Во всём свете не существует других ароматов, способных так бесстыдно напоминать нам о деревенском происхождении.
Мама Нинуська взяла на постой учительшу навязали. Явился председатель Гурин, а за ним и директор Мужалин. Возьми, мол, временно Говорили по переменке и настойчиво. Нинуська не посмела отказать. Хотя с языка так и рвалось обидное слово. За что сына выгнали? А теперь приткнулись! Однако, проглотила свое слово. А заодно и горечь обиды. Только и молвила: «Пусть живёт».
Учительша явилась на завтра. С аккуратным чемоданчиком и связкой книг. Вежливая. Оглядела свой угол и тут же спросила: не надо ли чего помочь. Дел было много и вскоре учительша звали её Анной Михайловной «можно Аней» мыла полы в избе и рассказывала про подруг из педучилища. Одну завербовали на север, в Игарку, другая попала в хакасскую деревню, а третья в соседнем селе, недалеко тут за Тубой.
Давай-ка обедать, Аня. Потом уж на огород пойдём.
Ой, а у меня ничего нет. Мне еще подъёмные не выдали.
Как обидно-то! А я так на дармовщинку рассчитывала! Ну, думаю, по-городскому отведаю Держи карман шире!
Правда? Вы шутите?
А как же! Да и обмыть бы не помешало Облизнулась! Ну, давай чем бог послал, садись, не робей.
А вы весёлая Вы мне нравитесь. Одна живёте?
Сын у меня Женька. На покосе трудится. Со школы выгнали работать пошел.
Огурчики солёные Это молоко у вас?.. А почему выгнали? Давно молочко не пробовала
Мама Нинуська нахмурилась и лениво ковыряла вилкой в жареном картофеле. Есть не хотелось. «А учительша, видать, ничего, думала она мимолётно. А пусть живет: всё хоть живой человек».
Вскоре Анна Михайловна всё знала про Женьку и про его школьную историю. Вначале стеснялся Женька и уходил от вопросов. Но учительша, рассказывая по утрам и вечерам о своём былом житье-бытье, как-то ненавязчиво выспрашивала сельские подробности. Расспросила про директора и учителей. И даже про председателя сельсовета. И ничего не было необычного в её интересе, только мама Нинуська отметила тут наступательную тактику и неотступность. И это обращение к её главному беспокойству, занозе саднящей и днём, и ночью, подкупало и умиляло материнское чувство. Раскрепощало и Женьку.
А как-то за одним из ужинов Анна Михайловна неожиданно предложила: «А давай заниматься? Я подготовлю тебя к экзаменам а там посмотрим, что можно сделать». И была в её предложении законченность и решимость, против которых Женька ничего не мог возразить. Хоть и взбунтовался молча. Хоть и ужаснулся.
теорема Пифагора это же так просто! Квадрат гипотенузы Ты про гипотенузу, Евгений, слышал что-нибудь? Только не молчи.
Слышал, Женька уже зевал. Третий час они проходили геометрию. И кромешная ночь перевалила за третий предутренний час. Учительша была вне себя от сдержанной ярости и негодования. И уже плохо сдерживала себя. А Женька зевал зевал, отчаянно сводя скулы.
Хорошо! А что именно?
Гипотенуза ну бегала по углам
Зачем?.. Быстрее рожай думай
делила угол
пополам! Как интересно! Только это сказочка про биссектрису! Это такая крыса, которая бегает по углам и делит угол пополам. А гипотенуза
равна квадратам катетам
Вот! Можешь, когда захочешь!.. Но Пифагор бы просто пожурил тебя за неточность. Квадрат гипотенузы равен сумме сум-ме! квадратов катетов
Анна Михаловна, а нам говорили, что пифагоровы штаны на все стороны равны Брешут, да?
Кто эту дрянь вам говорил?!
Николай Иваныч
Евгений!.. Сейчас же выброси из головы эту дрянь! Бедный Пифагор! О, санта симпликитас!..
Анна Михална, а по какому это вы?..
Не отвлекайся. Итак, пифагор-ровы какие штаны какие штаны?!. Евгений ёх-монах! Неужели у тебя, Женя, гордости нет? А?.. Тебя из школы турнули Из советской школы! Тебе же доказать надо!.. Реабилитироваться!.. Я бы на твоем месте Они бы у меня рты разинули от удивления. А ты Штаны! она обреченно села, глядя в тёмную ночь через кухонную занавеску.
ложитесь уж спать, полуношники, подала голос мама Нинуська. Видать, тоже не спала. И мучалась, не зная, как остановить это обучение И надо ли оно
Женька, воспользовавшись мамкиной репликой, тут же подался из избы к себе, на крышу. Аня продолжала наблюдать за движением ночного мрака. Она досадовала. Она не могла пересилить себя и отойти от урока так же внезапно, как её незадачливый ученик. Негодование и досада не отпускали сердца, как, вероятно, сердца полководцев не отпускает проигранное сражение.
Но пора и честь знать. И, щелкнув выключателем, она впустила ночной мрак в жилище.
