Шофер замечает мое любопытство к изменившемуся рельефу и поясняет: «Maya Montañas. Hay varios sitios arceologicos» (Горы Майя. Здесь много археологических памятников). Это я заметил. А еще заметил обилие указателей, с увлечением рассказывающих о гостиничных оазисах для экотуристов. Ну, просто рай для любителей природы и замшелых руин!
Хотя, после Тикаля, Паленке, Копана и Чичен-Итца, друзья мои, осматривать местные развалины уже как-то не очень актуально. Какие бы они замечательные ни были по описаниям туристических путеводителей. А вот карстовые пещеры в этих горах весьма популярны у туристов-экстремалов и даже, не удивляйтесь! у дайверов с опытом. «Глубоко копали гномы», как справедливо изволил заметить злой маг Саруман.
Недалеко от поворота на Южный Хайвэй из сельвы нежданно-негаданно выныривает двухэтажное дощатое здание с причудливыми, совсем не свойственными местной солнцезащитной архитектуре, острыми гребнями крыши. Такие островерхие терема рисовали художники-декораторы на эскизах к «Снегурочке» в Большом, или еще какой другой постановке по мотивам русских сказок и былин. Ну, там понятно, что скаты теремов помогали снегу не залеживаться, а здесь-то, скажите на милость, зачем эти художественные излишества?
Внимательный шофер замечает мое недоумение и, не дожидаясь вопроса, поясняет, что это место в начале семидесятых годов облюбовали себе хиппи из США и выстроили тут коммунальный дом, где и хипповали на всю катушку, пока мода на это дело не прошла.
А кто сейчас в теремочке живет? спрашиваю.
А бес его знает! Пожимает плечами шофер. Жить в таком курятнике никому из местных особо не хочется, вот и стоит пока бесхозный. Может, купишь себе?
«Да на кой ляд он мне сдался!» думаю. И решительно мотаю головой. А парень лишь добродушно усмехается.
Еще раз поворачиваем возле заправки «Шелл» направо, заезжаем на Южный Хайвэй и продолжаем путь между поросшими всякими деревьями горками и прибрежными плантациями тростника и бананов.
Издалека доносится характерный звук легкомоторного самолета, а вскоре показывается и он сам. Это некое подобие нашего «кукурузника», и задача его распылять над полями созревших бананов химикаты, уничтожающие насекомых. А чтобы химия не повредила плоды, рабочие оборачивают полиэтиленовой пленкой каждую гроздь. Надеюсь, летчик знает свое дело и не опылит заодно с урожаем и нас!
Белиз, конечно, не сравнится с прочими Центральноамериканскими государствами по объему отданных под банановые и ананасовые плантации площадей, но «банановой республикой» может называться вполне заслуженно.
Хоть в семью этих стран его никак не хотят брать старшие братья и сестры, в особенности западный сосед. Так что он сам по себе гуляет. Как киплинговский кот, или, скорее, как местная, еще не истребленная до конца состоятельными заезжими охотниками, пума.
Не проходит и часу (ну, что за потешные расстояния в этой стране!), как шофер притормаживает и указывает мне на уходящую влево к морю проселочную дорогу возле безымянной деревушки. Дорога, похоже, готовится к укладке асфальта, ибо пыль от снующих туда-сюда тяжелых грузовозов стоит прямо до зашторенного облаками неба. Мне как раз туда, в этот ад.
От денег шофер отказывается, и это был единственный раз за все время моего пребывания в Белизе, когда человек не то, что не попросил чаевых, но даже не стал брать вполне заслуженное вознаграждение. Бывают, оказывается, и такие вот ладино со щедрой русской душой.
Однако солнце уже намыливается нырнуть на западе за горы Майя, а мне еще надо добраться до забронированного на двое суток номера в отеле «Singing Sands Inn» (Постоялый двор Поющие Пески). По моим прикидкам, до вожделенного пристанища отсюда, с перекрестка, еще километров двадцать. И ни идеи, как я их преодолею по этой жаре и в этой пыли без противогаза. Что же, лимит удачи на сегодня исчерпан??
Но нет, нет, боги явно благоволят мне! С Хайвэя на дорогу поворачивает такси, и тормозит прямо передо мной, добавив свои пять копеек к красноватому дорожному самуму. Пыль неторопливо оседает на мне и на капоте авто, а когда она немного рассеивается и машина обретает, наконец, более-менее четкие очертания, сидящий за рулем черный парень, обнажив в широчайшей улыбке белейшие зубы, что-то спрашивает с меня по-английски. Его специфический английский я ни фига не понимаю, но называю отель в Пласенсии, и парень бросает мне что-то похожее на «гет ин». Ага, это уже ближе к теме.
