Холодной августовской ночью он сидел на завалинке деревенского дома и курил. Тишина давила на уши. Над рекой поднимался призрачный туман. Родители давно спали, и он тихо выскользнул из дома, завернувшись в безразмерную дедову телогрейку. Скрипнуло крыльцо, мелькнула белая фигурка.
Ты чего не спишь? он обрадовался Лёльке, но виду не показал. Не бегай раздетая простудишься.
Я мамину куртку взяла, она помахала у него перед носом пропахшей дымом ветровкой. А ты чего не спишь?
Хреново мне, честно признался Егор.
Ты из-за Ирки?
Из-за всего.
Я понимаю.
Севку жалко. Дурак он. Ну, проиграл деньги, мы бы ему помогли, собрали
Севку жалко, согласилась Лелька. А Ирку нисколечко. Я знаю, что ты ее любил, но
Проехали, он отвернулся.
Это к лучшему, Егор. Только к лучшему. Всё будет хорошо.
Дай заколку.
Зачем?
Ящик вскрою.
Егор, может, не стоит? Лёлька испуганно посмотрела на него.
Почему?
Нехорошо это только папы не стало
Лёль, ну ты чего нам надо найти документы баб-Катино свидетельство о смерти и папино о рождении
Она вынула из волос «невидимку» и протянула Егору. Рыжая прядь упала на лицо, прикрыв по-кошачьи раскосый глаз. В деревне Лёльку не любили. Бабки говорили, что она похожа на ведьму.
Ты уверен, что сто Ты уверен, что ст
Он вставил заколку в замок и с хрустом повернул против часовой стрелки. Ящик тяжело выкатился.
Держи, чтобы отвлечь Лёльку от тяжелых мыслей, он сунул ей в руки две верхние папки синюю и красную, а сам принялся перебирать толстую стопку документов.
Письма, диплом, какая-то гербовая бумага знакомый косой отцовский почерк с наклоном влево Лёлька тем временем раскрыла синюю папку.
Смотри, вот какое-то свидетельство она осеклась и как-то странно вздохнула.
Егор поднял глаза. Сестра смотрела на документ остановившимся взглядом и часто-часто дышала. Истерика. Он уже видел такое однажды, когда на их глазах грузовик сбил собаку.
Лёль?
Она не слышала. Губы у сестры прыгали, лицо белело в темноте, как гипсовая маска. Он вскочил, чтобы позвать маму, но Лёлька проворно схватила его за руку:
Нет.
Она протягивала ему документ, держа его за уголок двумя пальцами. Егор взял бумагу. Свидетельство о рождении. Герасимов Владимир Андреевич. Год рождения 1991, Лёлькин. Место рождения Нижний Тагил. Отец Герасимов Андрей Петрович. В графе «мать» некая Еремеева Елизавета Игоревна. Как в сериале на третьем канале
Скрипнула дверь.
Ребята, я макароны сварила Егор? Ты что?
Первой мыслью было спрятать этот страшный документ от матери, порвать, уничтожить но она же все равно узнает. И тут Лёлька закричала пронзительно и страшно, выкрикивая боль и обиду, которые переполнили её.
Оля! мама рванулась к ней.
Мам, принеси воды, коротко скомандовал Егор, лихорадочно соображая, куда запихнуть проклятое свидетельство.
Как. Он. Мог?! выдохнула Лёлька, и её вырвало прямо на пушистый бежевый ковёр.
Он ездил туда в командировку, ты должен помнить
Инна сидела напротив сына прямая и торжественная, как на панихиде.
Он никогда не говорил тебе?
Никогда.
Ты понимаешь, что этот Владимир тоже наследник?
О господи Наследство я даже не думала. Мне казалось, что страшное произошло и закончилось сегодня в три. Но нет господи, тридцать семь лет вместе, и теперь такое за что?
Там есть телефон. Я позвоню ему.
Егорушка, зачем? Может, не стоит?
Он его сын. Имеет право знать.
Какая грязь!
Егор с грохотом отодвинул стул и подошёл к окну. Шёл дождь. За взъерошенными кронами деревьев колебались размытые ореолы фонарей.
Я ведь его любила, тихо сказала Инна.
Я знаю.
Не сердись на него, Егорушка. Он уже искупил свои грехи.
Он поступил отвратительно и с тобой, и с нами.
Не надо, Егор. Он нас слышит. Ещё сорок дней он здесь.
Он поступил отвратительно и с тобой, и с нами.
