Глава 6
Зима 1060 года (452 года хиджры), рабад Каср-ЙанныУмар раздраженно захлопнул дверь. Так он окончательно оборвал мольбы бедной девушки из христианской семьи, которая унизилась до того, что целовала ему ноги.
Нет у меня времени на приставал. Если придет опять, гони ее! приказал он служанке, которая до этого открыла девушке дверь.
Не обращать внимания на отчаянные рыдания Аполлонии по другую сторону двери было еще легче, чем на ее слова несколькими минутами раньше.
Надира стояла в темном углу в комнате у входа и смотрела на все, что происходило на пороге, но теперь, когда дверь закрыли, заглушив голос и отняв надежду у несчастной девушки за дверью, Надира подошла к брату и гневно произнесла:
Тебе мало позора, которым ты уже себя покрыл?
Слова сестры задели Умара до глубины души, он и без того был зол из-за послеобеденных пререканий и из-за того, что мать встала на сторону дочери, Умар пригрозил:
Смотри, Надира смотри смотри, как бы я не отправил тебя к твоему каиду на носилках!
Уйду с радостью к «моему каиду», только бы тебя больше не видеть!
Что ж ты не ушла с ним, когда он приходил просить твоей руки? Сдается мне, что он хотел забрать тебя во дворец на следующий же день, ответил Умар, указывая пальцем в сторону Каср-Йанны, где стоял дворец Ибн аль-Хавваса.
Потому что я попросила подождать, пока твоя жена разродится, чтобы увидеть твоего третьего сына.
Как будто Гадде во время беременности нужна помощь взбалмошной девчонки
Ты от нашего отца и волоска не унаследовал отозвалась Надира, она придвинулась к нему еще ближе, ткнула ему пальцем в лицо и продолжила: Неблагодарный как ко мне, так и к тем бедным крестьянам, которые с рождения служат этому дому. Будь ты человеком благодарным, ты не хлопнул бы дверью перед бедняжкой, которая все еще плачет на улице.
В этот момент высоко вознесся зов муэдзина и эхом прокатился по всему рабаду; последний луч солнца исчез за хребтом Каср-Йанны.
Она бедняжка, ты верно сказала, и бедняжкой останется Объясни, зачем тебе надо принимать так близко к сердцу все это.
Потому что, если бы у того столба стоял ты, я бросилась бы к ногам твоего мучителя и унизилась бы еще больше, чем эта христианка.
Надира сказала так и расплакалась, но не замолчала; от такого неожиданного признания в привязанности к нему, Умару, он растерялся.
А еще спрашиваешь, почему я попросила каида подождать меня три месяца
Умар нахмурился, и, чтобы предстать непоколебимым, собрался со всеми силами, какие у него были:
Ты со своими слезами, Надира. Тебе меня не разжалобить!
Я вот думаю, а жалко ли тебе, что впредь мы увидимся только, если Аллах приведет.
Тогда надеюсь, что Аллах исполнит мою просьбу держать тебя от меня подальше.
Надира разрыдалась еще пуще, заколотила кулаками ему в грудь и закричала:
Ты ничтожество, Умар ничтожество и, если когда-нибудь будешь чего-то стоить, так только благодаря мне!
Умар таких слов не стерпел, они как кинжал ранили его гордость, он не удержался и влепил сестре пощечину, после чего произнес:
Пора идти на вечерний салят, слышишь? Иди совершать омовение, пока совсем ночь не наступила.
А ты и душу себе омой!
И они спешно разошлись по своим комнатам в гневе и в обиде один на другую.
Когда Умар отмолился, он в раздумьях опустился на край кровати, его не отпускала мысль о пощечине, которую он дал сестре в приступе гнева.
Что произошло недавно у двери? Я слышала, как ты ругался с кем-то во время азана33, спросила Гадда, она подошла и села рядом с ним, придерживая огромный живот.
Да на сестру меня зло берет! С тех пор как каид попросил ее руки, она то и дело меня критикует.
А ты, Умар, то и дело провоцируешь ее Я давно живу в этом доме и ни разу не видела, чтобы кого-то привязывали к столбу во дворе. А не оттого ли, что каид попросил руки Надиры, ты вовсю стараешься показать кто командует в доме и во всей деревне? Все говорят о твоей сестре гораздо больше, чем когда-либо говорили о тебе. Но в глубине души, любимый, вы с ней одинаковы оба твердолобы, всегда готовы навязать свое мнение одна другому да, ей кровь в голову ударила, а вот ты сбился с пути своего отца. Мне тоже недостает того Умара, которого я знала.
Ты что же, хочешь сказать, что я завидую Надире? Боюсь, что меня не будут считать главным в этом доме?
