Значит ты ставишь автора этой пьесы выше своего мужа? спросил он с улыбкой, но все-таки с затаенной обидой.
О, несомненно! Если бы ты, Виктор, написал что-то подобное, то да, тогда бы я поверила, что ты действительно отличаешься от всех остальных!
А сейчас ты не веришь в это?
Не сердись, но она запнулась, глядя ему в лицо.
Просто скажи это, Марта, сказал Виктор спокойно и открыл перед ней входную дверь.
Это ужасно скучно иметь дело с такими правильными людьми, как в твоих книгах, продолжала Марта с неким упрямством. Они все необыкновенно серьезные и благородные, и я бы никогда не смогла стать такой, потому, что я обыкновенный человек, и ты, Виктор, тоже не будешь таким. Помнишь, как ты сердился и выговаривал мне, когда котлеты подгорели, и еще вчера, когда я не вытерла всю пыль на твоем столе.
Она посмотрела на него сбоку с лукавой улыбкой, и ему не оставалось ничего другого, как тоже улыбнуться.
С того вечера в маленький домик в саду проник и тайно воцарился совершенно новый дух. Марта достала порванную фотографию своей матери и прикрепила ее к стене вместе с пожелтевшим лавровым венком. Там же на светло-голубой ленте она повесила обрывок газеты с частью рецензии. Это стало чем-то вроде ее домашнего алтаря. От этих реликвий забытого прошлого протянулись невидимые нити, которые проникли в ее настоящую жизнь и тянули ее в новое будущее. У нее было достаточно свободного времени, чтобы думать и мечтать! Виктор хотел чтобы его не отвлекали насколько это возможно; он усердно работал, но не с ясной головой, не со счастливым самозабвением, не с гордой уверенностью в своих силах, как это было раньше, a более нервно, более критически; и все чаще наступали моменты, когда он не мог избавиться от неясной тревоги и душевной усталости. Он вспоминал, как Марта критиковала его книги. «Глупость! Ребячество!» повторял он, успокаивая себя, и все же и все же! капля горечи осталась в его сердце и часто отравляла радость творения в самый неподходящий момент.
Другие могут думать так же как и Марта! Она все-таки была его женой. И внезапно Виктор спросил себя, а действительно ли он создает что-то стóящее? Эта мысль поселила в его душе неуверенность, заставилa его колебаться и сомневаться в том, что раньше казалось интересным и бесспорным, когда он творил, не задумываясь о том, что это принесет ему похвалу или порицание, вознаграждение или отказ. Теперь он больше не мог себе позволить слепо следовать своей фантазии, он должен был думать о будущем, и именно это парализовало его сердце и мозг.
Он скрывал свои заботы от Грегора, он боялся его насмешек, но еще больше его спокойного взгляда, с которым его друг мог читать его душу, как если бы она лежала перед ним как открытая книга. Ему было стыдно перед Грегором. И тогда он приписывал все, что давило на него, сезонному физическому недомоганию, ибо зима пришла суровая, и снег лежал на сухих ветвях липы.
По-видимому, Грегор не замечал, что происходит с Альтеном, он не пытался вызвать его на откровенный разговор, тем более, что Марта часто сама делилась с ним своими проблемами. Ей нужно было с кем-то поговорить о том, что у нее на душе, а Виктор, как ни странно, не был достаточно близок ей.
Когда Марта видела, что Виктор усаживался за стол в рабочей комнате, она проскальзывала в спальню, сооружала из своего гардероба некое подобие театрального костюма и играла по памяти те сцены, которые произвели на нее самое глубокое впечатление во время посещения театра и которые почти осязаемо стояли у нее перед глазами.
Это была всего лишь детская игра, но она доставляла молодой женщине истинное наслаждение. Театр оставался единственным светлым пятном в ее скучной однообразной повседневности, ее единственной страстью. Она постоянно донимала мужа просьбами снова доставить ей это удовольствие, и когда Виктор, наконец, потерял терпение и наотрез отказал ей в этом, она обратилась за поддержкой к своему старому другу Грегору.
Разве я прошу так уж много? жаловалась Марта. Что у меня есть в жизни? Ничего! Совсем ничего! Иногда мне кажется, что раньше я была намного счастливее по крайней мере, у меня была Лена, а кто у меня есть сейчас?
У Вас есть Ваш муж, Марта!
Она задумчиво посмотрела на него снизу вверх.
Да, я тоже так думала, но на самом деле все не так. Я мешаю ему, когда я прихожу в комнату, он говорит мне, что ему нужно работать, чтобы зарабатывать деньги, дом такой дорогой! Ну а сейчас
У Вас есть Ваш муж, Марта!
