Это наш учитель. А это наш новый зубной врач, новое пополнение. А какой это врач скажу лишь одно: я за свою практику такого еще не видел.
Бросьте вы! отбивался Чесноков.
А что он может мне сказать нового, и я показал Рубахину то место, где прежде был зуб, когда я сам свидетель! Жаль, что я не сохранил этот зуб на память.
Что, совсем не было больно, в буквальном смысле слова? недоверчиво спросил Чесноков.
Абсолютно.
Чесноков засмеялся. Он был в том настроении, какое наступает после долгого уныния. Все страхи и беды вдруг остались позади, судьба повернулась и как! В эту минуту ему нравилось все, ему казалось, что и он симпатичен всем. После долгого молчания, когда ни с кем нельзя было поделиться, ему хотелось рассказывать о том, что его мучило прежде. Теперь уже нечего было стыдиться, напротив: чем хуже было прежде, тем удивительнее казалось то, что произошло с ним сейчас
Если бы вы знали, в каком жутком настроении я сюда ехал! Теперь я могу рассказать. Я вообще впечатлительный человек, а в училище на выпускном зачете со мной произошел убийственный случай: я сломал человеку зуб, и преподаватель у меня на глазах вынужден был выдалбливать корень!
А вот и Ласточкина, обрадовался Рубахин. Познакомьтесь.
Ласточкина тоже наш зубной врач полная, крепенькая женщина из резиновых округлостей, в меру надутых изнутри. Вид у нее оживленный и задорный, и мягко вздернутый нос, и ямочки на щеках, и очень блестящие черные глаза. Она любит похохотать, все время клубится папиросным дымом активная, целеустремленная, оживленная. Ее хватает и на кокетство с мужчинами, и на работу в поликлинике, и на исполнение многих общественных обязанностей, и на неофициальную практику дома она принимает больных по рекомендациям.
Вот теперь наш коллектив в полном составе, сказал Рубахин.
Но, видимо, начатая история волновала Чеснокова, он сказал, обращаясь к Ласточкиной:
Я тут рассказываю, как я сломал корень. Это была молоденькая девушка, я ее знал. Она стеснялась плакать. По щекам катились слезы, но она молчала Скажете случай, надо бы забыть, а впредь работать осторожней. А я не мог этого забыть! Я стал бояться подходить к зубоврачебному креслу, я стал бояться, что причиню кому-то боль, я вообще не мог больше смотреть, как удаляют зубы!..
Этот человек был чем-то необыкновенно привлекателен для меня. Поэтому, увидев дочь, которая шла, помахивая портфелем, из техникума, я позвал ее:
Маша, пойдем-ка с нами.
Она подошла.
Вот с кем вы должны познакомиться, сказал Рубахин Чеснокову. Это Маша, она сочиняет песни, сама придумывает слова, сама придумывает музыку, сама себе аккомпанирует и поет. А это наш новый зубной врач, который
Я знаю, мне папа говорил. Я соберусь с духом, тоже как-нибудь к вам приду.
Буду счастлив, сказал Чесноков. Я тут вспоминал, как я получал диплом Получаю диплом и направление, но понимаю, что не могу работать! Сегодня утром я не хотел идти на работу!.. Нет, это действительно чудо, я просто не могу это расценить иначе.
Вечером у нас все ходят по береговой аллее. Под руку, не спеша, одни в одну сторону, другие в другую. Здесь городские новости утверждаются, опровергаются и обретают свой истинный вес.
В этот вечер движение то и дело нарушалось. Дневные пациенты излагали свои впечатления о новом враче. Вокруг каждого концентрировались слушатели, переходя от одного очевидца к другому.
Рассказывал первый пациент Чеснокова, разъясняла женщина, которая боится уколов, а мальчик его специально привел сюда папа показывал всем желающим дырку во рту.
Дочь моя стояла в студенческой компании, прислонясь к бревенчатым перилам, и напевала под гитару свою новую песенку про зубного врача.
(Какие песни поет моя дочь?
Как я могу это объяснить
Если бы их пела незнакомая девушка
Или незнакомая женщина в незнакомой компании,
Я бы слушал и слушал,
Я бы вспоминал свою жизнь,
Еще одна строчка еще одно воспоминание,
И все они говорят: живи! живи!
И постарайся быть счастливым,
Потому что другой жизни
Не будет!..)
Скоро Чеснокова знал весь город. Когда он шел по главной улице, с ним здоровался чуть ли не каждый встречный. Девушки, пройдя мимо, оглядывались на него. Пожилые горожане уважительно приподнимали кепки. И он торопился ответить на все приветствия, опасаясь кого-нибудь обидеть невниманием.
