Поскольку эстетическое наслаждение не измеряемо никакой купюрой, философ не производит вообще ничего; он трутень, тунеядец и бездельник в силу самой природы своих занятий. Если он притом последователен и честен, то ищет для своих «трудов» не единомышленников, последователей или спонсоров, но тех, с кем можно безмолвно разделить не принадлежащую никому красоту, скажем, сесть и вдвоем посмотреть на мысль как на закат. Если это удается, философ должен быть счастлив; впрочем, счастье уделом философов как правило не является.
Timebreak
Крошка Цахес сырою зимой
Искала тропу, чтоб вернуться домой.
Волки и овцы смеялись ей вслед:
Тропа вела к дому, которого нет.
Рассветный пожар охватил небеса,
Вспыхнули травы, сгорела роса.
Крошка Цахес плыла на восток,
Стикс ее нес, как осенний листок.
Растрескалась пыль, затвердела пыльца.
Криком кричали нагие сердца.
Шептали волны, шумел камыш,
Сидела крошка тихо, как мышь.
Сидела ждала, пока дрогнет земля,
Покуда свитком свернутся поля.
Затем, чтоб треснул в руке баян,
Затем, чтобы инь поменялся на ян.
Зачем тебе, сердце, осиновый кол?
Зачем тебе, горло, холодный ствол?
Зачем тебе вера, зачем тебе власть?
Крошка Цахес мечтает пропасть.
Спешите, гости: окончен бал.
Кто не ушел, тот навеки пропал.
Крошка Цахес была на балу,
Крошка Цахес уснула в углу.
Стиснуло шею стальною рукой.
Во всей Вселенной мертвый покой.
Крошка Цахес вернулась домой,
Крошка Цахес проснулась немой.
1. Только Всё есть
Вначале определимся с терминологией, которую мы будем часто использовать в дальнейшем. Эта терминология «авторская», т. е. она не всегда и не обязательно совпадает с интерпретацией, которую предлагает учебник или Википедия. Ниже мы будет стремиться к тому, чтобы дать по возможности исчерпывающее «авторское» толкование каждому из используемых здесь терминов во избежание путаницы.
Итак, начнем. «Всё» является в данной концепции одним из ключевых ее терминов. «Всё» следует понимать в буквальном, общеупотребительном смысле как стремящуюся к бесконечности совокупность объектов любого рода (феноменов) независимо от их качеств и не предусматривающую никаких исключений. «Всё» имеет более философскую (или, если угодно, метафизическую) «окраску», нежели физическую или математическую. Под «Всё» не следует понимать конкретно «мир», «космос», «вселенную» или некие «миры», о которых повествуют мистические теории. «Всё» означает буквально «всё вообще» или «вообще всё» и не предполагает никаких градаций или дифференций.
«Всё» включает в себя всё без исключения; нет и не может существовать «не-всё» или «иное всё» (как, например, некая «параллельная вселенная» или «тонкие миры», невидимые глазу и неизвестные ученым). И параллельные вселенные, и тонкие миры, если таковые есть, одинаково включены во «Всё» равно как и то, что на сей момент еще неизвестно, невоспринимаемо, уже исчезло или еще не появилось. «Всё» не увеличивается, не уменьшается, не делится на части и не трансформируется никоим образом, поскольку само по себе вообще не является феноменом, хотя содержит в себе предельно возможное количество феноменов (стремящееся к бесконечности). Специально для поклонников восточной и ближне-восточной философии добавим: «Всё» не является ни Брахманом, ни Атманом, ни фигурой Бога-Творца и ничем тому подобным. Если говорить с религиозной точки зрения, то «Всё» включает в себя и Творца, и Творение, и даже, если угодно, дьявола, ад, рай и прочее.
«Всё» является единственным предметом исследования данной конкретной теории, излагаемой здесь. Речь при этом не идет о создании некоей универсальной формулы или уравнения, одинаково пригодного для описания разнообразных процессов в мироздании. Данная теория интересуется в сущности лишь следующими тремя вопросами: «Что есть Всё?», «Где есть Всё?» и «Каким именно образом есть Всё?» Ответы на эти вопросы, разумеется, ни при каких обстоятельствах не могут быть исчерпывающими притом, с нашей точки зрения, менее всего следует ожидать ответов на них из области точных наук. Древние греки отводили соответствующую роль науке Метафизике, которая, конечно, не увляется ни «наукой», ни уж тем более «точной», но представляет собой способ смотреть на вещи определенным образом.
