяла у бабушки, и подписала всё заново.
А не так давно обнаружила ещё кое-что. Есть два похожих кадра: мы с отцом и матерью гуляем с какой-то другой семьёй. Сахалинский сугроб, памятник какому-то деятелю, парапет. На первом кадре обе девочки сняты с отцами я прижимаюсь к своему и улыбаюсь. На втором мы уже сфотографированы с матерями я отошла подальше по парапету, прижалась к чужой маме, лицо недовольное. Мать держит меня за руку и как-то криво улыбается.
Я стала рассматривать другие снимки, где мы с ней вдвоём. Мать на этих фото весёлая, позирует: фотографируемся же. А я почти всегда грустная, отрешённая. Я не знала, что наши отношения, оказывается, не заладились сразу, а не когда она начала пить!
С отцом другое дело. Вот на чёрно-белом снимке я развалилась у него на руках, за шею обняла, счастливая. А тут я с дедом явно чувствую себя любимой внучкой.
На последнем развороте альбома: летние фотографии с классом в 1996-м и 1997-м. И всё. То есть, с семи лет меня фотографировали исключительно в школе. Пять профессиональных снимков за пять лет. И ни одного домашнего. Ни на Новый год, ни на день рождения. Я плакала над альбомом, осознав это. Справедливости ради надо сказать, что была серия кодаковских фото, сделанных моей тётей в Крыму, куда она приезжала на отдых, но у меня сохранился всего один кадр. Мне девять, я с мамой. Она уже очень часто напивается, но по ней совсем не видно.
IX
Постепенно я стала звать мать по имени Ира. Про себя и в разговорах с родственниками. Это значило, что, дескать, не мать она мне. Более того! «За всё, что она мне делала, её надо было лишить родительских прав», я не раз рассуждала так и даже всерьёз хотела этим заняться: пойти в нужную инстанцию, подать документы, подтвердить юридически своё фактическое полусиротство. Но всё это казалось таким трудоёмким, что сама месть того не стоила вот я и не пошла.
***Ого. Вот это новость! Девочка Женя хочет лишить мать родительских прав. Я потрясена и сразу бросаюсь читать её историю.
Выясняется, что Женя Родионова выросла с дедушкой и бабушкой. Мать Елена работала в Москве, отца не было. Агрессивная женщина избивала дочь каждый раз, когда приезжала в их городок в Пензенской области. Она пару раз отвозила девочку в лес и душила там такое «наказание» за «неправильно выключенный» ноутбук. Потом мать забрала Женю жить к себе в Пензу и начался садизм чистой воды: ребёнка били за каждую мелочь и просто так. Однажды Женя не выдержала и подала на мать в суд за побои той был выписан небольшой штраф, и дело закрыли «по примирению сторон». Во время следствия Елена всячески давила на Женю, заставляла менять показания. Какое-то время у Жени был отчим он защищал девочку, но потом всё-таки ушёл от Елены и тогда материнский садизм дошёл до крайности. Избиения были настолько сильными, Женя стала думать о самоубийстве. Но, к счастью, решилась на другой поступок собрала вещи и пришла к подруге, которой к тому времени доверилась и рассказала обо всём, что происходит дома. С мамой подруги она пошла в полицию, написала заявление. Заявление приняли, Женю поселили в приюте для несовершеннолетних, начался судебный процесс. Мать настойчиво преследует девочку, но Женя держится.
***Я нахожу Женю в «Инстаграме» и пишу слова поддержки. И не я одна десятки комментариев под постом начинаются словами: «Женя, сил тебе! У меня была похожая ситуация» И у меня, и у меня.
X
Когда мне было почти шестнадцать, мать разошлась с отчимом. Она увлеклась толстым мужиком с густой чёрной гривой, который работал шофёром. Точнее, «шо́фером», который завтра «позво́нит» и придёт чинить «ризетку». Отчим был изгнан, а мужик переехал к нам в тесную однушку.
То они ели и пили, то ругались. Мать его многословно обзывала, толкала, а он орал в ответ и вскоре хватался за нож с криком «У меня справка из дурдома! Мне нихера не сделают, ты по́няла?» Потом, наоравшись, втыкал нож в диванную обшику рядом с её лицом, и она визжала от страха. Я с ней давно была не в ладах, но всё равно переживала вдруг убьёт или искалечит. Я не заступалась это было опасно. Мать всегда первой провоцировала драки, а успокаивалась последней, поэтому, когда я пару раз попробовала влезть, просто прилетело ещё и мне.
Если отчим всерьёз пытался меня воспитывать, то этого мужика я не слишком интересовала, и сцепились мы всего однажды. Но так, что до сих пор вся картина стоит перед глазами.