Она задумчиво посмотрела на него снизу вверх.
Да, я тоже так думала, но на самом деле все не так. Я мешаю ему, когда я прихожу в комнату, он говорит мне, что ему нужно работать, чтобы зарабатывать деньги, дом такой дорогой! Ну а сейчас
Что происходит сейчас? быстро спросил Грегор, немного поколебавшись.
Сейчас я остаюсь наедине со своими мыслями, закончила она энергично. Но иногда я убеждена, что было бы лучше, если бы я вообще не выходила замуж, а стала такой, какой была моя мать.
Она устремила свой взгляд мимо него в окно.
Вы, Марта, должны быть благоразумной! сказал Грегор, качая головой. Конечно, Виктор должен работать, но для кого для Вас! Вы должны отнестись к этому с пониманием и уважением, чтобы не волновать его понапрасну, он этого заслуживает в конце концов, он старается, чтобы обеспечить Ваше будущее.
Но я хочу жить сейчас, воскликнула она. Слышите, Грегор, жить! Мне недостаточно готовить обед для Виктора, а потом думать об ужине, вытирать пыль и стирать его вещи, я хочу больше!.. Мое одиночество делает меня очень несчастной ужасно несчастной!
Мне жаль Вас, Марта, сказал Грегор очень сухо. До сих пор я считал, что для женщины быть женой это высокое, прекрасное предназначение, если правильно его понимать. Что же кажется Вам более притягательным и достойным?
Вот это! почти крикнула Марта и указала пальцем в угол, где висела фотография в лавровом венке. Она тоже была женой, моей матерью, и мой отец очень сильно любил ее, a другие люди восхищались ею.
Она подскочила к стене и вернулась с обрывком газеты.
Посмотрите сюда читайте и скажите мне, не была ли моя мать великой актрисой!
С триумфом Марта наклонилась вперед и смотрела ему в лицо сверкающими глазами, пока он изучал потускневшие строчки медленно раздумывая, что было бы для нее лучше лишиться этой иллюзии или сохранить ее. Он был достаточно хорошо знаком с бульварной литературой, чтобы понять, что эта рецензия была напечатана в каком-то провинциальном городе, что автор, скорее всего, находился под влиянием только красоты актрисы, а возможно, и звона монет. Он ни на секунду не сомневался, что старая фрау фон Нордхайм была права, когда видела в невестке не более чем третьеразрядную актерку, но нужно ли было лишaть ее дочь памяти о ee матери, которую она никогда не знала?
И поэтому он серьезно вернул ей газету и сказал:
Пусть память, которую Вы храните о своей матери, останется нетронутой, Марта! Но утешьте себя тем, что лавры не могут вырасти для всех!
Марта смотрела на него с нетерпением и некоторым разочарованием, но она молчала.
В тот же вечер Грегор сказал Альтену:
Только не поощряй у Марты увлечение театром, это слишком сильно будоражит ее воображение. Она еще так молода.
Виктор с сердитой улыбкой открыл злополучный ящик.
Даже если бы я захотел это сделать, мизерные остатки здесь все равно не позволили бы этого!
А потом он вскочил со стула и, проведя рукой по волосам, мучительно произнес:
Эти проклятые деньги! Эти жалкие деньги! Он порабощают душу и сковывают ее цепями!
Уже? спросил Грегор, удивленно взглянув на друга.
V
Осенний ветер за окном снова срывал увядшие листья с ветвей липы, и Виктор вновь неподвижным взглядом смотрел на мрачные серые сумерки, а рука бессознательно играла с пером.
Прошло уже три года с тех пор, как они женаты, три тяжелых, напряженных года, которые истощили его воображение и состарили его тело. На его красивом лице со следами духовной усталости появились складки вокруг рта и глаз, и оно сейчас еще больше напоминало лица стариков на картинах Веласкеса. Выражение лица стало нервным и напряженным. Он всегда был раздражен, эгоистичен, требовал от окружающих постоянного внимания по отношению к себе. Небольшой садовый домик часто являлся свидетелем бурных сцен между мужем и женой, хотя они старались как можно меньше контактировать друг с другом.
Марта! Марта! Виктор вдруг позвал так громко и резко, что это эхом отразилось от закрытых окон, но ответа не последовало.
Марта! Марта! он почти выкрикнул и нахмурил лоб.
Фрау Альтен ушла, сообщила, наконец, горничная, прибежав из кухни.
Куда?
Я не знаю!
Как давно она ушла?
Ну, часа два назад!