Вахвах! ЖянкаЖянка!.. вздыхал он над ней вслух, поджидая филармоническое начальство. Что делать будем?!. Говорил тебе не вылазь изза пазухи! По-человечески говорил
Начальство задерживалось с визитом, видимо, давало гостям возможность отоспаться. Только в одиннадцатом часу на пороге каморки появились директор, худрук и уже хорошо знакомый главный администратор. Лица их были расцвечены радушно-покровительственными улыбками, которые, однако, сразу же погасли хозяева поняли по горестному виду дрессировщика: произошла какаято неприятность.
Что с вами, Сурен Вахтангович? обратился на правах старшего директор Иван Емельянович Слепцов, бывший партийный работник, «спущенный» в филармонию по достижению пенсионного возраста.
Со мной нэчэго, махнул рукой Нодия, с нэй вот савсэм плохо. Заболела. Говорыл жи: нэ висовыватъся. Нэ слущилась. Такой большой мороз, а она жи южная, на севэри жи савсэм нэ била!
Кашляет? Температура? поинтересовался озабоченно молодой, спортивного вида худрук Петр Васильевич, втайне надеявшийся уже в конце недели «завязать» обезьянку в концертную программу. Он недавно закончил заочное режиссерское отделение Северо-Полярного института культуры и был переполнен честолюбивыми плацами.
Сыльна кашляет. Температура сыльный. Вирача нада Вах, зачэм я, старый глупец, сюда прыехал?! Сурен Вахтангович сокрушенно ударил себя кулаком по колену, раскладушка под ним застонала.
Да не огорчайтесь вы так, принялся утешать директор, сейчас мы вызовем врача, он выпишет лекарства. Простуда у нас дело обычное, вылечат.
Савсэм нэживой лэжит, Нодия, когда волновался, начинал путать на русском мужской и женский роды, савсэм кушитъ нэ хочит. А видруг нэ поможит ващ вирач?! Что дэлать буду?.. Работу бросать, да? Назад ахать, да?.. Старий глупэц!.. Вах-вах-вах!..
Директор и худрук, присев на раскладушку, принялись успокаивать дрессировщика, а Ким Лазаревич умчался звонить в ветеринарную помощь.
Местный Айболит появился неожиданно быстро, видимо, сыграла свою роль экзотичность пациентки, да и Ким Лазаревич сумел преподнести ситуацию.
Ветеринар долго слушал обваьянку, переворачивая ее то на спину, то на грудь, а потом неутешительно произнес:
Пневмония.
Двухстороннее воспаление легких, пояснил директор дрессировщику, не понявшему слово.
Вахвах, воспалэные, закачал головой Нодия. Умрет, савсэм умрет!.. Он с горестным выражением заглянул ветеринару прямо в лицо. Да, доктор? Умрет, да?..
Ну, не надо сразу думать о худшем, ветеринар принялся торопливо чтото искать в своем ящичке, случай, конечно, сложный, да и неизвестно, как они пневмонию переносят, у меня, например, за двадцать лет первая такая пациентка. Но будем надеяться Я вам оставлю антибиотики, подавайте каждые три часа. И укройте потеплее, прогреть ее надо. Хорошо бы компресс на спицу и грудь Сейчас я ей укол сделаю, а утром снова заеду Не расстраивайтесь, может, все и обойдется.
Когда дверь за ветеринаром уже захлопнулась, Сурен Вахтангович опомнился:
Кампрэс, какой кампрэс вирач говорыл?
Не волнуйтесь, успокоил Ким Лазаревич, это мы сейчас организуем. Он сходил в свою комнату и возвратился с большим куском марли и открытой бутылкой водки. Сейчас намочим и на спину нашей больной.
Не будем мешать, поднялся директор, а следом за ним, заметно погрустневший худрук. Выздоравливайте, Сурен Вахтангович, и помните: если что надо обращайтесь без стеснения.
Замотав и уложив обезьянку, администратор и дрессировщик минут пять сидели молча, глядели на нее, потом Ким Лазаревич вздохнул:
А может, это Сурен Вахтангович, снимем чуть-чуть стресс. Переволновались тут все. Да и день все равно нерабочий получается
Среди ночи Жаннет вдруг забила лапами, отбросила одеяльце и, судорожно изгибаясь, стала крутиться с боку на бок. Злой невидимый огонь лизал ей спину и грудь, охватывал шею и голову, сводил, морщил пересохшей сыромятиной язык и нёбо. Воспаленное горло с трудом проталкивало жалкие порции горячего воздуха.
Огонь!.. В ее помутневшем сознании он опять обратился в тот внезапный, хищный, безжалостный, в мгновение охвативший джунгли. Он мчался стаей прожорливых оранжевых птиц, разом проглатывая все живое, гоня впереди себя волну страха и криков. Она, тогда еще крошечная, двухнедельная, навечно запомнила смертельный жар, испуганно трясущуюся, а потом скрючившуюся в его объятиях мать. Ее бессильно разжавшиеся лапы. И падение. Долгое падение вниз. А потом был густой и отвратительный запах дыма, сгоревших лиан, перьев и шерсти.
Не будем мешать, поднялся директор, а следом за ним, заметно погрустневший худрук. Выздоравливайте, Сурен Вахтангович, и помните: если что надо обращайтесь без стеснения.
