Колонисты почти одновременно стали с силой дёргать за тросы, раскручивая двигатели. И вот, двигатели чихнули раз, чихнули два, и на третий громко затарахтев и выпустив клубы чёрной копоти, запустились. Мальчишки радостно завопили.
Оглушительно гремя, оранжевая колонна из трёх «адских машин» и телеги, запряжённой лошадью, в окружении ватаги городских пацанов осторожно выехала на улицы Евпатории. Толпы горожан и гостей города с любопытством разглядывали необычное зрелище.
Крики Приветствия И даже букет полевых цветов полетел в последний трактор, в котором восседал Гершель. Лейб был счастлив.
Трясясь от сильной вибрации в тракторных креслах, евреи-колонисты, словно на параде грозной боевой техники, отвечали восторженной публике робкими взмахами своих мозолистых рук.
Выехав за пределы города, колонна направилась в сторону своего хутора. Телега вскоре отстала и скрылась из виду. В «Икор» трактора добрались благополучно.
Смельчаков ждали. Едва заслышав непривычный грохот, дети побросали занятия в школе и выбежали на улицу. Бросив свои дела, у околицы выстроились и не занятые в полях взрослые.
Как и мечтал Лейб, так всё и получилось. Околица Радостные лица соплеменников Восторженные крики детей
Он попытался надавить на газ, чтобы обогнать товарищей, но не смог трактора шли на предельных скоростях. Вот два впереди идущих трактора остановились, оставляя рядом место для Лейба.
С трудом разогнув онемевшую от дикой тряски спину, Лейб встал с кресла, важно поднял для приветствия руку, прокричал приветствие своим соплеменникам, и хотел было эффектно остановиться, как вдруг к ужасу своему, забыл какую «пимпочку» нужно повернуть для остановки двигателя. Лейб судорожно стал крутить все ручки и давить на рычаги, отчего его трактор взревел ещё сильнее, ещё больше затрясся, но останавливаться вовсе не собирался. Прогрохотав мимо односельчан, трактор понёсся в степь за село.
Надавив на поворотные рычаги, горе-водитель с трудом развернул взбесившегося «железного коня», направив его обратно.
Издалека он увидел хохочущих людей, и те руками показывали в его сторону.
И тут наш герой нашёл выход. Лейб принял гордую позу, напоминающую где-то виденную картинку с Наполеоном. Надвинул на самый лоб кипу, одну руку положил на потрескавшийся от времени ремень, вторую небрежно, якобы для приветствия, вытянул вперёд. Так и остался стоять.
Проскакивая колонистов, Гершель вальяжно помахал им рукой.
Тут он почему-то вспомнил, что рассказывал Абрам Ильич про итальянца Цезаря.
Икоровцы, сограждане, друзья, заорал он. Меня своим вниманьем удостойте, не восхвалять я Цезаря пришел, но лишь пригнал я трактор на подмогу вам
Его крик души из-за грохота никто не разобрал. И Лейб опять понёсся вдаль.
Глядя на торчащую вдали фигуру Гершеля с поднятой рукой, которую тот забыл опустить, зрители покатывались со смеху, а ничего не понимающая детвора и подростки, визжали от восторга.
Во даёт, Гершель Таки прямо Наполеон перед битвой верхом на железном коне, давясь от смеха, выкрикнул Абрам Ильич. Ну, держись Цезарь!
Трактор сделал ещё две ходки туда и обратно и, наконец, метров за пятьдесят до стоянки, заглох: в баке закончилась «горючка».
С тех пор Лейбу дали кличку Цезарь.
В череде дней изнуряющего труда, колонисты об этом случае совсем скоро забыли, тяжёлая жизнь потекла своим чередом. Гершель, наконец-то, перевёз семью.
С появлением тракторов колонисты стали готовить вспашку почвы и посев озимой пшеницы.
Трудились все с большим энтузиазмом: выезжали на поля с первыми лучами солнца и работали дотемна. Хозяйство у каждого жителя колонии постепенно разрасталось, появились излишки молока, яиц, творога, мяса, фруктов и овощей. Всё это с удовольствием покупали санатории, коих в Евпатории было достаточно.
В связи с торговлей собственной продукцией, колонисты сообща построили молочный пункт, а приёмщицей назначили супругу Лейба, платя ей одну копейку с литра молока.
У всех семей появились деньги, и каждый смог покупать одежду и расширять свое хозяйство. Голод и нужда отступили. Впервые мадам Гершель была довольна.
Первая выставка
В Москве стояла изнуряющая своим безветрием духота. Нещадно палило солнце.
