Эумене вытянула руку в небо и крикнула: смотри, Кромм, они уходят! Кромм поднял голову. Действительно, чёрные крестики остованов медленно уплывали на запад. Я же говорила, они не посмеют напасть на нас, торжествующе сказала Эумене. Кромм лишь молча поклонился в ответ.
Аэрокабы пришли ближе к вечеру, когда солнце окрасило всё вокруг розовым и золотистым, удлинило тени, нежно коснулось щёк, словно прощаясь на ночь. Кромм весь день просидел на спине землееда мрачнее тучи, к нему даже никто не подходил, настолько красноречивым было угрюмое выражение его лица. Он пожёвывал свою красную бороду и смотрел на столбик песка, прихотливо танцевавший перед ним. Песок. Чёртов песок. А если он не танцует, а бесится? Что если это не танец радости? Что если он что-то чует во мне? А что он может чуять? Не мели ерунды, Кромм, ты сам себя пугаешь. Я не пугаю, я знаю: Протей был во мне, здесь, у самого сердца. А что, если там сейчас пустота? Дыра? Протей ушел, а то место, где он жил эти несколько часов, так и не заросло? Дурак, это невозможно с точки зрения физиологии. А Протей возможен с точки зрения твоей дурацкой физиологии? А проспать двести лет, а потом скакать как зайчик, это возможно с точки зрения твоей тупой физиологии? Ни хрена не знает твоя физиология. Не бесись.
Я не бешусь. Хотя почему я вру самому себе? Конечно, я бешусь. Ещё как бешусь. И буду беситься дальше. Я буду беситься до тех пор, пока точно не выясню, что полностью чист, что никакой заразы в моём теле не осталась. Ну или в душе, или ещё где. И как ты это узнаешь? Да это проще пареной репы, машина снов поможет. Всё дело в машине снов. Как только я опущусь на её ложе, сразу увижу и Протея, и душеедов. Машина снов, она же всевидящая, от неё не укрыться. Главное, найти её. Чёрт с ними с этими вратами, в конце концов, я знаю, что они где-то там, за Привратником, в той стороне. Мне хотя бы направление известно, в котором их искать. А как машину найти Скорее бы мы уже доехали. Скорее бы.
Кромм неуверенно поскрёб пятернёй грудь в районе сердца, живой песок взметнулся вверх и это окончательно его доконало. Он повалился на спину, зажмурившись до слёз: а если я не успею? Если Протей во мне жив и почувствовал, что врата открыты? Если он начнёт звать подмогу? Мы же знаем, что протеев много? Если я не успею, всему конец. Мне конец, это ладно. Но тогда всему этому миру полный крындец настанет, потому что Протей не будет шутить, он пожрёт тут всё.
Кромм вновь сел и огляделся. Вдоль дороги, сколько хватало глаз, тянулись невысокие яблоневые деревья, покрытые молодой листвой. Кромм представил их цветущими и вновь зажмурился: Протей пожрёт всё это, камня на камне не оставит от их законов, от их драгоценного Баланса, с которым они так носятся, от их цивилизации. А если тут ещё и душееды примешаются и он начнёт с ними войну, пиши пропало. Тут вообще ничего, кроме обломков не останется. Я брежу. Я несу полную чушь. Послушай себя со стороны, Кромм, просто послушай. Какой Протей, какие душееды? Хватит себя изводить, ты ведь не девица, тебе рефлексия ни к чему, особенно в таких гипертрофированных масштабах. Подели всё на простые понятные задачи. Задача первая: добраться до Большой Сеэры живым. Задача вторая: прочесть все нужные мистериумы. Задача третья: найти машину снов. Ты сначала с первой задачей справься, умник.
А что, если это Протей руководит мной, делая вид, что ушёл. Кромм, хватит, заткнись и просто выполни первую задачу из списка. Доберись до Большой Сеэры живым, а дальше посмотрим.
Ночью Кромм спал тревожно. Землеед двигался очень плавно, едва покачиваясь и это милое покачивание убаюкивало. Он действительно оказался похож на большой диван, если не смотреть вниз, на его жуткие ноги и ещё более жуткую морду. Ехать на нём действительно было приятно, однако Кромма мучали кошмары, постоянно хотелось пить. Он нервно прихлёбывал из фляги, поворачивался на другой бок, кутаясь в дорожный плащ, чувствуя рукой приятное тепло, исходившее от огромного тела землееда, укрытого толстой попоной. Ему снилось, будто он за рулём аэрокаба, на заднем сиденьи женщина, но он не может понять, кто она. Они близки, он чувствует это, но кто она? Он оборачивается и видит, как рот женщины открывается и превращается в дикую пасть, усеянную жуткими клиновидными клыками, как у драккарии. Он протягивает руки и рывком разрывает ей пасть, раня ладони, и слышит из собственной груди голос: это я дал тебе свою силу, я, неназываемый, детский ужас, многоликий Протей.
Приступ страха оказался таким сильным, что Кромм вскочил на ноги, озираясь вокруг и выставив вперёд нож. Пилот аэрокаба, плывшего метрах в шести от землееда, помахал ему из кабины рукой, затянутой в чёрную перчатку. Кромм оглянулся, потом понял, что приветствие предназначается ему, и коротко махнул в ответ. Пилот кивнул. Несмотря на большие лётные очки и шлем, на его лице были хорошо заметны специфические татуировки затры. Воздух похолодел и посерел, затевался рассвет.
