Судя по Лехиному вдохновению и твердости его походки, принятого им литража ячменного напитка было явно недостаточно. А денежный источник у всей компании, похоже, иссякал. Наверное, отчасти этим объяснялись те радость и надежда, с коими Леха всенародно лобызался с Никитичем.
Тут бы деду и проявить вековую мудрость, но
Бес в ребро, с ожесточением вставила в этом месте повествования Весняна.
Еще бы: ведьмочка глазела так нежно, так преданно И Никитич парадно распахнул свой бумажник, возгласив: «Веди, Леха!».
Узрев «лопатник», полный «бабла», Леха воссиял. Ему уже мерещился безбрежный пивной океан, накрытый душистой шапкой пены и маняще катящий волны от континента к континенту, когда выяснилось, что лично на Никитича этот простор не производит впечатления. То есть не усваивает его организм веселящие свойства традиционных спиртных напитков этого мира.
Мясизьм не тот, пытался втолковать Лехе Никитич, для наглядности щипая себя за бока.
Фу! стыдливо отворачивалась Мавруша. Сизьм-то здесь причем?
Пока Леха уяснил, что дед имеет в виду метаболизм, вся компания окончательно замерзла на леденящем ветру, просвистывающем ущелье проспекта. Кожаные юноши робко топтались рядом и не вмешивались в высоконаучный спор.
А что же ты усваиваешь, Никитич? печально спросил, наконец, Леха, мысленным взором с грустью провожая уходящий вдаль океан.
Грибную настойку, стыдливо отвечал Никитич, страстно желая совместить свои интересы с Лехиными.
Как на грех, именно в этом месте над сверкающим потоком авто, льющимся по засыпаемому ледяной крошкой Невскому, красовался плакат-растяжка с вызывающей надписью «Только в «Ночных поганках» вы навсегда обретете мир и покой». На фоне светящихся вывесок прочих заведений растяжка смотрелась непритязательно, но многообещающе.
Вот, ликующе ткнул пальцем в плакат Леха. Лучший ночной клуб на Невском! Только для своих. Тут, Никитич, ты обретешь поганки, то есть настойку, мир и покой, а я пиво! А вам, братишки, он сурово повернулся к застывшей стайке соратников, это еще рано. До встречи на баррикадах.
Соратники, поняв всю важность данной конспиративной встречи, солидно продолжили путь в сторону ближайшего виноводочного подвальчика.
Дак ить поганки! пытался было опротестовать предложенное решение Никитич. И ночные какие-то
А ты знаешь, что викинги только с помощью таких настоек били врагов и становились вождями? грозно возгласил Леха. Может, там еще и мухоморы найдутся это вообще круто, особенно для мужской силы.
Последний довод сразил деда наповал, и через пять минут «Ночные поганки» приняли троицу в свои залитые огнем объятия.
Правда, не сразу. Охранявший вход верзила с безмятежным отсутствием мысли на челе заявил было: «Сегодня частная вечеринка», но Никитич небрежно махнул рукой, и тот угодливо распахнул перед ним двери:
Прошу, прошу, Какий Какиевич, сегодня все свои.
Чуть погодя Леха яростно шипел: «Ты под кого закосил, Никитич? Какого Каку?», на что тот ответствовал солидно: «Под начальника, конечно. Ну, может, депутата. Или губернатора. Какая разница-то? Все они для сего охранителя каки. Откель мне знать, что он в своей головенке сообразил?».
Дальнейшее вызывало у Никитича только гневные междометия. Вечеринка действительно была частная и очень откровенная. Во всяком случае, когда какой-то пузан с физиономией, виденной Лехой где-то на предвыборном плакате, пытался с помощью икры художественно татуировать обнаженную известную труженицу телесериалов, взгромоздив ее на один из столиков, энтузиазма это у домового не вызвало, чего нельзя было сказать об остальной публике. В большом зале на эстраде упражнялись в терзании слуха публики чахлые молодые люди в ковбойских сапогах, разукрашенные мертвенной синевой. Впрочем, публике было не до них: потная толпа скороспелых знаменитостей, бизнесменов, политиков, бандитов и просто странных личностей, подсвечиваемая лазерными бликами, качалась из зала в зал в поисках развлечений и острых ощущений. В туалетах радостно совокуплялись, усеивая пол презервативами.
Бумажник обозленного Никитича стремительно пустел в полном соответствии с уровнем местных цен и потребляемого Лехой пива. К тому же Мавруша, попривыкнув к особенностям отдыха питерского бомонда, перестала держаться за рукав Никитича, шарахаться от игривых подмигиваний томных мальчиков («Любители старины», нетактично ворчал на этот счет Леха) и возымела интерес к французскому шампанскому, спарже, осетрине и прочим интересным вещам. Никитич понемногу зверел, но целеустремленного деда не оставляла надежда отведать хваленой грибной настойки.