Не надо, Егор. Он нас слышит. Ещё сорок дней он здесь.
Пусть слышит! Егор топнул ногой, как в детстве.
Он тоже нас любил, сынок. Люди ошибаются.
Он не раскаивался, мама!
Откуда ты знаешь?
Он даже не думал рассказать нам
Думал, что я не прощу.
А ты бы простила?
Теперь думаю, что да.
Инна подошла к окну и встала рядом. Она едва доставала ему до плеча.
Я позвоню ему завтра, мама, сказал Егор и робко обнял мать.
Егор думал, что уснуть будет нелегко, но провалился в забытьё, едва голова коснулась подушки. Спал крепко, без сновидений, и открыл глаза в половине девятого. Мама с Лёлькой легли в родительской спальне, а он притулился на диване в гостиной, которая когда-то служила детской. На паркете оставался темный след под новый 1996 год Севка уронил там бенгальский огонь. Севка баб-Катя теперь папа.
Он взял телефон и вышел на балкон. Бумажка с номером Владимира колола пальцы. Брат чудны дела твои, Господи, как говорила баб-Катя. Всю жизнь мечтал о брате и вот он, получи и распишись.
В трубке долго шли колючие гудки, потом что-то щелкнуло, засипело
Алло! Алло!
Алло, не сразу ответил Егор странный сухой спазм сдавил горло. Владимир, здравствуйте. Меня зовут Егор. Андрей Петрович, ваш отец, умер.
«Андрей Петрович, ваш отец». Как странно прозвучало. Ведь он, Андрей Петрович, их отец Их обоих.
Умер отец умер? пролепетали на том конце.
Да. Разбился на машине.
Зачем он это сказал? Может, положить трубку? Если бы вот так позвонили ему, что бы он сказал, сделал, подумал? Ему сообщила мама, и он сразу вцепился в её спасительное тепло, которое тянулось к нему сквозь трубку, а если бы это был кто-то другой чужой, холодный, официальный?
Егор, глухо отозвалась трубка, вы ведь его сын, да? Простите меня, пожалуйста.
Прощения просит, лицемер! Егор сглотнул гневный комок:
Да, я его сын.
Сам бы прекрасно доехал, Егор никак не мог избавиться от привкуса ярости во рту.
Егорушка, пожалей его, ведь он тоже отца потерял
Инна замолчала, боясь, что голос выдаст её. Она чувствовала то же, что и сын горечь и гнев и ничего больше, но считала, что должна переубедить Егора. В конце концов, им этот далекий Владимир зла не делал Он же не просил мать рожать его от чужого мужа? Она невесело усмехнулась своим мыслям.
Ну и где он? С Екатеринбурга давно все прошли.
Из Екатеринбурга.
Один хрен.
Он сказал грубость, зная, что мать терпеть не может таких слов, но Инна не услышала. Она увидела своего Андрюшу таким, каким он был до рождения Егора. Худенький, сутулый, взъерошенный, он неуверенно шагал через зал прилёта. Вздрогнув, Инна качнулась к Егору сыну, который никогда не был похож на отца так, как этот чужой мальчик.
Владимир, тихо сказала она.
Где?
Егор смотрел и не видел. Владимир угадал их в толпе и несмело подошёл ближе.
Здра-здравствуйте, он немного заикался.
Добрый день, буркнул Егор. Пошли быстрее, стоянка дорогая.
Здравствуйте, Володя, Инна попыталась улыбнуться, но даже сухой и вежливой улыбки не вышло.
Соболезную.
Владимир легко шагал рядом. Вблизи он уже не казался Инне копией Андрея, но оставалось что-то неуловимое в походке, повороте головы, робкой улыбке что играло с ней злую шутку. Она хотела ненавидеть его и не могла. Он украл у неё светлую память о муже.
Я за-забронировал себе хостел на Невском. Вам нужна какая-то помощь? У меня есть немного денег
Нет, спасибо, Владимир, мы все уже оплатили.
В машине он долго не мог устроиться, чем ещё больше разозлил Егора, а после потерянно смотрел на поля и дома, мелькающие за окном. Инна безуспешно пыталась найти в сумке бумажные салфетки. Все молчали.
Инна Михайловна, наконец нарушил тишину Владимир, я же не путаю отчество?
Нет, холодно ответила она.
Инну больно кольнуло осознание того, что Андрей, возможно, рассказывал о ней своей женщине и этому робкому заике.