Замотав и уложив обезьянку, администратор и дрессировщик минут пять сидели молча, глядели на нее, потом Ким Лазаревич вздохнул:
А может, это Сурен Вахтангович, снимем чуть-чуть стресс. Переволновались тут все. Да и день все равно нерабочий получается
Среди ночи Жаннет вдруг забила лапами, отбросила одеяльце и, судорожно изгибаясь, стала крутиться с боку на бок. Злой невидимый огонь лизал ей спину и грудь, охватывал шею и голову, сводил, морщил пересохшей сыромятиной язык и нёбо. Воспаленное горло с трудом проталкивало жалкие порции горячего воздуха.
Огонь!.. В ее помутневшем сознании он опять обратился в тот внезапный, хищный, безжалостный, в мгновение охвативший джунгли. Он мчался стаей прожорливых оранжевых птиц, разом проглатывая все живое, гоня впереди себя волну страха и криков. Она, тогда еще крошечная, двухнедельная, навечно запомнила смертельный жар, испуганно трясущуюся, а потом скрючившуюся в его объятиях мать. Ее бессильно разжавшиеся лапы. И падение. Долгое падение вниз. А потом был густой и отвратительный запах дыма, сгоревших лиан, перьев и шерсти.
Ее подобрали на пепелище голые чернокожие дети, собиравшие и тут же поедавшие обгорелых птиц и зверюшек. Они жили в жалкой хижине на берегу великой реки и так же, как и она, не знали, что река эта называется Koнгo.
Вдоволь позабавлявшись обезьянкой, дети, а точнее их родителипродали маленькую пленницу за несколько ниток стеклянных бус заезжему торговцу, который скупал и ловил в джунглях всякую мелкую живность, а потом сбывал ее в портовом городе на побережье.
Так Жаннет, впрочем, не имевшая тогда еще этого имени, распростилась с родиной. Через несколько недель она уже осваивалась в каюте капитана большого океанского корабля, плывшего из Африки в Европу.
Вскоре ее владения расширились от последнего кормового поручня до топового фонаря на конце мачты. Судно было торговым, посторонних людей на нем не плавало, и через месяц она знала почти весь экипаж, каждый из которого считал своим долгом погладить Зинку или угостить чем-нибудь сладким.
Морская жизнь ей нравилась, и она, пожалуй, не хотела бы расставаться с ней.
Но однажды во время стоянки на борт поднялся младший незадачливый братец капитана небритый, пропахший вином и «Тройным» одеколоном бывший матрос. Он как раз пытался освоиться на очередном поприщ купил на «дотацию» старшего брата фотоаппарат и хотел переквалифицироваться в пляжного фотографа. Увидев обезьянку, просто взвыл от желания заполучить ее и принялся слезно умолять капитана:
Брательник!.. Да это же золотое дно! Да с ней же никто сняться не откажется. Да я с ей всех разом переплюну!.. Сам знаешь, мне только на ноги встать надо, а уж потом А то ходит тут один хмырь с попугаем, деньгу гребёт. Да я бы с ей его разом за пояс!..
А не пропьешь?
Да ты че, вот те крест, Вася!
Голодом не заморишь?
Последнюю крошку отдам! Сам есть не стану, а ее!.. Последнюю крошку!
Понимаешь, Степан, привыкли мы уже к ней. Вся команда. Считай, скоро полгода с нами ходит. И сообразительная, нешкодливая
Вася! Брательник! шмыгнул носом Степан. Последний раз выручи. Сам знаешь, у меня, кроме тебя, никого нет Последний раз.
Капитан долго мерял ногами каюту, поглядывая на своего жалкого, сжавшегося братца, а потом махнул рукой:
Ладно уж Забирай. Кому бы другому никогда. Только будь ты человеком, замучился я с тобой.
Да я! Да я теперь! радостно подскочил Степан. Я теперь ни-ни, ни капли! И рассчитаюсь с тобой за все, все долги отдам.
Да не нужны мне долги эти, Степан, горько вздохнул капитан. Себя хоть с мели подними
Так она получила очередного хозяина, а вместе с ним и новое имя Чита.
Наутро воодушевленный Степан, взвалив па одно плечо треногу с фотоаппаратом, на другое картинным жестом посадил обезьяну, для надежности взятую на ошейник со стальной цепочкой от старых ходиков.
«Сняв стресс» с администратором, Сурен Вахтангович провалился в сон, как в «черную дыру». Но ненадолго. Встревоженное подсознание включило внутренний будильник уже в пять часов утра. А может, это все еще давала о себе знать смена часовых поясов.
Стараясь не скрипеть раскладушкой, он повернулся в сторону Жаннет, прислушался. Дышала она тяжело, с присвистом. Осторожно вытянул руку, скользнул пальцами по беспомощно обвисшей лапке горячая Вздохнул и задумался. Но едва глаза привыкли в темноте, Сурен Вахтангович с ужасом обнаружил, что Жаннет лежит прямо на голом полу клетки, разметав в стороны матрас и одеяльце, сорвав повязку с компрессом. Забыв, о предосторожностях, он пружиной взметнулся с кровати, которая от неожиданности взвизгнула. Жаннет испуганно вздрогнула, вскинула вверх лапы, но тут же безвольно их уронила и тихо простонала, так и не открыв глаз.