Кромм вытер глаза запястьем и пошёл на отхожий мостик длинный дощатый помост, установленный на корме, и уходящий в пространство метра на полтора со спины землееда. Он шёл, огибая тела спящих затра, чувствуя, как землеед плавно покачивается во время движения. Наконец, он добрался до мостика, хлебнул из фляжки и пожалел, что там вода, а не алкоголь. Он помочился на убегающую вдаль дорогу и едва успел застегнуть штаны, как раздался чудовищный взрыв, выкинувший его с мостика на обочину, прямо в мягкие кусты, оказавшиеся тут очень кстати, поскольку он пролетел метров восемь. Кромм успел пожалеть, что не взял с собой любимую секиру-глевию, как вдруг вокруг забабахали пневмопушки, окрестности озарились вспышками зажигательных кугелей и совсем рядом послышался вой пикирующих остованов. Аэринии, понял Кромм и присел, закопавшись в кусты поглубже.
Их было очень много, и новые остованы всё прибывали и прибывали. Длиннокрылые аппараты заполонили всё небо, гибкие фигурки аэриний тут и там пикировали на армированный шатёр на своих чёрных крыльях, похожих на небольшие дельтапланы, чтобы мягко скатиться на землю и вступить в бой с затра. Ещё не рассвело как следует, света не хватало и Кромму трудно было разглядеть, что происходит. И аэринии, и затры дрались молча. Кромм видел, как бесстрашно аэринии погибают под жалами затра, слышал как стонут разрубленные, но ещё живые атакующие, чувствовал запах крови, забрызгавшей всё вокруг.
Сознание Кромма раздвоилось одна его часть, более взрослая, шептала ему: сиди здесь и не высовывайся, другая, более подростковая, вопила: ты должен им помочь. Нет, не должен, они профессиональные воины. Нет, должен, ты же верховный кат! Нет, если меня убьют или возьмут в плен, они не найдут без меня врата, а если и найдут, то не смогут понять, насколько плотно они закрыты.
Он почти выскочил из кустов на дорогу, но тут трём аэриниям удалось приземлиться на головной части землееда и пока две из них рубились с затрами, третья успела послать внутрь шатра несколько кугелей, отозвавшихся серией глухих взрывов, сигарообразный корпус цеппелина бабахнул и шатёр разорвало натрое изнутри. Один из затра появился на фоне полыхающих остатков цеппелина, сжимая уши и тупо глядя перед собой. Он слегка мычал, ничего не понимая, пока мимо не пронёсся остован. Одна из аэриний, свесившись с борта, ухватила его за длинные волосы, после чего аппарат взмыл в облако дыма, заложил вираж и на дорогу упало тело затры, лишённое головы.
Эумене, дравшаяся как кошка, защищающая своих котят, взвыла, подпрыгнула и чудом уцепилась за длинное крыло остована. Тот сразу полетел вдоль дороги, вращаясь вдоль оси, стараясь стряхнуть воительницу с крыльев. Но от неё уже было не избавиться. От удивления у Кромма слегка приоткрылся рот. Он видел, как Эумене быстро карабкается по крылу, доползает до днища остована и вдруг наносит размашистый тяжёлый укол в носовую часть аппарата. Псевдоживой остован издал мычащий звук, в котором слышались боль и ужас, и воткнулся носом в землю, пропахивая в дороге глубокую колею. Эумене подскочила к фонарю, закрывавшему кабину и двумя феноменально быстрыми уколами в голову убила обеих аэриний.
Следующий остован уже летел к затрини, из пневмопушки под его носом вылетел зажигательный кугель, но Эумене вдруг прыгнула ему навстречу, скрестив руки на груди и вращаясь, и кугель улетел за её спину, взорвавшись большим белым шаром пламени. Затрини Эумене мягко приземлилась на ноги, подпрыгнула высоко вверх и отсекла от остована здоровенный кусок крыла. Аппарат застонал, закружился, потерял равновесие и всё ещё падал, когда Эумене вспрыгнула на фюзеляж и точно так же отправила двух аэриний к праматери.
Кромм обалдел. Он не видел такой скорости и такой отваги. Отовсюду доносились стоны раненых и ругань, пополам с молитвами. Одна из аэриний, сновавшая тут и там, выбежала к головной части землееда, и заорала вверх: его здесь нет! Мои тепловые сенсоры показывают, что краснобородого нет на землееде. Кромм моментально присел, прикрывшись ветками. Остованы как по команде поднялись примерно метров на пятнадцать и замерли в воздухе. Кромм насчитал шестнадцать штук. И тут же с кормовой части землееда отозвался крик: подтверждаю, его тут нет. В эту же секунду затра Паес взмахнул лезвием снизу вверх и разрубил кричавшую аэринию от паха до середины груди, брезглво упёрся в агонизирующее тело сапогом и сбросил его на землю, высвобождая жало. Он оглянулся и вдруг его лицо исказилось от ужаса, затра Паес страшно закричал, будто раненое животное, которое пришли добивать охотники и ринулся к головной части землееда.