ДИНА. Д-да, темно.
ТРОШКИН /ещё более обиженно/. Темно? Да что у вас со зрением?! Посмотрите направо! Это же наш район светится! А эти районы слева! Заречный! Центральный! Чем не Париж?! А посмотрите, посмотрите, как вписываются в чертёж светящихся окон на той стороне реки семь крупных звёзд большой Медведицы! А вы говорите темно! Какая напряжённая жизнь! И это в начале второго часа ночи! Не спит город! Не спит!
ДИНА /неожиданно для самой себя/. Вот таким вы мне нравитесь!
ТРОШКИН /даже не слыша её/. И как же я люблю его! Знаете, я себе иногда наседкой кажусь. Беспокойно вдруг за город станет, тревожно И закудахтать хочется, под крылья все эти дома спрятать, заслонить, как цыплят! /ДИНА смотрит на него почти с восторгом./ Но
ДИНА. От кого же заслонить? Мир разоружается. Сколько ракет разобрали
ТРОШКИН. Да, на запчасти для других ракет. Хочу, Диночка, запечатлеть эту зыбкую тишину, хочу создать репортаж о родном городе, который спит и не спит одновременно! /Пауза./ Да и кому, Диночка, как не мне делать этот репортаж?! Всё-таки я Эдуард Трошкин! У меня вкус, фантазия, острое бинокулярное зрение, уникальная импортная фотоаппаратура! Мне, Диночка, телефон обрывают! Звонят заместители начальников Главков, директоры, спортсмены. Неделю назад, например, звонил глава нашей районной мафии, дядя Жека, умолял сделать ему фото для будущего памятника. Да, да, представьте! Но я там попутно такое на его вилле заснял! Пальчики оближешь!
ДИНА. А вот таким вы мне абсолютно не нравитесь!
ТРОШКИН /запинаясь, удивлённо/. Что? Что вы сказали?
ДИНА. Хотите сравняться с негодяем? Что ж Попытайтесь. Но только знайте, что семь звёзд Большой Медведицы, которые вы разглядели своим острым бинокулярным зрением отнюдь не звёзды! Это семь обыкновенных электролампочек на стреле крана! Там, на том берегу реки, строят дом.
ТРОШКИН /всматривается/. Но почему кран неподвижен? Мне известно, что дом этот строят и ночью. Я даже собирался /Слышится сирена проносящейся вдалеке «скорой помощи». / «Скорая помощь» Врачи спасают человека И тоже на том берегу. Да, там ведь больница. /Искоса смотрит на отвернувшуюся от него ДИНУ./ И всё-таки, на пути к бессмертию мы, фотографы, успели больше, чем врачи! /Щёлкает фотовспышкой, снимая ДИНУ./ Вот, пожалуйста! Вы увековечены! Странное чувство. Вы не замечали, Диночка? Всегда почему-то тянет на противоположный берег. Как будто на этом берегу не так интересно. Смотрите, какая красивая лунная дорожка! /Щёлкает фотоаппаратом./ Чем в обход, по Садовой улице добираться, спрыгнуть бы сейчас с парапета на лунную дорожку и Через пять минут там, на той стороне!
ДИНА. За чем же дело? Смелей!
ТРОШКИН. Гм. Так утонуть можно.
/Сбежав по полукруглым ступеням, ДИНА с грациозной осторожностью ставит ногу в белой туфельке на ярко высвеченный юпитерами проход между креслами, на «лунную дорожку». Шаг, другой/
ТРОШКИН. Вы что?! Осторожней! Ну и ну! Как это вам удалось? /Щёлкает фотоаппаратом./ Очевидно, в вас есть что-то такое, что позволяет вам Что придаёт вам /Взволнован./
ДИНА /вернувшись на берег/. Ну, теперь вы!
/Спустившись по ступеням, ТРОШКИН нерешительно ставит на «лунную дорожку» ногу и тут же с воплем отдёргивает её./
ТРОШКИН /снимает башмак, выливает из него воду/. Чёрт! /Надевает башмак./ Ну, мне пора, Диночка. Хоть и в обход, а на ту сторону всё равно надо. /Смотрит на часы./
ДИНА /просительно/. Эдуард Леопольдович, для того, чтобы я, наконец, вышла из детского возраста и познакомилась не только с дневной, но и с ночной жизнью
ТРОШКИН. А папа с мамой что скажут?
ДИНА. Папа на дежурстве, а мама Накрасила губы, подвела глаза, причесалась и легла спать.
ТРОШКИН. Гм.
ДИНА. Побежали, Эдуард Леопольдович!
/Взявшись за руки, убегают. Часто оглядываясь, что-то восхищённо восклицая, проходит мимо седовласый человечек в белых шортах, в курточке и с галстуком «бабочка». Явный иностранец. Это мсье ПЕВЗНЕР./
ПЕВЗНЕР /ХМУРОМУ, восторженно/. О-ля-ля! Тре бьен! Мсье! Миль пардон! Парле ву франсе, мсье? /Пауза. ХМУРЫЙ смотрит молча./ Ну, а по-русски вы хотя бы умеете?
ХМУРЫЙ /ещё помолчав, с достоинством/. По-русски лучше.
