В той же комнате с коврами и подушками и с разожженным теперь очагом посредине Умар принял гостей как можно радушнее. Он счел, что троице можно доверять, раз вместе с накидками и сумами они вручили слугам и мечи, не ожидая, что кто-то намекнет отдать и оружие.
Теперь при свете очага и свечей Умар мог разглядеть их получше. Приезжему, который с виду возглавлял троицу, было лет сорок, ухоженная внешность, заостренный подбородок и тонкий нос; кроме того, он вел себя как человек, который знает, что в этом мире он кое-что значит. Говорил он медленно, часто с ученым видом прикрывал глаза. Другие двое одеты были одинаково в длинные черные туники и белые шаровары, но у одного из них на грудь свисал тяжелый золотой медальон.
Все расселись кругом, прежде чем заговорить, они долго сидели молча, шли минуты. Затем Умар решил прервать молчание из желания понять, может ли из этой встречи выйти какое-нибудь доходное дело:
Вижу ты богат! Чем занимаешься, торгуешь жемчугом?
Собеседник улыбнулся и ответил:
В этом году мои скупщики значительно увеличили мне доходы именно от торговли жемчугом.
Я подумал бы, что ты каид, да только каид ездит с охраной и свитой.
Салим, брат меня зовут Салим.
Так что, Салим по какому делу приехал ко мне?
На самом деле Умару хотелось спросить, почему они не заночевали в Каср-Йанне, а выехали на закате и остановились через горстку миль. Но он побоялся, что такой вопрос истолкуют неправильно, как будто он спрашивает, отчего им дома не сидится.
Тот человек, которого ты привязал к столбу его можно купить? Потому что мне показалось, что он очень сильный.
Так значит ты торгуешь рабами?
Я из тех, кто ищет драгоценные жемчужины средь человеческого рода, брат.
У Умара сразу же мелькнула мысль продать Коррадо работорговцу. Но потом он подумал, что христиане не рабы, хоть и служат его дому, и он не может распоряжаться их жизнями. Поэтому ответил:
Боюсь, что в рабаде нет ни одной из таких жемчужин. Здесь каждый гнет спину на своей земле и молится в стенах своего дома за исключением четырех служанок, который прислуживают тут в доме.
А все-таки я знаю, что ты прячешь под этой крышей жемчужину редкой красоты и что речь идет не об одной из твоих четырех служанок.
Умар посерьезнел, он понял, что собеседник имеет в виду Надиру, и ответил:
Жемчужина, о которой ты говоришь, не продается и никогда не продавалась.
А все же я знаю, брат, что каид Каср-Йанны поспешил купить ее.
Тогда знаешь и что за человек ее оберегает
Я никого не боюсь и меньше всего каида, это потому, что зла я никому не желаю да и власти у меня на то нет. И все же прослышал я про два искрящихся сапфира, вставленных в изумительную оправу; про одну девушку райского обличья, про такую мечту, что сердце рвется из груди. Каид может заполучить все что угодно и получает всегда самое лучшее. Но я всего лишь торговец жемчугом я тебе говорил и знаю, что за такие жемчужины другие каиды заплатили бы целое состояние. Слава про Надиру если это ее настоящее имя разнеслась по всей центральной Сицилии, но я у тебя ничего не прошу прошу лишь взглянуть на нее. Теперь, когда Ибн-Хаввас сделал себе такой драгоценный подарок, бесспорно, и другие захотят последовать его примеру, и будет моей заслугой, если я отыщу такие же редкие жемчужины среди девушек на острове и за морем.
Так чего же именно ты хочешь?
Только взглянуть на синеву, о которой так много говорят.
Он прикрыл глаза и, с едкой усмешкой, процитировал:
«Мне б вновь взглянуть, Надира, в твои безбрежно синие глаза».
Умар нервно сжал руки. Просьба выглядела подозрительно, хотя, в конечном счете, удовлетворить ее труда не составляло, никакого нарушения целомудрия или морали в ней не было. Хозяин дома сидел и думал, борясь между завистью к сестре и боязнью не уважить человека гораздо более важного, чем он сам. Проситель же со своей стороны отлично понял с самого начала или ему сказали какая у Умара слабость. Другому этот приезжий с несомненным умением искусно торговаться предложил бы деньги, но Умар к богатству относился не так, как относится скряга; настоящим ключиком, который делал его уязвимым, была гордыня.
Умар, брат мой, теперь ты станешь шурином каида, и ты, конечно же, подумал, как показать свое родство и сделать так, чтобы тебя уважали, раз ты шурин
Умар растерянно взглянул на него, в глубине души он думал об этом с тех пор, как Али ибн-Хаввас приезжал в рабад.
