Тут до Антона дошло: трое суток он валялся, если верить деду, а ведь кто-то же его и обихаживал И почувствовал, как лицо заливается горячей краской, и зашевелился, забыв об острой боли во всем теле.
Ты это брось! прикрикнул Никитич, заметив его стыдливые шевеленья. Хворь она не в укор, ежели настоящая. А тебя приложили со старанием. Дружок твой этот, Леха, хоть и болтун, да и в голове у него намусорено, а все дни тебя нянькал да по аптекам бегал. Сегодня же и поднимешься, коли в разум пришел.
Антон с сомнением прозондировал мысленно свой организм и пришел к выводу, что он, может быть, и поднимется, но отдельно, по частям. Все вместе никак не согласовывалось, болело, вопило и напоминало ему виденное по телевизору заседание Госдумы по утверждению бюджета.
Но прежде того, значительно произнес Никитич, смахивая остатки грибов с пушистой бороды, Я тебя обрядую.
Чего? с испугом переспросил Антон, вспомнив гипнотические замашки деда.
Притихшая девушка за спиной деда фыркнула.
Кыш! вскипел Никитич. Ответственный, понимаешь, момент, открытый миру рождается, а тебе хаханьки!..
И ничуть не хаханьки, пропела Весняна. Не волнуйся, Ант, все твое при тебе останется! и со смехом умчалась в другую комнату.
Эх закряхтел Никитич, напоминая исходящий гневным паром чайник. Совсем этот мир испоганился. Вот потому тебе, Ант, и пора вразумиться.
Как? Куда? Кому? слабо прошептал Антон.
Сейчас, ласково сказал Никитич. И запел.
Сказать, что это явление смахивало на пение как таковое, было бы откровенной лестью исполнителю. Низкий басовитый звук, медленно вплывший в комнату, больше походил на жужжанье шмеля, которому приделали реактивный двигатель. И шмель явно переходил в режим форсажа. Жужжанье превратилось в гул, который вплыл в Антона и заставил вибрировать каждую клеточку тела. Антон закрыл глаза и медленно поплыл в жемчужное пространство, открывшееся перед ним, оставив далеко внизу лежащее собственное тело.
Его охватило пьянящее чувство свободы. Он вдруг понял, что может плыть куда угодно, и это плавание постепенно переходило в стремительный полет. Мягкий жемчужный свет, освещавший все вокруг, уплотнился, принял зримые формы, и перед ним внезапно открылась невиданная картина, смысл которой просто не вмещался в сознание.
Он разом ощутил всю планету, которая ласково открылась ему как гигантское, доброе разумное существо, принявшее его в себя крохотную частицу в бездонном океане. В сияющем белом потоке Антон плыл над живыми материками, пронизанными множеством ярких точек, над прозрачными морями, светившимися искрами, а при желании мог дотронуться до горных вершин над некоторыми стояли столбы пронзительного синего цвета
Просыпались неведомые ранее чувства Антон мог видеть (или ощущать?) температуру островов, плоскогорий, озер всего, над чем он летел, энергию, исходившую от них, причем энергию разных видов, от покалывающей до жгучей, от едва слышимой до могучей, сотрясавшей все его существо. Энергии вырывались пучками, свивались в спирали, лежали мощными полями а существовал еще и некий общий энергетический фон, странным образом упорядочивавший все это многообразие
Ошеломленное сознание лихорадочно подыскивало привычные стереотипы и образы для осмысления буйного информационного потока и Антон уже начал различать цвета энергий, причем, как он понимал, и в ультрафиолетовом, и в инфракрасном спектре, это помогало ему хоть как-то определиться в этом странном мире. Постепенно до него стало доходить, что он видит только один пласт бытия, явленный ему, и что таких пластов множество, и он сможет их посетить, когда захочет.
Счастливо хохоча, Антон полной горстью зачерпнул синей задумчивой энергии, изливающейся из пещеры в горном хребте в Гималаях, нырнул в ярко-желтый поток, плывший над Сахарой, полной грудью вдохнул пьянящую изумрудную дымку над Амазонкой Он стал замечать множество дружелюбно светящихся огоньков, подлетавших к нему и излучавших приветствия, и сумел сказать им: «Я люблю вас!» Да он и сам был теперь ослепительной белой сферой. А гигантское разумное существо, принявшее Антона в этот мир и ощущаемое им явно где-то рядом, словно баюкало его на ладони, по-доброму улыбаясь, и говорило: «Таких, как я, многие множества, и они тоже примут тебя во всех слоях и спиралях реальности и времени».
