Заполярный Ковчег. Стихи и поэмы - Игорь Платонов 3 стр.

Высокие клятвы  как старая мебель,
Которую можно отдать не глядя
Знакомым, живущим на кровном хлебе,
Согласно завету священного лада.

Они антикварны, молчат о великом,
Внимая блаженству деревьев раздетых;
И сад опустелый становится диким,
Даруя свободу ликующим детям.

А в холоде мира душе не укрыться,
Сквозь боль и тоску мы идём на запрет;
И время нам дарит счастливые лица,
В которых забытого прошлого нет.

Ты помнишь дыхание гроз
И шквал веселящих дождей?
Ты помнишь движение грёз
И свет легендарных идей?

Ты помнишь невинный оркестр,
И холод незримой стены?
Ты помнишь тепло от небес
И восторг от волны?..

Ты помнишь значенье вина,
Когда разговоры пусты?
Ты помнишь, как плачет весна,
Когда погибают цветы?

Ты помнишь весёлых детей
И думы, таящие боль?
Ты помнишь пропавших людей
И святую любовь?

Ты помнишь сияние звёзд
И небо в зеркальной воде?
Ты помнишь движение грёз
И неугасимых надежд?

И я вспоминаю опять,
Как сила рождает пути;
А мир продолжает сиять,
И всё  впереди.

В восьмидесятых было дело  мы летали
На ЗФИ, там острова и вечный дрейф;
Мы в экспедиции по-чёрному пахали,
А в передышках пили «шило» и портвейн.

Те передышки были важным перелётом
С архипелага ЗФИ на материк;
И пересадки тоже были для чего-то, 
Ведь нужен отдых, дозаправка, ну и шик.

Для этой цели в основном имели Диксон,
Там полный кайф для тех, кто вышел на «отрыв»;
Хоть не растёт там ничего, и с виду дико,
Зато там души нараспашку и без «крыш».

И были чуткими полярники-пилоты,
Они как братья были мне, ценили жизнь;
И натурально поутру лечили глотку,
В меня вливая чистый спирт без укоризн.

Ну а потом вручали бережно гитару,
Чтоб я в их душах нараспев тоску задул
Я колокольно их озвучил в мемуарах,
Я с ними шёл бы и в разведку, и в загул.

А как-то раз нас отуманил остров Средний,
Там дозаправились, умножив позитив;
Но задержались,  был туман на редкость вредный:
Всего два шага  и полнейший сенситив.

Мы всё допили, чтоб быстрее отключиться,
А на рассвете штурман крикнул нам:  Летим!
Хоть не рассеялся туман,  пора лечиться,
Уже одиннадцать! В полёте дохандрим

Мы тут же сели в самолёт и удивились,
Как он в тумане отупляющем взлетел;
Ещё не ведал я тогда, смотря на крылья,
Что у пилотов было «шило» на похмел

Но меньше знаешь  крепче спишь, и мы отбились
На безопасной высоте в ненастный день;
Но пробил час, и борт вошёл в кривую милю,
А с бодуна никто не понял, что за хрень.

Все мирно дрыхли. Как приятно быть бесшумным!
Чего тревожиться? Ведь мы ж не на войне.
Но кто-то должен быть над бездною дежурным,
И холодок дурной прошёлся по спине

Я вскинул голову и внял высотомеру:
Мы просто падали,  реально, без проблем
Но спали все, лишь друг мой Вовка, в тон отметке,
Сказал:  Мы падаем И я кивнул:  Совсем.

Он тут же руку сунул в свой рюкзак безмерный
И вдруг извлёк бутылку водки. Вот дела!
Ну, молодец, Володька, друг,  на грани смерти
Он нужней, чем крик и звон в колокола.

Он дал мне первому, как старшему и другу,
Я жарким залпом полбутылки осушил;
Затем вернул Володьке средство от недуга
И стал бесстрашным, как четырнадцатый «Ил»

Я вольно встал и усмехнулся, глядя в точку:
 Пошёл к пилотам,  нам не время погибать.
И я вошёл в кабину к ним  узнать всё точно,
Зачем мы падаем с небес, ядрёна мать

Я на мгновенье стал похож на истукана,
Когда увидел отключившихся друзей 
Родных пилотов у валявшихся стаканов
С портфелем спирта и доской для префдолей

Они невинно развлекались преферансом
И пили «шило» на лету Какой пассаж!
Я извлекал, зверея, штурмана из транса,
И он открыл глаза, усвоив эпатаж.

