В то время как он стоял на коленях перед алтарем часовни, его свита осталась снаружи, чтобы защитить молящегося от неожиданного нападения. Но тем не менее он внезапно должен был прервать молитву, так как снаружи послышался стук лошадиных копыт, потом спор, который он не понял, и, наконец, каркающий голос прокричал прямо перед дверью:
Что-о?! Он сейчас там внутри? Он, что, хочет стать попом?
Якоб Топплер узнал голос, и в это мгновение никакое пение ангела не обрадовало бы его больше, чем этот голос. Он поспешно вскочил с коленей и вышел из двери.
Еппеляйн! Благодарение Богу и всем святым, что я вижу тебя! воскликнул он и облегченно вздохнул, словно тяжелый груз свалился с его плеч.
Так меня встречают очень немногие! ответил рыцарь с глухим смехом. Но у тебя есть на это причина. Oн тихо добавил: Дьявол знает, что за послание я доставил в твое родовое гнездо. Твой отец был до такой степени рад, что не успокоился, пока я не принял от него вот это.
Он вытащил из сумки туго набитый кошелек и при виде мелькнувшей улыбки на лице молодого человека он продолжил, пожав плечами:
Я не хотел это брать. Но кто может сопротивляться твоему отцу? Якобле, ты деловой парень, но твой отец это совсем другой человек, он действует как император!
В это мгновение наверху в городе зазвучал колокол, к нему присоединился второй, и затем звон всех колоколов Ротенбургa пронзил воздух.
Что это? возбужденно воскликнул Якоб Топплер.
Может, ты подумал, что это в твою честь, поскольку ты снова вернулся домой? насмешливо ответил Еппеляйн. Нет, Якобле, это не для тебя. Сегодня в полдень в город прибывает кардинал, твой отец собственной персоной встретил его в двух чacaх езды от города. В пять чacoв всем гражданам приказано явиться на рыночную площадь, там должны огласить послание Святого Отца из Рима.
Что за оказия! воскликнул Якоб и вскочил на лошадь. Тогда мне надо поспешить, чтобы не пропустить это. А ты, Еппеле, не хочешь послушать?
Какого дьявола! ответил рыцарь и пренебрежительно сплюнул. Из поповского сословия я могу терпеть только самых низкостоящих, паломников. Среди них еще попадаются честные малые. Однако, когда я вижу прелата, то у меня пересыхает в глотке и по спине бегут мурашки. У меня здесь поблизости есть убежище и я не ночую в вашем городе. До свидания, Якобле. Удачи тебе!
Он покровительственно кивнул сыну бургомистра города Ротенбурга и пришпорил свою клячу.
Якоб Топплер, быстро как только мог, въехал вверх на гору, обменялся со стражем у въездных ворот несколькими приветственными словами и поспешил к рыночной площади.
Там уже собрались все способные носить оружие жители Ротенбургa, их жены и дети толпились за ними, а простой народ заполнил улицы, отходящие от рыночной площади. В самых передних рядах, ближайших к ратуше, стояли члены благородных семейств, которые не входили в настоящее время в Совет. Спешившись, Якоб Топплер присоединился к ним. Некоторые окликали его, другие протягивали руку для приветствия, но у него не было времени, чтобы остановиться и вступить в беседу. Когда колокола умолкли, в окнах наверху показались головы ответственных членов муниципалитета, и на украшенный пурпурными коврами балкон вышли три человека. Первый был приезжий кардинал, маленький, изящный южный итальянец, на желтом лице которого странно светились и загадочно сверкали черные глаза. За ним показалась массивная, крестьянского вида, фигура аббата из Хайльсбронна, и, наконец, затмевая собой обоих высокопоставленных церковных служителей, вышел бургомистр свободного имперского города и фельдгауптман, полевой капитан, Генрих Топплер.
Бургомистр держал в руке пергамент, и в то время как кардинал и аббат уселись в два богато украшенных кресла, он близко подошел к перилам. Он взмахнул правой рукой в знак того, что хочет говорить, и тотчас замолкли все разговоры и шепот, и наступила полная тишина. И тогда над большой рыночной площадью раздался его звучный голос :
Достойныe уважения господa, гражданe и жители Ротенбургa! Вы знаете, что мы храним в нашем городе драгоценность, которой завидуют во всех немецких и чужих землях. Это хрустальный сосуд со святой и дорогой кровью нашего господина и спасителя Иисуса Христа. Многие тысячи благочестивых пилигримов каждый год приходят к нам, чтобы поклониться этой величайшей святыне. Но вот что я держу в своих мыслях: сейчас приходят многие но их должно быть еще больше. Поэтому я тайно послал нашему святому отцу в Риме, его Святейшеству Папе Иннокентию, прошение. И я покорнейше просил его, чтобы он оказывал особое благоволение для всех тех, кто паломничает в Ротенбург к святой крови. Бог склонил ум нашего святого отца к тому, чтобы он снизошел к просьбе его покорнейшего слуги. И Его Святейшество так высоко почитает наш город, что велел господину кардиналу, отправляющемуся в Германию, передать нам его благословение и это письмо. Я прошу досточтимого господина аббата перевести это послание для вас на немецкий язык.