Умар растерянно взглянул на него, в глубине души он думал об этом с тех пор, как Али ибн-Хаввас приезжал в рабад.
Вот мой кафтан, ты когда-нибудь видел такой? спросил Салим, он заметил, как Умар восхищенно смотрел на него.
Думаю, что привезли его издалека.
Собеседник рассмеялся, расхохотались и его спутники.
Это многое говорит о тебе, брат. Ты когда-нибудь выезжал из рабада?
Часто езжу на базар в Каср-Йанну. Туда много народу приезжает: много верующих, но есть и христиане, которые работают на землях внутри городских стен, и даже иудейские кустари, которые приезжают из Калът-ан-Нисы34. Там все можно увидеть: от серы из рудников до соли из залежей, от сахара из сахарного тростника до риса с рисовых полей. А городские сады и фонтаны туда стоит съездить.
Но от деревни до Каср-Йанны всего полчаса езды! произнес задумчиво человек с медальоном.
Так то в гору, брат! отозвался второй, намереваясь поиздеваться над Умаром.
Дорогой мой Умар, ткань на мой кафтан привезли из ремесленных лавок из Баларма35. Ты когда-нибудь бывал в Баларме?
Искусством торговаться Салим владел ловко, но Умару он продавал не материальные блага, а нечто такое, что у сборщика налогов уже было: гордыню. Также как торговец зарождает в своем покупателе надобность заиметь вещь, которую намеревается продать, так и Салим унижал Умара, давая ему понять, что надо стать другим человеком, человеком, который показывает всем, что породнен с каидом, который гордо выставляет напоказ свое новое родство. Он давил на него фактом, что Умар никогда не был в Баларме, что делало сборщика налогов маленьким таким же маленьким, как любой житель крестьянской деревни, хоть он и сборщик каида. Теперь Салим предложит ему решение, воздействуя на ту же гордыню, которую до этого ловко разгромил и которую необходимо возродить к новой жизни.
Кафтан твой, брат! Тебе именно и нужен кафтан, в котором тебя заметят.
Уж больно он дорогой, чтобы ты с ним расстался.
Да ты шутишь, Умар? У меня таких отрезов тканей еще сотня а мои портнихи шить умеют отлично. С другой стороны, я что и прошу-то у тебя просто дать взглянуть в глаза девушке Подумай-ка: у тебя всего-то и есть что сестра, которую стоит показать а ты ее под замком держишь
Умар кивнул служанке, которая стояла у двери и держала большой глиняный кувшин полный до краев воды.
Позови Надиру.
Служанка вышла из комнаты.
Четверо мужчин долго сидели молча и ждали, когда придет девушка, на которую так хотел посмотреть приезжий. Умар нервно взял с блюда посередине ломтик хлеба, обмакнул в мед и поднес ко рту.
Надира, которая после вечерней ссоры с братом все это время сидела в своих покоях, вошла в комнату. На ней все еще с полудня было то же красивое зеленое платье с желто-синей отделкой, как всегда в присутствии мужчин, она закрывала лицо.
Джаля с Гаддой в растерянности и любопытстве припали к неплотно затворенной двери.
Так именно эта девушка похитила сердце Ибн аль-Хавваса? спросил Салим, обернувшись к Умару.
Она и есть моя сестра Надира.
Салим поднялся на ноги, а другие двое, что приехали с ним, переглянулись, стушевавшись в обстановке, вдруг ставшей колдовской. Надира остановилась посреди комнаты, взглянула на Умара, пытаясь понять, чего надо от нее гостю и какую роль он играет во всем этом.
Иди сюда, девушка, подойди, проговорил Салим, делая рукой знак приблизиться.
Умар согласно кивнул головой, и Надира, посчитав, что доверять можно, сделала два шага вперед.
Взгляд Салима утонул в глазах девушки, но смотрел он на нее так вожделенно, что Надира вынуждена была опустить глаза, почувствовав себя неловко, как будто мужской взгляд уже сам по себе представлял для нее большую опасность.
Несколько секунд спустя Умар произнес:
Всю ночь смотри не насмотришься.
И обернулся к Надире:
Довольно и этого, сестра.
Салим запросил:
Нет, девушка, погоди немного! А ты, Умар, я с ума сойду, если не попрошу у тебя вот еще что.
Что же.
Не вижу служанок-негритянок у тебя дома, а ведь у каждого достойного мужчины есть хоть одна. Поедем со мной до моего родного города, возьми с собой столько людей, сколько захочешь, сколько посчитаешь нужным, а я навалю каждому в руки денег и навьючу на каждую лошадь или на верблюда тюков со всем, что тебе понравится и дам тебе черную служанку. Я человек богатый и благородных кровей; не отказывайся, брат! О тебе заговорят все и наверняка нарекут мечеть в твою честь.