Где твои поганки? орал он то на Леху, то на проносящегося мимо ошалелого официанта. А мухоморы где? но грохот из динамиков и жизнерадостные вопли толпы мешали ему достучаться до истины.
Ситуацию помог разрулить неожиданный знакомый деда, возникший из дымного сумрака и оказавшийся, к изумлению Никитича, совладельцем «Поганок».
Я-то думал, объяснял потом Антону дед, что живет этот Козюкевич тихо и спокойно, вампирит на долю малую, а он, гляди-ка, развернулся, отъелся, ровно генерал какой Брюхо точно генеральское! Только вот зенки почему-то теперь в разные стороны съехали.
Как выяснилось, был Козюкевич рядовым затрапезным вампиром, побирался по притонам бомжей, и, судя по всему, недолго ему оставалось до того, чтобы вообще стать бесплотной тенью. Но, как видно, кому-то очень услужил он, если сейчас в качестве хозяина элитарного клуба предложил Никитичу грибную настойку собственного изготовления.
«Я имел удовольствие лично и с трепетом собирать этот бесценный продукт вот этими мозолистыми натруженными руками!», злобно цитировал Никитич неожиданного знакомого. «И ви можете наглядно наблюдать, какую опасность для жизни я имею, когда пробую своими хрупкими зубами нежность и безвредность каждого продукта!», память у деда была избирательно отменная. Еще и клыки свои нам совал пощупать, кровопивец недоделанный
Спасло деда то, что чернявая и бровастая физиономия собирателя грибов сразу возбудила скинхедские инстинкты Лехи. И когда в руках Козюкевича неведомо откуда объявилась внушительная посудина с дымящейся ядовито-зеленоватой жидкостью, он заорал на ее владельца: «Ополосни клыки сначала!». Освеженный пивом вопль Лехи был настолько могуч, что заглушил всю стихию веселья, и Козюкевич с перепугу макнул свои желтые клыки, которые он без стеснения являл народу, в зелье.
Эффект был неутешительный для Никитича. Челюсть вампира вначале мелко затряслась, потом отвалилась, из пасти игриво вылетел султанчик дыма, после чего Козюкевич, закатив глаза, пал на затертый пол «Ночных поганок». Впечатленная толпа вокруг радостно возликовала.
К несчастью, неутомимый дед повел себя бесшабашно: успел выхватить у интригана сосуд с напитком, понюхал его и торжествующе объявил, что грибы тут присутствуют. После чего произвел над сосудом какие-то пассы. В результате напиток изменил зеленый цвет на розовый, а затем наполовину исчез в распахнувшейся бороде деда. Видимо, атмосфера всеобщей безответственности оказала тлетворное влияние и на домового.
Дальнейший рассказ Никитича носил подозрительно обрывистый и противоречивый характер, из чего можно было заключить, что дед ликвидировал вредные свойства зелья явно не полностью. Что и подтвердила Весняна:
Я неладное почуяла с дедом и помчалась по ориентиру к нему. По мышиным ходам. Тебя, Ант, будить не стала, а надо было Когда их выкидывали на улицу, дед ну совсем окосевший был! Да и Леха не меньше.
Кого выкидывали? взвился Никитич. Это мы их там распушили! Вот ежели бы Мавруша под ногами не путалась, я бы этих поганок по кирпичику раскатал!..
Если бы не Мавра, ты бы этот кувшин с пойлом допил, и тогда неизвестно, что бы с тобою сталось!
Или с «Поганками», сердито буркнул дед, явно чувствующий свою вину. А кувшин из рук забирать да об пол брякать это несправедливо. Особливо, когда он не пустой.
До сути конфликта, возникшего между разгулявшейся троицей и ночным заведением, Антон докопался не сразу. Никитич шипел, а его дымчатая борода возмущенно парила в воздухе, прежде чем стало ясно: на одном из этажей заведения тусовалась компания, возглавляемая неким деятелем от шоу-бизнеса, коего окружающие звали Няшкой, а дед тут же переименовал в Бяшку. Пока деятель кокетливо и томно бросался на руки почитателям, Никитич терпел, тем более что Леха популярно объяснил ему, что сей субъект имеет отдаленное отношение к лично им уважаемому старинному шлягеру, трогательно повествующему о миллионе алых роз, а также к серии других не менее уважаемых шлягеров, ныне незаслуженно забытых.
Однако тут в «Ночных поганках» объявилась стайка стеснительных юношей, призванных, как выяснилось, отнюдь не для придания дополнительного колорита заведению, поскольку вышеозначенный Бяшка немузыкально взвыл: «Зайки мои!», после чего, прихватив самого миловидного обладателя подкрашенных век, блудливо удалился с ним в ближайший туалет.