На юго-западе столицы, на высоком правом берегу излучины Москва-реки, где ещё в XIX веке среди оврагов и густой растительности располагалась деревня Воробьёво26, расположилась территория первой в СССР сельскохозяйственной выставки.
На церемонии торжественного открытия мероприятия присутствовали представители правительства, в том числе, народный комиссар просвещения Анатолий Васильевич Луначарский.
Глядя на массу людей собравшихся у сбитой по такому случаю из досок сцены, украшенной транспарантами и гирляндами из живых цветов, нарком старый большевик, волновался: как-никак, а первая выставка в стране рабочих и крестьян.
Открывая мероприятие, комиссар просвещения произнёс пламенную речь о пользе подобных мероприятий, не забыв напомнить людям о гидре мировой буржуазии, пытающейся с потрохами сожрать Советский Союз. Однако, из-за духоты, эмоцианальная речь его была не слишком утомительной для истекающих потом, людей.
После Луначарского стали выступать коллеги из других ведомств. Ораторов было много, некоторые говорили подолгу, нисколько не заботясь о людях, стоявших под палящим солнцем. Народ слушал терпеливо, выкрикивая в нужные моменты одобрительные слова и громко хлопая.
Потные от духоты, организаторы и гости стояли в тени навеса сцены и пили воду из кружки, привязанной шпагатом к большому алюминиевому бачку.
Недалеко от сцены находился фонтан. На небольшом постаменте, вверх взметнулась огромная, раскрашенная в нежно голубой цвет рыбина с выпученными от удивления глазами на барахтающуюся вокруг себя детвору. Из пасти этого монстра высоко вверх била струя воды. На высоте четырёх пяти метров струя рассыпалась на тысячу мелких брызг и под визг детворы с шумом обрушивалась на их головы.
Радостный смех и восторженные крики ребятни заглушал духовой оркестр, развлекавший публику.
Припав губами к раскалённым медным мундштукам, надувая щёки и раздувая грудь, также обливаясь потом, музыканты выдували бравурные марши и в длинных паузах с тоской поглядывали на фонтан.
Пространство в районе сцены и фонтана было увешано поникшими от безветрия красными флагами, сморщенными транспарантами, призывающие к доблестному труду, и прочей наглядной агитацией. Посреди этой кумачёвой «агитки» выделялся большой красочный плакат с изображением крепкого тела счастливой труженицы села с красной косынкой на голове, и эта счастливица держала в одной руке листок с рекордными показателями надоев, другой рукой она умудрялась крепко обнимать голову бурёнки. Рядом с плакатом коровы, видимо, для массовости, организаторы выставки поставили трактор «Фордсон», изготовленный на заводе «Красный Путиловец» по лицензии американской фирмы «Форд».
Незлобно отгоняя назойливых любопытных, пытающихся влезть в кресло тракториста, возле этого чуда техники важно прохаживался представитель завода.
Напротив этих двух примечательностей стояла тренога с фотоаппаратом. Фотограф аккуратненький, щупленький старичок в толстовке и соломенной шляпе с широкими полями, уставшим, скрипучим голосом призывал толпившихся возле трактора людей за очень низкую плату ( с его слов) оставить свой след в истории, то есть сфотографироваться.
Слышны были приглушённое ржание лошадей, детский визг, громкий говор, смех взрослых и звуки гармошек
Воскресный день. Многолюдно, шумно, весело. У посетителей выставки приподнятое настроение То там, то здесь у стендов и прилавков с выставленными образцами продукции возникают стихийные митинги. Ораторы простые труженики, пытаясь перекричать шум, выкрикивали в толпу какие-то призывы и в подтверждение своей правоты кулаками били себя в грудь. Из-за гвалта и звуков оркестровых маршей их речи мало кто слышал, но желающих выступить с импровизированных трибун, всё-равно, было много.
И вдруг, от центральных ворот вглубь территории покатился мощный гул, который с каждой секундой всё усиливался и усиливался, пока не дошёл до апогея грома оваций. В сопровождении группы новоявленных чиновников на территории выставки появился вождь мирового пролетариата Владимир Ильич Ленин. Рядом с ним, поддерживая Ильича под локоть с одной стороны, шёл организатор и директор выставки Абрам Брагин27, по другую Луначарский. За ними следовал архитектор Щусев, который, пытаясь перекричать шум толпы что-то говорил народному комиссару просвещения, но, видимо, из-за гвалта тот не слышал и недовольно отмахивался от назойливого архитектора.
Ильич был бледен. Шёл медленно, с трудом. Его осунувшееся от продолжительной болезни лицо прорезали глубокие морщины, нос заострился, щёки впали. Трудно было узнать Ленина. И только знакомая бородка и взгляд острый, пронзительный, оставался прежним ленинским, узнаваемым.