А почем?
Туэни даллас!
Уай из соу мач?
Бикоз!
Вот это скорострел! Видя мою нерешительность, бомбила с радостной улыбкой сообщает, что через полчаса рабочий день закончится, и вообще никто здесь не поедет, так что, мол, не стоит особо выпендриваться. Особенно богатеньким голубоглазикам. Я, скрепя сердце, соглашаюсь на запрошенные двадцать долларов (где-то по доллару за километр ведь получается!) и сажусь в его колесницу, чтобы до наступления полной темноты все-таки суметь попасть в отель.
С последним отблеском закатившегося за Горы Майя солнечного диска поворачиваем направо и подъезжаем к косе, уходящей вдоль моря в бесконечность. Коса не широкая, с редкими вкраплениями в зелень то ли вилл, то ли гостиниц с пляжными бунгало из сухих пальмовых ветвей, и все с собственным пирсом. Шофер говорит, что там, дальше, даже аэропорт есть, и мы потом проедем мимо него. Чисто флоридский Ки-Уэст!
И дорога, по которой мы рассекаем, соответственно, называется Placencia Sidewalk. А сама коса Майя Бич. Если добавить к этому нескольких проглянувших через густейшую прибрежную зелень белокожих туристов по левую сторону дороги, то иллюзия пребывания в Штатах становится полной.
На мой вопрос о том, где он живет, шофер указывает большим пальцем правой руки куда-то назад, на въезд, где остались деревянные обшарпанные дома на сваях. С правой стороны улицы блестит внутренняя лагуна со множеством галдящих птиц, собравшихся вместе после трудовых будней. Наверно, распределяют места на ночлег. А, может, хвастаются друг перед дружкой своими дневными приключениями.
Эт у них ежедневн вечерн псиделк! замечает мое любопытство таксист. Смеется, проглатывая тормозящие гласные: Пред самм заходм солнц першки пчист, пропуст по стканчку ром и на бокву!
Усмехаюсь и я, а он тем временем рассказывает, что его народ облюбовал себе это побережье с тех пор, как их насильно депортировали с острова Сан-Висенте в Гондурас. Потом, во время борьбы стран Латинской Америки за независимость от испанской короны, они бежали от войск бравого генерала ФрансискоМорасана в Гватемалу и Белиз. А на сам остров Сан-Висенте попали еще в XVII веке, когда два английских корабля, перевозившие рабов из Африки на сахарные и хлопковые плантации Вест-Индии, потерпели крушение неподалеку.
Потом было много чего еще в печальной истории жизни этого развеселого народа. Начав размножаться со страшной силой и скоростью, гарифуна навлекли на себя немилость местных индейцев аравака (arawaka), и те стали целенаправленно истреблять детей мужского пола у своих врагов.
Гарифуна ответили на таковую дерзость всем своим дружным табором. В результате этой карибской иродиады повымирали сами араваки. Или уплыли, кто успел, от греха подальше, исчезли за горизонтом и канули в Лету.
Затем власть захватили англичане и тоже не баловали народ попусту. Поставили, лорды окаянные, себе целью превратить всех чернокожих планеты, включая свободолюбивых гарифуна, в бесплатный рабочий скот. Те в ответ залезли повыше в горы, чтобы оттуда корчить рожи чопорным подданным английской короны и совершать дерзкие набеги на поместья мирных плантаторов-рабовладельцев. Англичане имели другую точку зрения и другие планы развития колонии и поэтому начали вырезать чернокожих мятежников и их семьи целыми деревнями.
Войны длились с переменным успехом до 1805-го года, когда в бою был схвачен и потом, с типично английской помпой, под фанфары и барабанную дробь, повешен на рее королевского фрегата свирепый вождь гарифуна Хосеп Сатуйе. Он долго болтался вместо вымпела на этой рее, в истлевших лохмотьях и с выклеванными вороньем глазами, напоминая своим соплеменникам о пагубности партизанщины, как метода борьбы с регулярной армией Его Величества.
Но народ даже после этого события все равно наотрез оказался от душевного королевского покровительства. После чего англичане плюнули на все это дело, собрали оставшихся в живых гарифуна, затолкали их в трюмы кораблей и отвезли на материк, в Гондурас. Наверно, чтобы нагадить вот таким изощренным методом воевавшим с ними испанцам, чьим владением Гондурас являлся в то время. А чтобы ребята прочувствовали все великодушие британских властей, люки трюмов плотно задраили и открыли полностью только тогда, когда корабль кинул якорь в бухте недалеко от бескрайних песчаных пляжей испанской колонии.