Шкалик стал собирать листки. Ломоносов наступил ботинком на последний.
Колись, Шкалик. Кто у тебя здесь пропечатан?
Не знаю. чистосердечно признался Шкалик. Не читал.
Опять впариваешь Темнишь, значит. А я с трех раз догадаюсь. Усек я! Ты на «Медведя» работаешь, а? В деле, да? Не блефуешь?
Не приходя в себя, обретая вес и статус, Шкалик доходчиво объяснил, на «Отечество», на центристов, значит.
А я на Медведя! вдруг не менее важно признался Гришка. На капэрээф! И он вытащил откуда-то из темноты, словно важный вещдок, помятую кипу газет.
Постой-постой, заинтересовался Шкалик, это на какого медведя? Где чемпион или где этот?
Какой чемпион? Ты чо, центрист, газет не читаешь? На, читай, и он сунул в руку Шкалика ветхий ком газетной бумаги. И тут же переменил тон. Погоди, Женька А какой у тебя тариф? И чем платят? Токо не ври, мне прицениться надо.
Стабильно, зачем-то соврал Шкалик, наш политсовет Прогиндеев в авторитете. Он ворованными ранетками платить не станет, исключено
Значит, наликом, разом поникнув, резюмировал Ломонос. Везучий, ты, Шкалик. Видно, в детстве дерьмо ведрами ел Ты как на халяву-то вышел? Кто тебя в движение привел?
Так Надька же Гурина. Она и Пыжа, и Соболя Мадамадонну.
Погоди Ты что-то путаешь. Это меня Гурина! Она же за капэрээф!
И меня. За «Отечество»
Вот проститутка политическая! искренне чертыхнулся Гришка. Сепаратистка долбаная. На два фронта работает, значит.
А может, она к вам засланная, а, Лом?
А может, к вам, а, Шкалик?
Так, может, у нас платформа общая? Ты программу-то освоил, Ломоносов?
Наша платформа всем известная: землю крестьянам, фабрики рабочим Банки под контроль политбюро. А у вас, центристов, ни фига не поймешь! И землю, и фабрики, и банки все в Центр, в Москву, значит
Не Погоди
Приятели вышли из темного угла и углубились в процесс постижения общности политических платформ. По пути они выбросили в урну оставшиеся агитационные листки и газеты.
А над городом уже проявлялся сиреневый сумрак рассвета нового утра. Влажный воздух, напоенный томительной прелью ранней осени, тонко смешиваясь с пряным запахом кондитерской ванили, мог бы свести с ума целый мир горожан города Провинска. Но ранний утренний час оберегал сонное царство от помрачения. И ни единым знаком, ни самым малым намеком не омрачал картину восходящих событий грядущего дня.
Глава XXI. Наводнение
(в сокращении)
«Дальше же карьера Чичикова приняла головокружительный характер. Уму непостижимо, что он вытворял.» М. Булгаков «Похождения Чичикова»
Непредсказуем вешний паводок. Бедово притубинское наводнение. Полая вода, веселая и пугающая, затопляя припойменные террасы, холмики, защитные гидротехнические сооружения, наступает незаметно и тайно широким фронтом. Неостановимая силища!
Кажется, стоит мутная вода, лениво плескаясь в привычные очертания берегов, играет прибрежной пикулей, пляжным песком и плакучей ивой. И нет не водится! в ее бесхитростной игре лукавых и угрожающих замыслов. Ан, только кажется.
Мощная, распирающая масса, вызревающая холодной лавой где-то внутри, в мутном омутном русле, неуловимо и неуклонно пожирает жертвенные пяди суши. Пядь за пядью пропадают из виду осокори, кустарники, взлобки высоких берегов. Сливаясь позади обойденных препятствий, водные потоки завихряются в жуткой куражливой игре. Тонут былинки, бурьяны, заполняются игривой водой низинки, овраги, ямы, карьеры Вот-вот и наступит, кажется, миг последнего предела, мгновение перевеса, некий стихийный баланс. Ан, не наступает! И следует за очередным мгновением новая полнота событий. Вода, вода, куда ты ширишься, шальная?
Змеиный шелест широких водных потоков, вышедших за древние русловые преграды и ново насыпные защитные дамбы, порывисто, словно эхо лесного шума, занимал постройки притубинского селения. Обреченное на затопление Ошино с недоуменным и крикливым укором переживало стихию.
Подхвачены и увлечены водой дровяная щепа и поленья. Погромыхивает, волочась вдоль забора, ржавый жестяной таз. Мгновение и все это залихватски закручивается в воронку над створом погреба. Подняла, понесла прелую солому навозных куч, в мгновение ока замыла рано вспаханный огород, сбила с ног насмерть перепуганного телка. Подняла, понесла, сволочила Загуляла полая вода!
Шкалик Шкаратин заводил трактор. Старенький ЮМЗ, тянувший свой колхозный срок, был с причудами, неизвестными новому трактористу. Чих пых, пара выстрелов в глушитель и никак. К судорожной спешке Шкалика присоединиться не спешил: бузил.
