Распятие в конце пути (Черная речка как пушкинская Голгофа) высшая точка, блистательный апогей земного пророка и гения, обдуваемого ветрами искушений, потрясений и свободы.
Не боялся смерти и прямо смотрел в лицо нависающей угрозе Да, он не безгрешен. Поэтому нужно поторопиться. Ещё есть шанс попасть в Рай. Достаточно вещего сна накануне смерти и капельки слезы Натальи, ее трогательного нежного взгляда. Прощального. И она поможет ему в этом. Будет рядом как Мадонна. «Мадонна поэта Пушкина», скитальца по миру с русскою душой.
Испытывая тяжкие боли, сдерживает стенания, чтобы не тревожить жену и друзей, благословляет детей, вызывает своею исповедью слезы умиления у старца духовника.
В последние минуты жизни жена кормила его из своих рук, приникая лицом к челу умирающего мужа, он ел морошку, гладил ее по голове и говорил ясно: «Ах, как это хорошо» агония была мгновенной, чуть внятно прошептал: «Прощайте, прощайте», и тихо уснул навсегда как и «слепец хиосский», умер странником.
Последние слова Пушкина, записанные Жуковским, «слова высшей точности»: («Кончена жизнь». «Жизнь кончена!»):
Потрясенный Жуковский писал:
«Когда все ушли, я сел перед ним и долго один смотрел ему в лицо Никогда на лице его не видел я выражения такой глубокой, величественной, торжественной мысли Таков был конец нашего Пушкина»
Три слова из Онегина, три страшных слова, но сколько силы и значения они несли:
Ну что ж? Убит!
Пушкин в грядущем не сгинул. Так и остался в нем, с лирой воздушной, легкой и стилем выверенным, строгим и мудрым.
Его поэзии не к лицу были кружева, пудра и румяна.
Он воспринимал жизнь как невольное сожительство Веры и Знания, как дуалистическим сбор всеядных Иерусалима и Афин, а потому наполнял емкость жизни страстью, драмой и трагедией. Он переносил на свои страницы куски этого ристалища, как их преподносила жизнь, ничего не смазывая, не причесывая и не сглаживая. Не стесняясь, тут же, на страницах, плакал и восхищался, бичевал и весело хохотал, любил и негодовал, клялся и отрекался: то поляна, вся в цветах и солнце, то вдруг лунный свет, сгустившийся и вместо росы упавший на траву и листья. Солнечный луч среди зимы, маячок в ночи и во всех стихах свидание с Богом, Раем, таким безбрежным, бесконечным, безопасным:
Душе настало пробужденье
И вот опять явилась ты,
Как мимолетное виденье
Как гений чистой красоты
И сердце бьется в упоенье
И для него воскресли вновь
И божество, и вдохновенье
И жизнь, и слезы, и любовь
* * *
Он умел читателя заставить трепетать перед Красотой мира, ощущать его безмерность, его величие, и он же проникает в глубь человека, и потому заставляет читателя прислушиваться к голосу внутри самого себя, ощутить себя частью «божественного» замысла, подхваченного потом Тютчевым «Пусть в горнем Олимпе блаженствуют боги бессмертье их чуждо труда и тревоги».
Он учил понять мир и понять самого себя:
И мысли в голове волнуются в отваге,
И рифмы легкие навстречу им бегут,
И пальцы просятся к перу, перо к бумаге,
Минута и стихи свободно потекут.
Строки Шиллера: «Мироздания не конченое дело». Так оно и есть: для Пушкина мир природы и мир людей всегда был весь динамика, весь становление, весь движение:
***
Поэзия Пушкина сеет добро каждой строчкой, каждым словом. И наше сердце растет в этом упражнении добра, становясь более милосердным, утонченным, менее эгоистическим личным аппаратом.
Вместе с поэтом будем продираться сквозь дебри действительности, находит себе дорогу среди заросших невежеством тропинок знаний. Взбираться на горные кручи истории, чтобы распознать прошлого пути и рассеять мрак будущего: «Анархии с хаосом мы супротив». При этом соблюдая три жизненных правила; если вы не сделаете шаг вперед вы не сдвинетесь с места; если вы не спросите -вы не получите ответ; если вы не попробуете вы не добьетесь цели:
Каждый выбирает по себе
Слово для любви и для молитвы.
Шпагу для дуэли, меч для битвы
Каждый выбирает по себе.
На поэтическом плоту Пушкина, (словесная инверсия мифологемы о «плоте Одиссея») мы пересечем воды жизни и истории, которые не просто никто не пересекал, но которые никто так и не видел но достаточно очевидно и об этом следует сказать: именно так мы можем понять свою глубинную природу, самих себя только необычное, несхожее с банальным поэтическое озарение способно дать результат. Тот самый, пушкинский: «Жизнь вот истинная дама сердца».
На поэтическом плоту Пушкина, (словесная инверсия мифологемы о «плоте Одиссея») мы пересечем воды жизни и истории, которые не просто никто не пересекал, но которые никто так и не видел но достаточно очевидно и об этом следует сказать: именно так мы можем понять свою глубинную природу, самих себя только необычное, несхожее с банальным поэтическое озарение способно дать результат. Тот самый, пушкинский: «Жизнь вот истинная дама сердца».