Прямая речь. Избранные стихи - Борис Левит-Броун 5 стр.

И не вижу себя и не знаю причины,
по которой мне нужно и стоило б жить.
В длинном зеркале длинно свисают штанины,
но не повод же это собой дорожить.

А под крышкой остывшей моей головы
облака потихоньку шуршат о разлуке,
о безвластии слов, о параличе муки,
без которой и сердце не сердце, увы.

Если было обещано,
значит надо забыть.
Не спасает от вещего
васильковая прыть.

Тихо оттепель капает,
измождая весну:
скрип да скрип косолапою
как по сну по окну.

И надеяться можно бы,
и пенять тяжело.
Сколько свету безбожного
на зрачки налегло!

Разве только околица
и оранжевый шар?
Детство пёрышком колется
сквозь измятый пожар.

Но и крикнуть не хочется,
и не смочишь щеки,
и холодная мочица,
не поманит руки.

Это прелые листья ведь
тихих тайн вечера
невозможная исповедь
золотого пера.

Прислониться к дождю,
многострунной преграде
между мною и мной,
поравняться с водой.
И уйти, и уйти,
и уйти, бога ради!..
через рожи решёток
в подземь и покой.

Пошнырять ещё где-нибудь
в гулких проходах,
обменяться мечтою
с плывущим дерьмом,
но уже не узнать себя
в створках восхода
ни сейчас, ни потом,
ни на небе седьмом.

Печалишься?
Не знаешь как?
Измучен тяготой рассудка?

Стол не пробьёт литой кулак,
от муки не избавит шутка.

И я не знаю, милый мой
молчу, всё жду желанной встречи.

Терпи! Не липни к дню душой
и зажигай почаще свечи.

морями, которым конца и края

О, сколько вам ещё придёт
позорных поздних красноречий,
и реки черни нанесёт
на валуны остывшей речи,

и в глубине распухших утр
припомнится темно и свято
всё то, чем был когда-то мудр
поэт, которому возврата

Которому был тесен дом,
одежда, имя,  всё пустое.
Который слушал дальний гром
и мерил решето водою.

Учиться в осень тихую войти
и, наступив на шорохи, не смяться
пускай и сны тебе уже не снятся,
пусть даже не маячит впереди!

Учиться жить, учиться доживать,
учиться умирать, а не родиться,
учиться перелистывать страницы,
где нечего и нечем записать.

Я вас покину на немного
на самый маленький чуть-чуть
вздохнуть вспорхнуть но ради бога
лишь только не тревожить суть

Что там, за листвой, обожжённой лучом?
Как зелено сердце заката
Мир вымыт, надушен и светел лицом,
цедит первородное злато.

А в этой тени, где томится скамья
и скачет знакомая птица,
всё просто и коротко я и не я
Здесь можно во всём усомниться.

Здесь бредит догадка и бродит душа,
теряя инерцию бега.
Здесь тайна касается карандаша,
здесь куст проповедует негу

и всё. И уже безразлично, что Бог
листве не добавит качанья.
Что Бог? Если мир измениться не мог,
то встреча не стоит прощанья.

и штык, упёртый в дно перегородок,
не разомкнёт глаза, зажмуренные встык!
Треножник позвоночника и рук,
несущих подбородок, робок.

Потеря чувства меры в монологе
слегка разочаровывает
пусть!

Путь ночи свой налог взимает
терпением,
                   а логика молчит....
Окно звенеть не умолкает,
редеет небо под напором звёзд.
Одним отклеившимся краем
оно пропущено сквозь мозг,
а мозг уже разводит утро,
и мудро просветляя день,
накинув дрёму на плетень,
необязательностью чая
охотно делится со мной

Я не был узнан тыльной стороной
ладони.
               Даровым упором
бессовестно воспользовался, но
остался если и не вором,
то анонимом всё равно.

И звёзды высыпались мимо,
минуя дно.

Сидеть при свече
и думать о том,
что кончилось «до»
что будет «потом»

Живое ничто
не ищет границ,
там дышит ещё,
здесь падает ниц.