ПЕВЗНЕР /широким, охватывающим панораму жестом/. Какая красота! Это что-то бесподобное! А почему? Почему?! Потому что это моя родина! Да, да! Я прилетел сюда из Франции, из Марселя. Но я не француз. Нет, нет! Я представитель русского зарубежья. Чистокровный «здешний» по национальности. Вы же видите, как я хорошо с вами говорю! /Спохватывается/. Ах, да, позвольте представиться. Жозеф-Сэмюэль Певзнер, к вашим услугам. /Отвешивает лёгкий поклон/. От рождения и до самого семнадцатого года я жил здесь. А потом потом там. Но поверьте, я не шпион! Меня не интересует /с жёсткой, недоброй интонацией/, как, что, каким образом, зачем, почему? Наоборот! Меня интересует /с другой задушевной, ласковой интонацией/, как, что, каким образом, зачем, почему?
ХМУРЫЙ. Нравится, значит?
ПЕВЗНЕР. Нет слов! Слов нет! /Уходит./
/Пауза./
ХМУРЫЙ /вскочив на ноги, кричит вдогонку/. Эй! Слышь? Как тебя? Пензер! Слышь, идея есть!
/Но француз уже далеко, не слышит. Из-за угла, посматривая то на бумажку с адресом, то на табличку дома, появляется ПРИЕЗЖИЙ. Это паренёк лет восемнадцати. В руке у него авоська с какими-то жёлтыми шарами./
ПРИЕЗЖИЙ /ХМУРОМУ/. Извиняюсь, вы здешний?
ХМУРЫЙ. Чистокровный.
ПРИЕЗЖИЙ. А я Я с Холодной реки сам. Из деревни Щель. /Протягивает бумажку с адресом./ Человека одного ищу Эдуарда Трошкина, фотографа.
ХМУРЫЙ /сминая и выбрасывая бумажку/. Едуард этот на другом конце города живёт, в Морковном переулке!
ПРИЕЗЖИЙ. В Морковном, говорите? /Доверительно./ Трошкин личную жизнь мне поломал. Мне в армию осенью. Найти бы его, поговорить
ХМУРЫЙ /махая рукой/. Не Трошкин Мошкин да Поварёшкин жизни наши ломают
ПРИЕЗЖИЙ. Мошкин и Поварёшкин не знаю, а Трошкин поломал. /Перекладывает авоську из одной руки в другую./ Грейфрукту тут у вас купил. Рубль сверху дал, вместо паспорта. /Пауза./ Булку с кооперативной ветчиной попробовал. Паспорт не требовали, но рубль сверху всё равно взяли. Ну ладно, всего вам! /Уходит, но тут же возвращается./ Спасибо большое! /Уходит. Однако через мгновение выглядывает из-за угла. Наблюдает за ХМУРЫМ./
/Из второго подъезда между тем выходит, настороженно оглядываясь, АЛЕКСАНДРА СЕРГЕЕВНА ДАНИЛЮК. Она принаряжена, с красиво уложенной причёской. Заходит в телефонную будку, набирает номер./
АЛЕКСАНДРА СЕРГЕЕВНА. Кто? Автоматический секретарь? Игнатий Степанович, что за шутки? Ну да, я! Задержались в цеху? Панелевозы? Срочно? Дефицит? Так, про панелевозы в другой раз. Вы один? Хозяин на съёмках? Да, муж отбыл дежурство. Боялась, Дина не даст уйти, но она тоже вышла подруге позвонить. Что? /Оглядывается./ Ну, в этой будке её нет, значит, пошла за угол. Вы уверены, что нам никто не помешает? Что? Будет лучше, чем у меня в бюро пропусков прошлой ночью? Посмотрим, посмотрим. Надеюсь, не хуже, чем ночью в пятницу помните, в одном из панелевозов на вашем заводе? Всё, иду! /Исчезает в первом подъезде./
/ХМУРЫЙ поднимается со скамейки, прохаживается, качая головой, удивляясь людям. Откуда-то сверху, не со звёздного ли неба, медленно опускается несколько листков бумаги./
ХМУРЫЙ /подобрав один листок, не без натуги, почти по складам читает вслух/.
Братья Кардан. «Город ночью».
Ночь городская так волшебно хороша.
Проспектам тихим звёзды мирный сон даруют.
Уснул наш город, чистым воздухом дыша
/Смотрит на обороте. Хмыкает./ Уснул-то он уснул, но /Садится, достаёт огрызок карандаша, слюнит его, кряхтя, почёсывая затылок, что-то пишет./
/Воспользовавшись тем, что ХМУРЫЙ отвлёкся, из-за угла на цыпочках выходит ПРИЕЗЖИЙ. Тихонько, замирая при малейшем скрипе, достигает первого подъезда и скрывается в нём. Хлопает дверца остановившегося такси. Бежит человек в пижаме. Это уже знакомый нам ПОДГУЛЯВШИЙ./
ПОДГУЛЯВШИЙ /Водителю/. Айн момент, шеф! /Стучит в двери кафе, всматривается сквозь стеклянную дверь./ Эй, кто там? Ночной директор! Эй! /Продолжает стучать в дверь. Хмурому./ Портфель у них забыл. /Снова в двери./ Эй! Есть кто живой?