«Нашла родителей, да?» спросила вожатая. Я к тому времени обошла пару раз наш автобус, побродила по площади, а Гумера и Юли нигде не было. «Да-да, заверила я её, потому что было отчего-то неловко, что меня забыли забрать. Они просто уже за углом ждут».
Я подхватила чемодан и бодро пошла за угол, а там остановилась и перевела дух. Как добраться до Борщаговки? Это противоположный конец города. А! Вот так: автобус доедет до моего дома, а дальше я сяду в трамвай и поеду как будто в школу и потом пересяду на другой трамвай. Я, вроде бы, в тот раз запомнила дорогу к Гумеру. Как оплачивать проезд? Ох, тут проблема. Денег нет, а на «ребёнка до семи лет», которому полагается безбилетный проезд, я не похожа. Я в свои одиннадцать выглядела на все пятнадцать, кондукторы меня не пропускали. Подруга Юля на год взрослее проходила бесплатно в метро, а я нет!
Я заплакала и поплелась обратно по растрескавшемуся асфальту. Выглянула из-за угла: все разошлись, наш автобус тоже как раз разворачивался, чтобы уехать. Стало ещё тоскливее. «Ну, зато я правильно поступила, что не заказывала фотографии, вдруг подумала я с облегчением. А то пришлось бы теперь оправдываться».
Вытерла слёзы, добрела до остановки. Вскоре пришёл мой автобус. Ко мне обратилась кондуктор я рассказала ей, что случилось, и она добродушно разрешила ехать без билета.
На своей остановке я, подхватив чемодан, вышла. На всякий случай сходила к дому, подёргала ручку двери и позвонила в звонок. На что я надеялась? Вернулась на остановку, стала ждать трамвая. А когда села в него и начала снова говорить кондуктору, что меня забыли встретить, и денег с собой нет, не смогла сдержаться разрыдалась. Кондуктор вошла в положение, а я встала лицом к окну и всю дорогу всхлипывала.
Я доехала до остановки у своей школы. Темнело. Я прошлась по знакомым центральным улицам, думая о том, что к одноклассницам, которые живут неподалёку, никак нельзя: стыдно же, что у меня так вышло. Да они наверняка не в городе.
В сумерках я дождалась трамвая, уже почти спокойно рассказала очередному кондуктору о своих обстоятельствах. Я устала, и ещё ужасно хотелось есть. Трамвай шёл долго, а когда я вышла, не сразу поняла, как дойти до Гумера. Помню, мы с матерью шли от остановки, вроде бы, буквой «Г». Так, направо, а вот похожий длинный дом хм, нет, не он, тут пустырь и гаражи. Надо вернуться. Теперь пойду буквой «Г», но налево.
О, вот же этот дом и двор!
Глупая Юля хлопала глазами и уверяла, что мать сказала ей, будто я приезжаю только завтра. Я сбивчиво рассказала, как добралась, и набросилась на разогретые котлеты и картошку пюре. Гумер разложил в комнате диван, Юля мне постелила, и я заснула.
А через день мы с Юлей болтали и хихикали весь вечер. Она накрывала на стол и внезапно спросила, не выбросила ли я бумажку от конфеты в окно. «Нет», соврала я. «Хорошо, ответила Юля и посмотрела на меня загадочно. А то я с девочками, которые мусор за окно выбрасывают, не дружу». Мне стало неловко из-за бумажки, а ещё потому что никто со мной так не разговаривал с времён, наверное, детского сада. Мать, если ей что-то не нравилось в моём поведении, выражалась гораздо резче. «И правда дура», с обидой подумала я, но навсегда перестала выкидывать бумажки в окно.
VI
У меня много друзей-приятелей в возрасте 2530 лет. Я иногда рассказываю им про девяностые. А то они либо не помнят, либо помнят, но смутно.
Вот, говорю, у нас в школе как было: перед уроком физкультуры в раздевалку для девочек приходили мальчики, чтобы выкурить по сигаретке. Сама я иногда курила в мужском туалете. Бабушка моего одноклассника Лёши Черепанова торговала у школы сигаретами поштучно мы все у неё покупали. Это, кстати, была очень приличная школа в центре города.
После школы мы гуляли в сквере. Там иногда встречали бездомных детей. «Я убежал, когда мой папа убил моего брата, говорил мне голубоглазый мальчик лет семи. В приюте бьют, я туда не хочу. Я сплю вон там, за мусорными баками. Мне нравится нюхать клей, потому что я как будто смотрю мультики».
Лет в двенадцать я перепробовала все спиртные коктейли, которые мне спокойно продавали в киоске у метро. Это сейчас я до сих пор пиво без паспорта не могу взять, а на своё 14-летие купила шесть бутылок водки! Для компании человек в десять. Это был мой самый дикий день рождения в жизни. Мы упились в том сквере: все потом блевали, а одна девочка описалась.