Метафизика интересуется не качественными характеристиками исследуемого феномена (почем он в базарный день и почему так дорого?), но способом его существования или проявления, то есть его бытием. Бытие феномена хотя и включает его качественные характеристики, но однозначно превышает их. Сперва феномен должен вообще быть, после чего он может быть уже длинным, зеленым или уцененным в конце сезона. Рассматривая качества феномена без опоры (или как минимум оглядки) на его бытие, мы буквально не замечаем «слона», рассевшегося в самом центре таблицы Менделеева. Сколь бы ни изощрялась наука в изучении качеств, она все равно обречена будет увязать в деталях, в подробностях, формулах и цифрах, оставаясь трагически неспособной генерировать смыслы умозаключения и выводы, превосходящие «описательную часть» и касающиеся всех. Именно поэтому на родине Сократа и Платона мета-физику ставили превыше физики, справедливо полагая, что мышление строго научное есть лишь предбанник мышления философского.
В дальнейшем телегу поставили аккурат впереди лошади, поручив философии заниматься «сознанием», а науке отдав «бытие». Подобное «распределение труда», впрочем, еще в эпоху Возрождения было немыслимым оно окончательно оформилось лишь веку к 18-му, аккуратно совпав в повальной девальвацией религиозных идей. Совпадение было явно неслучайным: убрав из мира Бога-Творца вместе с Творением, ученые с радостью набросились на «сырую материю», которую теперь следовало безбоязненно разъять, изучить, расфасовать и выставить на прилавок. Когда же выяснилось, что кроме рыночной цены такая «материя» ничего больше не имеет, было уже слишком поздно: науку метафизику давно списали в архив. Лица, материально ответственные за генерацию смыслов, брали эти смыслы из темных глубин своей души или просто с потолка, в результате чего количество и качество смыслов деградировало на глазах. Что же осталось? Все то же самое тривиальное «бытие» феноменов, не зависящее от их качеств и их, качества, очевидно превосходящее. Им и займемся, но напомним перед этим еще раз: заниматься метафизикой означает осмысливать феномены, а не покупать их пачками и жрать. Это два принципиально разных подхода, и для осуществления необходимого «разворота» требуется радикальная смена парадигмы.
В дальнейшем мы будем часто употреблять такие термины как «естьность» или «бытование», говоря о том, что нечто обладает «естьностью» или иными словами «бытует». Слова, к сожалению, весьма ненадежное подспорье для изложения метафизических тем, но иного способа их излагать пока не придумано. Всегда велик соблазн «придраться к словам», т. е. интерпретировать слова с помощью других слов, пытаясь выделить их смысл. Впрочем, это и есть, если угодно, основное занятие философа, за которое ему (зачастую весьма нерегулярно) выплачивают скромное денежное довольствие, выделение смысла из некоей условной массы, описанной словом «феномен». По-русски это называется «осмысливать что-то» слава Богу, у нас все еще есть замечательный русский язык, позволяющий это сделать.
Для облегчения понимания мы предлагаем всякий раз апеллировать к такой инстанции как «здравый смысл». «Здравый смысл» понимаемым самым простым и тривиальным образом именно как здравый смысл, мало нуждается в логических или семантических интерпретациях. Если он и прибегает к ним, то лишь для минимального уточнения: «Где аптека?» «За углом». Очевидность существования в мире аптеки сама по себе не нуждается ни в каком специальном когнитивном акте; говоря «по-простому», мы просто знаем, что аптеки на свете есть, и остается лишь выяснить, где находится ближайшая. Это «есть» по природе своей не-когнитивно, не-вербально и не-семантично. Каждый знает, что такое «есть» да и что может быть очевиднее, чем «есть»? Если даже аптеки за уголом и нет, то есть булочная, парикмахерская или хотя бы жилой дом. Зафиксируем эту мысль простой формулой: «Что-то есть всегда». (В одном из популярных анекдотов о Джа-ламе этот монгольский Ходжа Насреддин любил говаривать: «В брюхе всегда что-то есть не жратва, так кишки». )
Вернемся к нашему исходном тезису «Только Всё есть». Как известно из жизненного опыта, каждый отдельно взятый феномен пребывает в состоянии постоянного видоизменения, темпы которого могут быть весьма различны. Скорость видоизменения скоропортящихся продуктов весьма очевидна, по египетским пирамидам этого не скажешь. Но факт остается фактом: любой феномен с течением времени приобретает новые качества, меняясь порой до неузнаваемости. Осетрина «второй свежести» суть уже не совсем та осетрина, что «первой», точнее, совсем уже не та. Свежая осетрина бесспорно «есть» точно так же, как и несвежая. Но не нужно быть шеф-поваром, чтобы признать: несчастная рыба стала чем-то совсем другим по сравнению с тем, что было прежде. «Естьность» при этом не претерпела изменений но изменения претерпело «то-что-есть», став как минимум несъедобным. Согласно простому здравому смыслу, вывод прост: сначала «есть» одно, а потом другое, и на том стоит мир. Не станем же убегать от здравого смысла и скажем: только «Всё» не претерпевает никаких изменений, поскольку включает в себя все виды любых «осетрин» в любом их состоянии и без малейшего исключения.