Там шёпоты дня
надежда и свет,
где нету меня
где ясен ответ,

а эта свеча,
дающая дым,
как вздох палача
над ухом моим.

Разведён навсегда
с самой близкой мечтой
невозвратный герой
лишний птенчик гнезда

ни гроза ни потоп
просто падало вниз
в зябь утоптанных троп
в дым укошенных риз

видел свет падал в ночь
тыча лапками вдох
и упал не издох
и поднять не помочь

только молча стоять
птичья дрожь на груди
только теплить и знать
всё что есть впереди

Кто ответит за нашу тоску,
пронесённую нами, как знамя?
Кто тоской изойдёт по стиху?
Кто умрёт и воскреснет стихами?

«Я качался в далёком саду»
Бедный Осип, святая Марина
Поддаётся ли облако сплину?
Подлежит ли рыданье суду?

Или всё пустоте подлежит,
сроку честному и гробовому?

Где вы мучились,  камень лежит
и тропинка пытается к дому

Закон дождя закон слепых окон
закон неимоверных отражений
лишь выдох ветра миру разрешён
и этот до конца бессмертный гений

закон стоячих луж сухих глазниц
не открывающих закона взгляда
закон высоких птиц последних птиц
которым ничего от нас не надо

закон предательства и торжества
закон скамьи и осени над нею
незыблемый законом
закон всего того чем я владею

Ах, Николетта,  старый сон,
слепой, ненастоящий!
Я помню менуэта звон
в дыму свечей чадящих.

Ах, Николетта,  старый мир,
как кружево прозрачен.
Я чудом выживший сатир
и как сатир дурачлив.

Я только вежливый Силен
у сломанной берёзы,
я помню пот твоих колен
сквозь запах туберозы!

Ах, Николетта, сколько лет
от юности до смерти!
Давно изношен менуэт
и кружева, поверьте!

Уже давно на «вы» с судьбой,
я в хрусталях размножен,
желаний, умерших с тобой,
не выхватить из ножен.

Без кружев, шпор и эполет
не стало в жизни перца!
Ах, Николетта сколько лет
от юности до сердца.

Мы не знаем России,
мы чуем Россию
голубые проклятия дальних небес,
и прозрачное слово, и подошвы босые,
и ореховый тёс,
и осиновый крест.

Мне не пишет отчаянье писем,
и тоска не глядит из угла.
Я от жизни вполне независим,
а все мысли о смерти зола.

И плыву я в чистейшем эфире,
отворив мирозданью уста,
веки сомкнуты, пальцы на лире,
помрачительна и пуста

мне навстречу вселенная дышит,
женской грудью прельщая полёт,
но певец не глядит и не слышит,
в тёмном сердце поэзии лёд.

Струйка дыма поднимает голову,
как кобра из хрустального короба.
Зрачки ужалены.

Мне снится, что снится ей
Ей снится ей что-то снится!
Свой путь совершает ресница,
слетев из-под пальмы бровей.

И снится реснице сон
о крепко смеженных веках,
о тайне, что спит в человеках,
без сроков и похорон.

воображаемого счастья
полураскрытая постель
              гудящий шмель
                            и хмель твоих колен
плен нереальности
                            и музыка запястья

Кто может знать, что с нами будет
перед разлукой навсегда?
С ресниц упавшая вода
нас обожжёт или остудит?

Какой печальный оборот,
какое тонкое дрожанье,
всё это долгое молчанье,
в улыбке онемевший рот,

и оторвавшийся перрон,
и полетевший под колеса
«Напишешь?»  твоего вопроса
обрывок. Под вагон, вдогон.

Ещё не скоро, не теперь
пятно чернильное проступит,
и на сердце свинцово ступит
час предназначенных потерь.

Он выльется вагонной лентой,
на стыках кровь, как на зубах.
Вот вам судьба интеллигента,
вся не за совесть, а за страх.

Забыта жизнь, перо и песни
во имя призрачной мечты:
«Пускай погибну!..», даже если
меня не похоронишь ты.

Нелепо искривятся губы?
И подступит к глазам вода?
Кто может знать, что с нами будет
перед разлукой навсегда?