Он повернулся к аббату и протянул ему пергмент, и тот с важным выражением лица громким голосом очень медленно и часто останавливаясь стал читать длинный список индульгенций и отпущений грехов, которые обещал папа Иннокентий всем тем, кто захочет паломничать в славный верный город Ротенбург для молитв и пожертвований.
Когда он кончил говорить, еще несколько мгновений стояла гробовая тишина. Но вслед за этим толпа разразилась радостыми криками и хвалебными возгласами, и такой взрыв восторга старая рыночная площадь слышала нечасто. Так как каждый понимал, что это значило для Ротенбургa. Город был издавна большим и знаменитым местом паломничества, его богатство в значительной мере зависело от пилигримов. Прежде всего, то огромное количество вина, которое производили жители Ротенбурга и которое приносило большой доход, было бы трудно реализовать без благочестивых странников. Вино из долины Таубера было вкусным, но непригодным для хранения, его можно было продавать и пить только здесь. Следовательно, ничто не увеличивало так сильно богатство города, как большое скопление пилигримов, и эти индульгенции, которые на десять, двадцать, сто лет освобождали от чистилища, могут сыграть в этом не последнюю роль!
Якоб Топплер от радости готов был обнять всех, кто стоял рядом с ним на площади. Он видел, какой блестящий ход вновь сделал его отец. То, что произошло сейчас, несомненно, должно было гарантировать ему поддержку народа на долгое время. Его аристократические враги могут теперь сколько угодно строить против него козни, могут вступить в откровенную борьбу за кресло бургомистра Ротенбургa но пока горожане стоят на стороне Генриха Топплера, как это было до сих пор, родовитые семьи едва решатся обесчестить любимца народа.
То, что такие же мысли вращались в других головах, стало ему отчетливо ясно, когда он поднял взгляд к ратуше. Там у открытого окна прямо против него стояли патриархи благородных семей Петер Креглингер и Ханс Оффнер, оба, как он знал, были врагами его отца. Он видел, что они побледнели и заметил изумленные взгляды, которые они бросали друг на друга.
В то время как он еще со злорадством смотрел на обоих, там наверху поднялся посланник папы, поднял руки и по латыни благословил толпу от имени святого отца. Все опустились на колени, и опять воцарилась такая же, как раньше, тишина.
Стоящие наверху господа удалились с балкона и показались снова через несколько минут, сопровождаемые советом, перед входом в ратушу. Там уже стоял паланкин в ожидании кардинала, который хотел отправиться в приготовленную для него резиденцию в гостинице, чтобы там поужинать и переночевать. Бургомистр с непокрытой головой помогал прелату, выглядевшему рядом с ним, как разряженая кукла, поудобнее устроиться на подушках и во главе всего совета проводил его до самой гостиницы.
Якоб Топплер знал, что сегодня он больше не увидит своего отца. В такой день Генрих Топплер прежде всего городской правитель, и поэтому он должен быть с высокими гостями до тех пор, пока они сами не захотят отправиться на покой. И хотя кардинал явно не был настроен на долгое застолье, благочестивый аббат из Хайльсбронна без всякого сомнения знал толк в хорошем вине и любил веселую компанию.
Поэтому Якоб направился к своему деверю Вернитцеру, который, как самый молодой, шел позади остальных членов муниципалитета, и обратился к нему с радостным приветствием. Скажи моему отцу, Каспар, что я уже здесь! добавил он. После этого он взял коня за повод и зашагал к близлежащему дому в Kузнечном переулке, с высоким фронтоном и под вывеской с золотым грифоном, где жил его отец.
IV
Генрих Топплер отправился домой только далеко за полночь. От тридцати до сорока членов муниципалитета и уважаемых горожан следовали за ним от гостиницы до дверей его дома. Это был почетный эскорт, исключительно как знак особого уважения, так как он никогда не нуждался в том, чтобы его провожали домой после попойки. Генрих Топплер был очень умерен в повседневной жизни, но если представлялся случай выпить один-другой бокал вина, он не уступал никому. Тогда он перепивал всех повседневных кутил, которые хвалились своей силой, но быстро оказывались под столом. Это к своему несчастью пришлось испытать и аббату из Хайльсбронна; после питейного турнира, на который он вызвал бургомистра, он бессознательный свалился со стула и был, как мертвец, унесен двумя канониками в приготовленную для него комнату. Однако, Генрих Топплер шел прямо и гордо по улицам ночного города, и, в то время как его полупьяные спутники вели различные глупые разговоры, размышлял над серьезными вещами. Бог вина не имел силы над мозгом этого человека.