Цывкин шоферил на стройке трассы «Абакан-Тайшет» последние дни. Он выстоял тут свою тысячу вахт и чертову дюжину приключений. Горел в МАЗе, на биваке ночующей автоколонны, чудом «катапультировавшись» со спального места в сентябрьскую Бирюсу. Много часов провел в засаде на таёжного зверя и осенью, и зимой, уступая лавры славы бывалым загонщикам. Ходил на гольцы за золотым корнем, мечтая разбогатеть в одночасье. Если можно было бы посчитать кровь, выпитую здесь кровососущими насекомыми, очевидно, он стал бы дважды почётным донором. Да и часы, проведённые за баранкой, в колее таёжной трассы, называемой «дорогой» только веселым маркшейдером Плугиным, запечатлелись в памяти на века. Он, не герой и не беглец, уходил со стройки не первым. Не со щемящей совестью. Но и не с чувством выполненного долга. Еще можно было повременить, потянуть лямку, подождать каких-то симптоматических знаков, подводящих жирную черту под этим этапом жизни, но. Но таков уж Цывкин. «Решительный, как Буратино», как определил веселый маркшейдер Плугин.
Никто не пробовал отговаривать. Но заговаривать и говорить многие стали без обычного дружелюбия. И одна лишь повариха Фроська, полная и «компактная», как берёзовый сутуночек, деваха, с обворожительной улыбкой в тёмных томных глазах, откровенно объявила презрительный бойкот. «Ты чего хамишь?» пробовал урезонить Борька. Но Фроська, покрываясь алой краской, небрежно плескала щи в чашку и только ещё более борзела. «Фрося, так я ведь всей душой», намекал Цывкин, но повариха досадливо поводила полным плечом и не поддавалась на провокации.
На днях должны были привезти аванс и это был отправной момент бывшего «абакантайшетовца» Цывкина. Забыли уточнить: на какой именно неделе Дни тянулись, как шпалы. Ждать было невтерпёж. Несбывшиеся ожидания вносили в Борькину душу осатанелость. Деньги не везли. Фроська подобрела и по-прежнему напускала туман в глазки
Сегодня механик Тонкин подсадил в кабину МАЗа Кешку Шабалина, выпускника ремесленного училища из Провинска. «Постажируй». коротко объяснил Тонкин. «Так я на два дня», неопределенно возражал Борька. «Ну и чё?..» дал свое согласие щуплый стажёр Кешка.
Ещё вякнешь скручу в баранкин рог, бесстрастно и грубо осадил Цывкин Кешку. И запустил двигатель, заглушая недвусмысленные напутствия Тонкина.
В Решоты за грузами он ходил, как к тёще на блины: с удовольствием и досадой одновременно. В пути рулём владел какой-то добрый бес, шаловливый и виртуозный. Зелёное марево тайги, как пьянящий океан, накатывало на бойко бегущий грузовик и качало его в своей колыбели, словно одиноко тонущую шлюпку. Сердце шофёра готово было нырнуть в зелёный туман, раствориться в нём и навсегда забыть трассу и всю её черно-белую реальность. Он млел от тихой радости путевых впечатлений и мысленно улыбался. Дорожное одиночество было мило и дорого, надолго избавляя от производственной суеты, успокаивало нервы.
Плутая среди решотовских бараков, находил магазин или товарную базу и затаривался по заготовленному списку. Перепадали и дефициты: индийский чай, болгарские сигареты или соленые огурчики в банках И только мрачные изгороди колючих заборов, которым не было конца, портили настроение и навевали душевную смуту. Цывкин не понимал, почему эти колючие километры цепляли его за сердце, за живое Он не отождествлял себя с зоной. Какого черта! И всё-таки на душе было смурно и стыдно.
Сегодня он не собрал списки на дефициты И не поймал зелёного беса. И не улыбался мысленно.
Несколько раздраженный Цывкин выжимал из МАЗа все лошадиные силы. Раздражение было беспричинным и никак не отпускало. Напротив, на каждой рытвине, полной сине-зелёной тины, «МАЗ» все более грохотал своею мощью и шарахался по сторонам, словно пьяный бык. Стажёр вжимался в угол и, уставившись в налетающую колею, обречённо молчал. И тем ещё более раздражал Борьку Цывкина. Вековечная влажная тайга угрожающе кренилась к окнам кабины и тут же испуганно металась в сторону: океан разбушевался. Куда девалось веселое таёжное бесовство?
постажируй ё-п-р-с-т! Напарника посадил как пить дать. Я постажирую! и давил на газ. МАЗ податливо ускорял ход.
Стажер, говоришь, кричал в угарном азарте Цывкин, твою мать рано списали Стаж-ж-жируйся! Пока я цел Как зовут-то? Кешка?! А меня Борька! Держи краба, Кешка!.. и продолжал крутить рулевое колесо левой рукой. Не бойся бог не фраер а ну давай за руль стажёр! и он на полном ходу стал всей своей статью вылезать из-за рычагов