И не страшно вовсе, пожал плечами Влад. Церковь как церковь. У нас в России таких полно.
Главное, чтобы на голову не свалилась, если пойдём, предупредил Сергей.
Идём, что ли? неуверенно переспросил Витя. Или вернёмся, может?
Не, пойдём, раз пришли, Влад первым двинулся к церкви.
Они быстро добрались до стены и начали разглядывать замшелые узоры, оставленные временем на обугленных досках. Среди них вдруг неожиданно возник совсем маленький, вырезанный на уровне глаз, крест и какие-то цифры.
Чего там написано? вгляделся в почти стёртые буквы Сергей. 19..3 Дальше не пойму, какая цифра?
Вроде «9», Влад тоже внимательно глядел на знаки. 1939. Это год, наверное.
Братья начали обходить храм, пытаясь заглянуть внутрь через щели. Дверь была забита наглухо досками, но не крест-накрест, а как попало.
Ну, убедились, что нет тут никого? усмехнулся Сергей. Если да, то пошли обратно.
Все трое развернулись в обратный путь, как где-то внутри явно послышался тихий, но отчётливый звук, похожий не то на стон, не то на смех одновременно. Звук шёл из-за забитой входной двери.
Слышали? поднял руку для крестного знамения Витя. Там кто-то есть.
Ерунда, ветер это, как можно громче ответил Сергей. Просто ветер.
В эту самую секунду звук стал громче и протяжнее. Братья отступили, прижавшись друг к другу спинами, и, не сговариваясь, припустили бегом что было сил прочь от церкви.
Стойте уже! крикнул младшим Сергей, когда все трое, пробежав метров двести, с испугу свернули не в ту сторону.
Чего так рванули-то? переведя дух, спросил он братьев.
Это не я первым побежал, ещё бледный, как свежая простыня, выдохнул Влад. Вы побежали, и я побежал.
Я тоже не думал тикать, захорохорился младший Витя. Чего тикать-то?
Ну вы даёте, окончательно привёл дыхание в порядок старший. Кто что услышал там?
Показалось, что стонал кто-то, пожал плечами Влад.
Или смеялся. Может это чёрт был? боязливо обернулся в сторону храма Витя.
А ты слышал, Сергей? поинтересовался Влад. Ты же тоже слышал, я знаю.
Да слышал, слышал. Пошли домой быстро, отрезал Сергей.
Дома всё было готово к обеду. Картошка дымилась в чёрном чугунке, рядом с которым на видавшей виды клеёнчатой скатерти лежали лук, маленькие огурчики и несколько зеленоватых помидоров, так и не успевших дозреть в хозяйском огороде, перед тем, как отправиться в чей-то рот. Утреннее парное молоко, поставляемое прямо к столу коровой Маруськой, белело в трёхлитровой банке, всегда становясь к этому часу ещё вкуснее и слаще. Сама Маруська с самого утра вновь отправилась в таборовские луга с их сочной травой и обещала к ужину ещё несколько литров самого лучшего в мире напитка. Братья подошли к дому, уже придя в себя, и по дороге договорились: никому ни слова о том, что случилось у старой церкви обсудим вечером на сеновале. Во дворе они застали деда Ивана, складывающего в рот кусочки добытой в это утро Аркадием рыбы. Дед был двухметрового роста, с большими руками, хранившими некогда могучую силу. В Таборове Большого Ивана всегда звали подсобить поднять телегу или занести балку, когда соседи перекрывали крышу. Но Иван постарел, и теперь всё больше присаживался на корточки у изгороди. Жаркое солнце уже не грело старые Ивановы кости, а поэтому всё лето напролёт тот ходил в таком же старом, как и он сам, пиджаке. Сейчас дед Иван, отправив последний кусок в рот, запил его молоком всё из той же банки и громко крякнул.
Вот и добре!
Рыбу-то молоком запивать нельзя, глядя на это, заметил братьям Влад. Прихватит у деда живот и до туалета не добежит.
Не-е, у деда живот особенный, не как у нас, несогласно покачал головой Сергей. Его понос не берёт, а если что, то он горилкой всё вылечит.
Горилка не лекарство, возразил, было, Витя. Но тоже помогает.
А ты пробовал что ли? удивился Влад.
Ты что, дурной? покосился на брата младший. Это у нас и так все знают. А у вас в России так не лечатся?
Дед Иван тем временем присел у забора, облокотившись спиной
на хрустнувшие под его тяжестью жердины, и скрестил почерневшие от загара кисти рук. Рукава пиджака, приподнявшись, обнаружили выше кистей белые, как Маруськино молоко, предплечья, до которых солнце в это лето так и не добралось.
Горилка не лекарство, возразил, было, Витя. Но тоже помогает.
А ты пробовал что ли? удивился Влад.
Ты что, дурной? покосился на брата младший. Это у нас и так все знают. А у вас в России так не лечатся?
Дед Иван тем временем присел у забора, облокотившись спиной
на хрустнувшие под его тяжестью жердины, и скрестил почерневшие от загара кисти рук. Рукава пиджака, приподнявшись, обнаружили выше кистей белые, как Маруськино молоко, предплечья, до которых солнце в это лето так и не добралось.
Тату, так Вы ещё и в перчатках летом ходите? подмигнул остальным сын Василь, разглядывая эту удивительную картину, созданную природой.
Может и в перчатках, не обращая никакого внимания на колкости сына, прикрыл глаза Иван. Ты тоже перчатки ищи как пообедаем, сарай мазать все будете, и хлопцы помогут.
Все, кроме уже по традиции отобедавшего раньше всех деда Ивана, уселись за стол. Горячая картошка, приправленная жареным луком, небольшими круглыми шариками исчезала быстро, а банка молока пустела на глазах. Сергей, Влад и Витя загадочно переглядывались и тут же прятали взгляд дотошные родители заметят и начнут выпытывать их секрет.
Вот как спокойно кушают теперь, глядя на жующих хлопцев, умилилась Лена. Кушать есть чего, не голодные. А мы в войну в детстве, помню, мама только сделает, как накинемся. А Аркадий ложки подбивал всё время, чтобы больше досталось.
То не я, жуя, возразил Аркадий. То Виталь подбивал ты уже не помнишь.
Всё я помню, не бреши, Аркаша! повысила голос сестра. Ешьте уже, хлопцы, и гулять идите.
А что ещё делать конечно, гулять! Пробежать мимо подсолнухов по острой жёсткой стерне в самый конец огорода, где растёт старая большая груша, посаженная вернувшимся с войны в 1945 ом дедом Иваном. Она его переросла, закрыв собой частичку жаркого августовского неба, и здесь, под грушей, можно было, расположившись подальше от чутких родительских ушей, обсудить главные мальчишеские дела.
В час пополудни, когда в летнем Таборове уже наступала традиционная фиеста, и подремать собирались люди, животные и даже местные мухи, тишину разорвал мужской крик. Кричали через два дома, но так, что казалось, кричащий стоял под самым окном.