Меж Задзенью и дазейном воззия Бомж-Бумазейный
Артемий Ладознь
© Артемий Ладознь, 2020
Меж Задзенью и дазейном воззия Бомж-Бумазейный
Сергию Фуделю. Неведомому, узнанному.
Вместо предисловия
Жизнь, в отличие от дешевого и притянутого за уши «нарратива», едва ли мыслимо ваять скульптурно, попросту отщепляя излишнее ради «негативного пространства» либо описывать «уникурсально», одной последовательной линией. Приходится мазками с возвратами, лавируя сквозь сценарии и пробираясь по вороху черновиков, словно перегнивающей палой листве во дворике, в котором суждено сойтись, схлестнуться судьбам мира.
Поведай, Аист: когда же стряслось все это с ним? (Напрашивается: да не молви «nevermore!). Была ли столь острой необходимость, столь вопиющей неизбежность ему, человеку выдающихся ранних достижений, отгастролировавши всеми корпоративными «столицами» (разумея престижнейшие инвесткомпании с тэгом Capital), угодить в БОМЖедомку? А прежде сдуться до литературно-научного негритянства. Которое, помимо рабского труда за четверть оплаты и отнюдь не безымянных и притом сумасбродных клиентов, полагавших, что мотивировали полной оплатой на «клиентскую всеправоту», даровало скорее иллюзию свободы творчества, независимости как таковой: примерно так же лолиты могли бы привести себе апологию. Причем аналогия тем глубже, что и затянувшееся бегание мужами гения производства лучших смыслов яко детищ сравним с затяжной же бездетностью жриц любви. Да первое и есть род проституирования: произвольно, по заказу клиентов понуждать вдохновение к оргастико-экстатическим творческим отправлениям зачастую потугам впрямь успешным, в коих заведомой уверенности неймешь.
Пожалуй, поступали уже ранние «звоночки» к тому: то однокашники (из региона, которому предстояло быть разрушену) видели в нем нечто трагически недюжинное из тех, что либо мгновенно вгору идут, либо тотчас уходят; а то цыганка, сама и притом бесплатно вызвавшаяся аугурить ему, тотчас заключила, что подчиненным ему не бывать. Ему, кто и впрямь дорожит свободой (в первую очередь внутренней), но презирающему всякую манипуляцию, насилие над совестью, мягкое подталкивание (nudging: кажется, за освящение сего непотребства уже канонизируют по завещанию?) Ведь даже в общественно приветствуемом стремлении обзавестись множеством друзей или любовниц он усматривал наивную и плохо скрываемую жажду власти, в коей и себе-то признаться совестно.
Или, может, уместнее прежде рассмотреть деградацию среды, сопутствовавшую остыванию Страны (или оное обусловившая)? Ведь Страна жила от силы четверть века по борьбе; отказавшись же от борения, немедленно перешла к медленному остыванию: от ранних пламенных лет первой половины века к «оттепели», затем «застою», наконец к леденящему холоду танатико-хтонического эрона. От неравнодушия к сластолюбию, приспособленчеству «доставания» и полезным знакомствам с людьми «нужными» и «деловыми», «умеющими жить» и «от жизни не отстающими». Стоит ли дивиться тому, что Страна уже готова была к последнему прыжку в полное самоотрицание, в просветление алчностью и нигилизм в адрес всех прошлых альтернатив. Страна, чьи жены вскоре охладели не только к горю другого и «чужим» же детям (все это ранее не бывало чуждым, откуда и внешне грубоватая бытовая бесцеремонность), но и к собственным, родственно обрюзгшим мужьям, взяв за обыкновение обзаводиться молодыми самцами «с хорошими генами», «для здоровья» во исполнение заповедей «возлюби себя» и «не дай себя использовать» (уклонение от коих составило новый кодекс смертных грехов); чья новоприобретенная эротичность куплена ценой отказа от прежних теплоты и душевности, а храмостояния на фоне их ускоренного возведения сопрягалась с мамоноугождением-яко-смирением; могла ли уже такая страна не перейти к выбрасыванию на помойку стареньких фото и детских игрушек в рамках тинейджерски безжалостного порывания с «совковым» прошлым?..