Ты что же, хочешь сказать, что я завидую Надире? Боюсь, что меня не будут считать главным в этом доме?
Не только в доме, а во всем рабаде.
Я, да завидовать Надире; чушь какая! воскликнул Умар, нервно рассмеявшись, чтобы скрыть, как ему неловко от такой правды, которую уловила Гадда, и в глубине души Умал знал, что жена права.
Хозяин, дозорный на балконе хочет что-то сказать вам, прервала разговор служанка из-за двери комнаты.
Умар поднялся и мысленно поблагодарил судьбу, что она освободила его от неприятной беседы.
Гадда ухватила его за руку и спросила:
Я обидела тебя?
Он обернулся к ней, ласково взглянул и поцеловал в лоб.
Умар накинул на плечи и на голову широкий шарф из верблюжьей шерсти и вышел из дома. Он направился было к лестнице, которая вела на балкон, как увидел, что стражник приставленный к осужденному у столба, нещадно бьет девушку-христианку. Девушка сидела на корточках, пригнувшись к земле, платок съехал с головы, руками она старалась уберечь лицо и кричала, а стражник хлестал ее той же плетью, которой днем раньше избивал Коррадо. Коррадо же обмяк и обвис у столба без сознания.
Умар остановился, из головы у него все еще не выходили слова жены; он словно захотел показать, что никому не завидует, и приказал стражнику:
Идрис, не бей ее, бедную девчонку!
Но Умар, я ей три раза сказал, чтобы она не подходила к брату А она воспользовалась тем, что я совершал вечерний салят, и опять подошла!
Ну ладно не бей ее! Отправь домой и все.
Тут Аполлония чуток приподняла голову, она все еще сидела, согнувшись на корточках:
Позволь хоть во дворе остаться. Буду сидеть тихо там у стены, взмолилась она в слезах.
Делай как знаешь! резко ответил Умар в раздражении, что она все еще тут, путается под ногами.
Едва Умар поднялся на балкон, дозорный тотчас указал ему на повороты дороги подходившей от Каср-Йанны в двух шагах от рабада.
Трое всадников подъезжают.
Так поздно? Должно быть странники сбились с пути. Да ведь они могли заночевать и в Каср-Йанне Зачем бы им выезжать затемно да в такую стужу?
Умар на секунду вспомнил о пленнике, но потом снова вгляделся в приближавшихся незнакомцев.
Умар, судя по драпировкам, если я хорошо разглядел, по крайней мере, один из них какой-то важный тип.
Правильно сделал, что предупредил меня, Мизиян. Если он знатный вельможа, то надо принять его как подобает.
Умар сошел во двор, взглянул на Коррадо и сказал стражнику:
Идрис, после ночного азана повремени пару часов, а потом отвяжи его.
Стражник согласно кивнул головой.
После недавних замечаний о погоде Умар готов был освободить Коррадо сразу же, но счел, что, если покажет тем приезжим, насколько сильна здесь его власть, они зауважают его больше.
Так, сборщик налогов каида остался ждать всадников у двери и увидел, как они подъезжают, когда на западе затухали последние отсветы заката.
Как верно подметил дозорный на балконе, один из троих был одет в изысканное платье; бесспорно, дворянин. Умар сразу понял, что всадники не из берберов, а, скорее, арабы. Впрочем, кроме внешнего вида мало что или почти ничего не отличало выходца из берберов от коренного араба, если не считать, что наряду с арабским языком в семьях говорили на берберском наречии, и если не считать остатков древней культуры, чуждой исламу, который привнесли именно арабы.
На приезжем, который с виду казался дворянином, был кафтан с белым капюшоном из камки; такого кафтана Умар никогда не видел. Все трое спешились, и один из прибывших, но не тот, на которого до этого смотрел Умар, сказал:
Мы ищем дом Умара ибн-Фуада.
Я Умар. Чем могу помочь?
Знаете ли вы, Умар, кто перед вами? спросил опять тот же, указав на человека, которого они сопровождали.
Скажете, когда усядемся в тепле у очага.
Потом приказал стражнику во дворе:
Идрис, уведи лошадей в конюшню!
Умар пригласил путников в дом. Он совершенно не знал, кто к нему пожаловал, но не хотел, чтобы они подумали, что его гостеприимство зависит от личности гостя. Но все же понимал, что приехал человек из очень знатного рода, и принял его со всеми почестями еще до того, как тот представится.
В той же комнате с коврами и подушками и с разожженным теперь очагом посредине Умар принял гостей как можно радушнее. Он счел, что троице можно доверять, раз вместе с накидками и сумами они вручили слугам и мечи, не ожидая, что кто-то намекнет отдать и оружие.