Эта неожиданная слава волновала его и поражала каждый день заново. Он стал веселым, открытым, счастливым человеком. Если он проходил мимо Дома культуры, его останавливали и уговаривали зайти. Его усаживали поблизости от сцены, и соседи по ряду привставали, улыбались и здоровались с ним. Он присутствовал на третьих турах городской и сельской самодеятельности. Ему уже случалось сидеть в президиумах во время торжественных собраний.
Он полюбил ходить в гости, на вечеринки. Кто-нибудь непременно провозглашал тост за него, а он смущался и возражал, но тоже чокался и выпивал свою рюмку. Как многие счастливые люди, он стал невнимательным. Он и не заметил, как Рубахин решил покинуть этот город.
Рубахин шел, засунув руки в карманы пиджака и глядя перед собой на тротуар, чтобы ни с кем не здороваться и не разговаривать.
Маша все же остановила его.
Яков Васильевич, это правда, что вы от нас уезжаете? Она спросила это весело, потому что переезды и даже вести о чьих-то переездах с детства нас увлекают.
Рубахину не хотелось объясняться, и он ответил:
Уезжаю.
Что же это так! Жили-жили и вдруг
Вот так, развел руками Рубахин. Складываются обстоятельства.
Когда же вы едете, мы хоть вас проводим!
Еще не знаю, билета нет. Но я вам сообщу Приподняв кепку, Рубахин снова сунул руки в карманы пиджака и зашагал дальше.
Он поднялся на крыльцо, постучал в дверь и в ожидании стоял, глядя на свои ботинки.
Кто? спросил голос Чеснокова.
Я, отозвался Рубахин.
Чесноков открыл, обрадовался и даже обнял его. Рубахин быстро закивал головой, похлопал Чеснокова по спине и прошел в комнату.
Посоветуйте мне, что делать, говорил Чесноков, прибираясь в комнате. Я обалдел от знакомых, полузнакомых и малознакомых людей! То и дело я их путаю: сегодня спрашиваю одного, как дела с квартирой, а это, оказывается, не тот, у которого квартира, а тот, у которого близнецы
Чесноков засмеялся, но Рубахин укорил его:
Вас любят, это естественно, этим надо дорожить.
Нет, я дорожу! Но я просто не привык Когда говорят в глаза комплименты, я не знаю, что делать. Молчать и ухмыляться?
Не мешало бы вам жениться, сказал Рубахин.
Он испытывал неловкость, касаясь деликатного вопроса, но все же сказал, потому что это было нужно:
И надо подать заявление на квартиру. Раз вы не подаете, значит, вам не нужно. Напишите сейчас. Я посижу, а вы напишите. Вот вам ручка, вот у вас бумага. Сверху кому: председателю горисполкома.
Это правда, что вы уезжаете? спросил вдруг Чесноков.
Разве я вам не говорил? удивился Рубахин. Пишите, пишите.
Пишу. Зачем вы уезжаете? Неужели в Кинешме настолько лучше условия, чем у нас?
Лучше, сказал Рубахин. Ну что там у вас? Предоставить мне
Утром обнаружилось, что Рубахин не явился на работу.
Крутя в пальцах и покусывая папироску, в кабинет вошла Ласточкина.
Ну вот, Рубахин уехал, сказала она, не глядя на Чеснокова. Уехал ночью, никому ни слова не сказал. Сорок лет жил в городе! Довели старика
Кто довел? Что случилось? Чесноков растерялся.
А вам и невдомек? Прелестно.
Я не понимаю, даю вам честное слово. Я просто думал, что ему действительно так удобней. Почему я должен был ему не верить!
Значит, все в порядке? издевательски улыбнулась Ласточкина. Да вы мудрец.
В чем дело? бледнея, официально спросил Чесноков.
Действительно, почему-то удобно совершить подлость и неудобно сказать об этом в лицо, усмехнулась Ласточкина. Давайте-ка лучше начинать прием.
Она выглянула в коридор там вдоль стены уже сидели больные, в основном, как бывает по утрам, женщины.
Чья очередь? спросила она.
А я к доктору Чеснокову, быстро сказала молодая женщина.
Кто следующий?
Мужчина, потрепанный бессонной ночью, смущаясь, сказал:
У меня, собственно, тоже договоренность.
Взглянув на женщину, которая сидела, держась за щеку и отвернувшись, словно не слышит, Ласточкина вернулась в кабинет, уселась в свое зубоврачебное кресло и достала книгу.
Чесноков стоял у шкафа, к которому подошел, видимо, чтобы достать инструмент. Но он забыл об этом и просто стоял.
Там очередь, надо что-то предпринять, сказала Ласточкина.
Да-да, заторопился Чесноков. А у меня, как назло, какая-то трясучка, наверно, заболеваю