И он сказал мне:  Игорёк, попить чайку бы
Я заорал в ответ:  Мы падаем! Врубись!
Тут он рванул штурвал и одурачил ступор,
И стрёмный лайнер прекратил движенье вниз.

«Ил» тряхануло, и взметнулся он, как птица,
И штурман выдал:  Щас поправим высоту
Автопилот опять заклинило,  ершится!
Да всё нормально, лечим лайнер на лету

Он резко выдохнул и мне кивнул с намёком,
И другу тоже подлечиться предложил;
Второй пилот в момент оправился от шока,
И стал как авиаковчег старинный «Ил»

Мы долетели до Архангельска нормально,
Пилоты были вновь солидны и бодры;
А мы потом родную землю обнимали,
Благодаря её за щедрые дары

Я тех пилотов наградил бы орденами
За силу духа и бесстрашный романтизм.
Теперь не так всё; только птицы бьют крылами,
Чтоб ощутить полёт и не сорваться вниз.

Мне поют холода: «Это всё не беда,
Что из вечного льда не струится вода,
Что на вольных снегах не растут города,
И над жаркой мечтой не восходит звезда.
А душе не страшны ни петля, ни узда,
Это всё  не беда, боль сойдёт без следа, 
Над остывшей мечтой воссияет звезда,
И в речах заиграет живая вода,
Вот тогда и взойдёт красота от плода
А пока  закрути свою блажь в холода,
Чтоб фермата закончилась выдохом: «Да»

Я пил коньяк в пустом буфете Воркуты,
Не постигая, что со мной происходило;
Я был с изящною буфетчицей на «ты»,
И что-то в ней меня томило и любило

Её глубокие небесные глаза
Меня поили притягательной тоскою, 
В них было то, что в жизни я недосказал,
И было всё, чего не выразить строкою.

Я ей рассказывал про наш суровый быт,
Про ЗФИ, про экспедицию, полёты;
Она внимала мне, ловя тепло судьбы,
И словно ждала от неё ещё чего-то

Потом в служебном закутке меня врасплох
Вдруг обожгло её неровное дыханье
И я припал к её устам, утратив слог,
Как будто встретил неизвестное созданье.

И этот долгий поцелуй, как дар извне,
Из головы моей повышиб все полёты;
И нежный голос как пропел: «Пойдём ко мне,
Ещё немного  и закончу я работу»

И я на радостях ещё взял коньяку,
Я был не пьян, лишь околдован чувств аккордом;
Я на неё смотрел, испепелив тоску,
Я был влюблён, сидя в тылу аэропорта.

Мечтал не долго я в буфете с коньяком,
Она исчезла по делам в своей служебке;
И тут меня тряхнула память, словно гром:
Я должен срочно был лететь! И шок был крепким.

Меня нашли друзья на входе в шумный зал,
И мы мгновенно собрались у самолёта;
А в голове моей рыдал и трепетал
Певучий голос: «Я закончила работу!..»

О, как легко в один момент про всё забыть,
И обмануть себя и ближних не пытаться;
Но как же странно до сих пор в себе хранить
Ту незнакомку, что любила целоваться.

Я вернулся, небритый и нервный,
Одичавший, голодный, смурной;
Я бы в битве за негу стал первым
И любовь отогрел бы собой.

Шикану я теперь, раскошелюсь,
Оторвусь так, что мозг загудит!
И шарфом вуалируя шею,
Буду верить, что всё  впереди.

А без денег мы ценимся плохо
В этом мире блестящих вещей;
Я иду, отрезвлённый эпохой,
С подогревом полярных идей

Из глубины воспоминаний
Всплывают странные дела,
Как будто некий дух познаний
Решил вкусить добра и зла.

И этот деятель стихийный
Включил светильник в голове
И жизнь, шумя многосерийно,
Выводит тайное на свет

Я шёл по Диксону один
Среди немыслимых сугробов, 
Искал я винный магазин,
Да заплутал, «не зная брода»

Я брёл куда-то меж снегов
По ледяному коридору,
Не постигая тех основ,
Что удивленье дарят взору

И этот снег меня слепил,
Игривой дрожью осыпая,
А если б я вчера не пил,
Сидел в тепле б тогда, не маясь.

Но сей волшебный коридор
Вдруг оборвался на «конечной»
И я увидел тихий дом,
Он деревянный был конечно.

Ия застыл, как истукан,
Дивясь внезапному жилищу;
Я был как сказочный Иван,
Который вечно что-то ищет

Но был недолгим мой конфуз, 
Открылась дверь, дохнув «Клондайком»,