Блаженно растворяясь в оранжевом сиянии неожиданно вспыхнувшего рядом радушного существа, Антон окончательно терял ощущение собственного «я» даже такого фантастического и постепенно уплывал в бездумное забытье. Оранжевый шар притягивал, успокаивал и, казалось, даже мурлыкал.
Мешало только ощущение покалывания. Где-то внизу справа он ощутил (позднее Антон передал бы это как «увидел пятой ногой») зеленую звездочку, медленно приближающуюся к нему и покалывающую его острыми лучиками. По мере приближения в звездочке угадывалось что-то очень знакомое и настырное. «Ну, и чего?» лениво подумал Антон. «Домой!» сердито сигнализировала звездочка. «Это куда?» не понял Антон. «Идем, идем», торопила звездочка, и ее зеленые лучики превратились во вредные шильца.
Оранжевый шар, только что излучавший притягательное радушие, внезапно резко почернел, и Антон почувствовал полыхнувшую из шара волну злобы. К Антону потянулись черные щупальца. Он растерянно метнулся в сторону, но шар мгновенно оказался рядом, а щупальца сплели вокруг него темное кольцо, в котором Антон начал задыхаться.
А дальше вокруг забурлило и заискрило. Сквозь появившиеся разрывы в кольце Антон уловил яростные зеленые проблески, рассекавшие щупальца, а затем увидел черные сгустки, которыми шар гневно плевался в метавшуюся вокруг него звездочку. Рядом с ней появилась еще одна, тоже зеленая, но с солнечными проблесками, и ввинтила в черный шар целую серию острых спиралей, явно шару не понравившихся: он ухнул и взмыл высоко вверх, к жемчужному сиянию, разлившемуся на небосводе. Далеко внизу, на каком-то континенте, Антон успел заметить ярко зардевшееся пятно, из которого вырос огромный дымный гриб, и понял, что это был вулкан, проснувшийся именно из-за этого сражения. Впрочем, события развивались словно в спрессованном времени настолько стремительно, что, пока он думал вулкане, еще серия зеленых игл вонзилась в мрачный раздувавшийся шар.
И тут на него накатил грохот такой, что завибрировало все его существо. Грохотали плевки черного шара, рычал он сам, с сухим оглушительным треском летели зеленые стрелы и спирали а сам Антон в этой какофонии сжался в светлый маленький комочек, не в силах оторваться от сражающихся за него двух зеленых звездочек и в то же время не умея помочь им в этом непонятном мире
«Ну, где же ты?» взмолился Антон, адресуясь к тому гигантскому, доброму разумному существу, которое он воспринимал как саму планету, раскрывающую перед ним дотоле невиданные свойства. И был услышан.
«Хватит!» пророкотало вокруг, и Антон почувствовал, словно огромные, бездонные глаза с некоторым интересом обратились к нему.
В пространстве что-то прошелестело, словно взмахнули огромные крылья, и черный шар с протестующим хлопком исчез, словно его просто выбросили вон. Зеленые звездочки весело затанцевали и, подлетев к Антону, замерли рядом. Огромные глаза материализовались, распахнувшись в полнеба, и занялись изучением всей троицы. Затем в них весело полыхнул белый мягкий свет, сменившийся изумрудным сиянием, и грудной, очень знакомый женский голос произнес, адресуясь Антону: «Приходи еще». После чего все исчезло, сменившись кромешной тьмой, а Антон рухнул куда-то вниз.
М-м-м У-у-у было первым, что он услышал, возвращаясь в родной мир, и понял, что это была все та же ария теперь уже охрипшего Никитича.
Непонятная тоска накатила на Антона, и, еще не открывая глаза, он почувствовал, каким же маленьким, тусклым и серым, зажатым и скованным было все вокруг, и отчаянно рванулся обратно, к свободному жемчужному сиянию Но оно исчезло, и оставалось только собственное тело, внутри которого Антон почувствовал себя словно запертым в темнице.
Спокойно, милок, спокойно, прогудело над ухом. Вернулся и ладушки. А хлопот ты задал нам немало.
Антон открыл глаза. Сидевший возле него Никитич выглядел усталым, и даже его борода, казалось, пожухла. Возле них суетилась Весняна, разливая в чашки какой-то настой, и выглядела она тоже утомленной, даже синева пролегла под зелеными глазищами. Горячий напиток побежал по жилам, заставил встрепенуться каждую клеточку, и Антона начало отпускать. Странно только теперь он почувствовал, что ничего у него не болит, тело повинуется ему на удивление легко и послушно, и даже ледяной бурав в затылке словно растаял, оставив лишь чувство приятного легкого жжения Антон приподнялся и сел, вслушиваясь, как энергия горячей волной растекается по телу, напитывая его молодой, нетерпеливой силой так, что стали покалывать кончики пальцев.