Лет в двенадцать я перепробовала все спиртные коктейли, которые мне спокойно продавали в киоске у метро. Это сейчас я до сих пор пиво без паспорта не могу взять, а на своё 14-летие купила шесть бутылок водки! Для компании человек в десять. Это был мой самый дикий день рождения в жизни. Мы упились в том сквере: все потом блевали, а одна девочка описалась.
Ещё я рассказываю о проститутках, которые стояли по всему городу по ночам. О россыпях шприцов в подъездах. О том, как любая школьница (я) знала, какие у нас в городе криминальные авторитеты. О том, как «убивали людей, и все бегали абсолютно голые». И электричества не было. А драки, разумеется, были!
В общем, теперь вы знаете, откуда они всё это берут.
VII
Впервые я ушла из дома в одиннадцать лет.
Мы с матерью поругались из-за какой-то мелочи: из-за того, какую программу смотреть по телевизору. Мы жили вдвоём с отчимом мать тогда разъехалась, и между нами ещё оставались какие-то чувства: чаще мы друг друга раздражали, но иногда могли о чём-нибудь пообщаться.
В тот вечер мы наорали друг на друга, и я решила «наказать» мать, уйдя, а она «наказывала» меня, делая вид, что ей всё равно. Я натянула лосины, надела материну белую блузку, обула новые красные туфельки и вышла.
Куда идти? Я по привычке дошла до трамвайной остановки, откуда каждый день ездила в школу в центр города с нашей окраины. Подошёл 21-й. Я села в полупустой вагон. Был тёмный и тёплый киевский вечер, начало одиннадцатого.
Поначалу никакого плана у меня не было. «Странно, трамваи не ходят кругами, а только от края до края», пела пару лет спустя Земфира, и я всегда недоумевала: трамваи ходили именно что кругами! Я знала, что 21-й дойдёт до Контрактовой площади и, дребезжа стёклами над брусчаткой, развернётся поедет обратно, в тихую зелёную Дарницу, где мы жили тогда с матерью. Я подумала, что, прокатившись туда-сюда, я вернусь домой и пусть мать за эти два часа поймёт, как была неправа!
Я сидела у окна, смотря то в ночь за окном, то на своё отражение в стекле, а когда мы доехали до последней остановки, вдруг оказалось, что этот трамвай последний, он едет не домой, а в парк, надо выходить. Я занервничала. Ладно ещё центр, где всё освещено, но дальше мне предстояло возвращаться, идя вдоль Днепра: с одной стороны оживлённая трасса, с другой безлюдные холмы. Мне стало страшно.
Но делать было нечего: я пошла назад вдоль трамвайных рельсов, а дойдя через полчаса до холмов, уже вовсю плакала. В середине девяностых даже днём на дорожке любого парка можно было встретить эксгибициониста или наркомана, а уж ночью из-за деревьев легко мог выйти какой-нибудь маньяк. Или машина вдруг затормозит, и водитель выбежит, чтобы поймать меня и увезти. Я уже пожалела, что устроила весь этот побег, и не понимала, как осилить длинный путь домой.
Я шла и шла. Показался мост метро, а у холма возник внезапный особняк: светились окна, слышалась музыка. Я старалась шагать тихо, но небольшие каблучки красных туфель слишком сильно стучали по асфальту и сердце ухало: я боялась привлечь ненужное внимание. Я шла почти на цыпочках и вдруг услышала, как за спиной загрохотал я резко обернулась трамвай! Подходящий, мой!
Мать потом объяснила, что это был «трамвай-развозка». Когда я пришла домой, она сидела на кухне и курила, рядом были два мента, один что-то писал, у ног второго сидела овчарка. Время около часа ночи. Мать сказала, что овчарка взяла мой след, но на трамвайной остановке он оборвался. Мать была заплаканная, я тоже, она меня театрально обнимала перед ментами, а я успела успокоиться и держалась независимо. Меня поставили на учёт в детскую комнату милиции, и обо всём этом приключении я потом с некоторым хвастовством рассказывала в школе.
***Когда мне было шестнадцать, всё уже было совсем не так. Я больше не «наказывала» мать своим уходом она орала, чтоб я «выметалась отсюда нахер», потому что мешаю ей, и у меня не было выбора я выметалась. А она не делала вид, что ей всё равно, ей и вправду было неважно, куда я пойду. Как-то раз я ушла и две недели жила у подруги. Она даже не пыталась меня найти, не звонила никому, не приходила в школу. Благодарить родителей моих друзей за то, что те меня подкармливали, ей тоже не приходило в голову.
В семнадцать у меня был небольшой зелёный рюкзак, а в нём всегда на всякий случай лежали: зубная щётка, чистые трусы в пакетике, станок для бритья, печенье и пару кубиков бульона на случай, если в гостях у друзей мне захочется есть, когда все уже отужинали.