В Стране, где были как дети и, кажется, счастливы В Едеме, где игра theo-the (i) n/-den вышла из-под контроля
Пал ли Рим от гедонизма своего и растленной мерзости запустения, но во Христа облекшись? Видать, посчастливилось ему завоеванным быть ордами вечно ищущих Lebensraum, до жизни жадных германцев, имевших еще потенциал грешить и каяться, не растворившись в гипостоическом, пар (а) ориентальном безразличии. Похоти и страстишки мелкие еще не подменили желаний и стремлений в отличие от крайностей вроде издыхающей Византии. Или Страны на излете
Возможно, падение героя началось с хитиножадных экспериментов над пчелами (убить, прежде чем укусит!) да тараканами так, что возмездие не замедлило: кошмарные сны-галлюцинации наяву с пчелками невинными, которые явились словно на суд. Пресеклось же по «нелепой» случайности: нечаянно раздавил ящерку, отбил кусочек зуба сверстнику Причинив боль и прочувствовав заочно, переменился в корне. Или, может, то добрые советские мультики да сказки русско-европейско-восточные, что привили любовь к животным? А те первые опыты, как и просмотр срамных картинок, по наущению первоучителей, сверстников, были изнанкой пытливого и взыскующего ума? А может, и того проще: щемящие воспоминания из раннего детства о несчастном льве, помещенном в клеть зоопарка внутри парка отдыха тогда еще имени Калинина, льве, глядевшем столь обреченно, что напоминал скорее игрушечного, бумазейного. Но ведь и игрушки все эти обильные подношения, любовно даримые родными в праздники и безжалостно извергаемые ими же вон при малейшей видимой утрате, перемене внимания чада, нимало не заботясь о травме, причиняемой отчуждением от друзей и бессилием что-либо поделать с этим безумным, бессмысленным, невинным проявлением губительного радения и рачения, разве все они были менее настоящими, живыми, родными? Все хранит сердце детское, незамутненное сменой: связей, себя, Праздника
Не суди, взыскательный читатель, ни нас, ни себя слишком строго за невозможность (да и отсутствие амбиций) восстановить имя или исчерпывающую внутреннюю конституцию нашего протагониста (мы настаиваем на знаке плюс хотя бы по определению действия правила самодиагностирования среды в ее реакции на профиль испытуемого). Во-первых, терпеливый наблюдатель сам сможет достичь полноты выводов ускоренными темпами по мере изучения. Во-вторых, совокупность подлежащих раскрытию более общих и насущных пластов непреходящей важности столь же массивна, сколь и многообещающа в самой канве, так что сложность в отличие от ценности скорее иллюзорна. Итак, а не начнем ли наш «квест» (снисходя к «новоязвам» адаптации)?
Throughshifting
Он всегда охотно подавал милостыню даже в период пионерского неверия (первым бомжикам на церковной паперти). В сущности, он ощущал безразличие к тому, что жертвования юбилейного рубля может стоить ему сытного завтрака, а то и дневного рациона развлечений в лагере. Как же паростки гуманизма сочетались с зачатками снобизма («мне нечего доказывать») и даже где-то циничного снисхождения к противоположностям (критика как футурологических утопий марксизма-ленинизма слияние города с деревней, так и стояния пионеров из воцерковленно-суеверных семей на праздники в храмах)? Видимо, все просто: зарождение сострадания, сочувствия и «вчувствования» представляло лишь аспект проницания природ, сопряженного равно с критическим и творящим мышлением (в ту пору перемен едва не успевшую выродиться «мышлением»).
Но бомжи в более поздние годы отчего-то все чаще отказывались принимать его подношения. Словно гнушались; так что он начал подозревать в себе нечто недоброе, задаваясь извечным вопросом, коему подобно истинному (внегормональному, хотя бы в силу его видимой моложавости) должно посетить всякого мужа взыскующаго: «Не я ли, Господи?!»
Успел побомжевать-поголодать как в бытность «обменным» студентом («Sir, are you preppin for your morning test or just bummin around, Sir? Anyway, why dontcha just gitcha ass right outta here and move on, like home, «cuz see my shifts kinda over?..»), так и по приезде («Вы такой умный, что хотите индивидуальный график, чтоб работать; или думаете, так просто досдать пропущенный год за неделю?»). В последнем случае самое обидное было не то, что все остатки средств были выложены на неизменно дорогущие книги, но скорее слечь с корью в уже не детском возрасте (а маме помыкаться по ломбардам) пришлось аккурат накануне получения престижной работы финансовым менеджером. Как страна заразилась суетливо-неплатежным безденежьем казино-при-шапито, так он подцепил корь от однокашников из вновь прибывших «оттуда» же. Тогда же поперли его с военной кафедры, коему отсутствию оснований к беснованию, как и необходимости в присяге бесным, купно с нахождением в алюмнальном списке среди оных же, ему еще предстоит возрадоваться спустя лет пятнадцать. Поистине, Промысла не перемудришь, Провидению не присоветуешь