Шкалик по колено в воде в плавающем гаражном хламе вылавливал что-нибудь похожее на бечеву. Вода студила ноги-руки, вертела с трактористом шашни. Гос-споди! За что сподобил нашего героя этой паводковой ситуации? Разве несть числа иных наказаний за грехи его тяжкие? Зачем и воду это истинное твое благо надо обращать в катаклизматическое зло?
Наконец, зацепив что-то подобное телячьему хвосту и удачно рванув маховик пускача, Шкалик завел трактор. В тот же момент шкаликовы ноги обвило обыкновенными конными вожжами. Чертыхнувшись, наспех собрав вожжи, новый артельский тракторист Евгений Шкаратин с гармонически верным прозвищем Шкалик направил бег трактора самым коротким путем в село. Поздно было и заправляться, и проверять сцепку с тележкой. "Авось, вывезем», решил Шкалик.
По взгорку он гнал, не обращая внимания на буераки и рытвины. «Авось, авось». Влетая в Ошино, сшиб окольный плетень и едва не задавил Саламатиху. Старая, точно в угаре, кинулась наперерез, тряся узелком в руке.
Ты чо? грозно заорал Шкалик, осадив галоп трактора, запрокинув голову в окно. Ты куда прешь, модель несчастная? А?..
Саламатиха, не обращая внимания на ехидство, бросилась к тележке, попыталась вскарабкаться по водилине на борт. Однако испуг и спешка исчерпали ее силы, и бабка, сбивая ноги, неуклюже барахталась перед неодолимой высотой.
Ну, мля, матюкнулся Шкалик, видать, жить хочет. Он соскочил в воду, подхватил бабкину ногу и, поднимая грузную старуху на борт, весело рявкнул:
Чо, бабуль, жить хочешь, а? Я тебя счас спасу, а ты меня опосля, лады? водрузив Саламатиху в тележку, не просохшую от силосной массы, Шкалик воодушевился. Порыв к спасению живой души воскресили и азарт жизни. Он гнал трактор по селу, навстречу водному потоку и почти пел.
У подворья председателя, где его заждался народ, Шкалик с силой надавил на тормоз и одновременно рычаг сигнала. «Я здесь, люди! как бы вопил он. Я ваш новый Ной!»
Народ, матюгаясь, не заставил себя ждать. Быстро побросали сумки с вещами, сетки с продуктами и влезли в тележку, занимая места вдоль бортов.
Заправил, форкоп зачекил? мимоходом спросил председатель Мужалин.
Дак как же так же мимоходом ответил наш герой, подавая председателю скарб.
От тебя пахнет? тот напрягся и посмотрел на Шкаратина в упор
Ну ты вы, Михалыч, меня не знаешь, вновь неопределенно ответил Шкалик и заспешил в кабину ЮМЗ. Он взял с места без предупреждения. Люди повалились вдоль бортов, снова ругаясь и похохатывая. Лихо выскочив за село, ЮМЗ покатил посуху.
За селом царила весна. На зеленом лугу болотистой поймы цвели фиолетовые пикули, сливаясь вдали с бирюзой горизонта. У подножий зеленых заветерий буйно цвела черемуха. Дурман ее пряного запаха заполонял ноздри.
Там и сям путь трактору пересекали суслики, снуя в нелепой спешке и в строгом миграционном марше. И одни лишь птицы, безмятежные степные хищники, лениво парили в глубоком омуте весенних небес.
Внезапно зрению ошинцев открылся вид моторинской балки. Пасторальную прелесть ее зеленых контуров грубо смазывало зеркало водоема: желтовато-мутной лавиной шла вода. Внезапная, невероятная, неотвратимая. Поток был так силен, что подмывал березовые колки, валил прибрежные сосенки. Он скрыл из виду привычную панораму балки: дорогу, овражки, ручей.
Шкалик, не успевая затормозить, вогнал трактор с тележкой на средину потока и в оторопи вел его по воде. Внезапно у него исчезло ощущение дороги. Привычный ее абрис растворился в мутном молоке. Где-то должен быть мостик, а с него крутой поворот в балку. Шкалик с ужасом осознал, что ничего этого нет «Авось, авось», быстро бормотал он, до предела снизив скорость. Но трактор мягко и резко ткнулся носом в воду, точно томимый жаждой конь, и заглох.
Всевышний! Творимая тобой тишина лучше слов свидетельствует о тебе. Ты есть, если способен на внеземные контрасты, приводящие нас, земных, в чувство.
Шкалик Шкаратин соскочил с сиденья, больно ударившись затылком и, хватая голову рукой, резко обернулся назад, в сторону села. Точно в полусне, он видел, как вода, бесформенное, изголодавшееся чудище, кинулась к тележке и заколыхала ее. Напрягся утлый тракторный дебаркадер, угрожающе накренился. В поднявшемся переполохе шарахнулись небеса и хляби земные. Люди с криками метались от борта к борту, цепляя и роняя друг друга. Сшибаясь головами, топтали поклажу и чужие ноги.