Вот те на! Больная в гости пожаловала. Ну, давай проходи, проходи Сделал вежливый жест рукой. Выходит, помогло тебе народное средство
Человек был гол до пояса, с негустой, но все же растительностью на груди, судя по всему, невысок ростом, по-родному лыс.
Голос его был добр и мягок, и Жаннет как-то сразу почувствовала расположение к Сан Санычу. Она подошла, забралась на свободную табуретку, уселась напротив хозяина и выжидательно заглянула в голубые, слегка затуманенные глаза.
Вот, начал объясняться он, моя тигра к подруге утопала, а я тут потихонечку заклинанием зеленого змия занимаюсь. Конечно, вообще-то репетирую, программу готовлю, но попутно и потребляю чуть-чуть. Концертов на этой неделе нет, гастролей тоже пока не предвидится, так что святое дело
Жаннет закивала головой.
Приятно иметь дело с понимающим тебя существом, да еще таким симпатичным, произнес комплимент в адрес гостьи Сан Саныч. Вот эта штуковина называется флейтой, а то, что я только что из нее выдул, великой музыкой Глюк Знаешь такого композитора?
Жаннет опять кивнула.
Очень приятно. Тогда предлагаю сначала по маленькой за выздоровление, а уж потом послушать Где-то у нас была соответствующая емкость. Он подошел к посудному шкафу, погремел стаканами, чашками и достал откуда-то из самой глубины крошечную металлическую рюмку. Как раз под вас, мадам. Поставил перед обезьянкой и наполнил прозрачной жидкостью из бутылки. Жаннет втянула запах тот же самый, что у толстой повязки на ее груди. Уже привычный, добрый.
Ну, с выздоровленьицем! приподнял свою рюмку Сан Саныч. Делается это так Он ловко опрокинул посудину в рот и следом отправил щепоть квашеной капусты Алле, оп!
Жаннет размышляла всего несколько секунд, а потом в точности повторила первую часть операции. Но добрая на запах жидкость оказалась прямо огненной, безжалостно опалила горло. Обезьянка замахала лапами, закашлялась.
Капусткой, капусткой её! подскочил с табуретки хозяин и ловко впихнул в рот Жаннет щепоть закуски. Это и у нас, человеков, первая колом, но зато вторая соколом, а уж дальше мелкими пташками Видит Бог, не пьем, а лечимся Давайдавай, закусывай
Жжение внутри прекратилось, на смену пришло приятное и легкое головокружение. Жаннет довольно выгнула спину, начала раскачивать хвост, словно маятник.
Сейчас музыку послушаем, а потом можно будет и повторить Сап Саныч поднес к губам флейту, и тихо полилась та же самая музыка, что привела Жаннет в двадцать пятую квартиру. Гостья блаженно опустила голову на край стола, прикрыла глаза
Их идиллию разрушил резкий женский голос:
Опять наглюкался! Как не стыдно тебе! А еще заслуженный артист, солист, знаменитость! Пьянь ты несчастная, вот ты кто!
Сан Саныч от неожиданности едва не выронил флейту, Жаннет резко вскинула голову и непонимающе уставилась на Кассандру.
А это еще кто такая?! ткнула она пальцем в гостью. Окончательно опустился! Порядочные люди с тобой не пьют, так ты с обезьянами квасить начал!
Ты что, ты что опомнился Сап Саныч, за кого ты меня принимаешь! Да я ей рюмку исклю исклю чительно в лечебных целях налил, для прогрева изнутри. Можно сказать, она с моей помощью на ноги встала, а ты «с обезьянами квасишь»! Обижаешь, Катя, обижаешь
Я тебя сейчас еще не так обижу! И эта «больная» пусть тоже проваливает! Быстро вынюхала, где водкой пахнет да хозяйки дома нет.
Это ты зря, Катя. Она ко мне чисто почеловечески зашла, музыку послушать
Жаннет, почувствовав, что ей лучше ретироваться, медленно сползла с табуретки, и, покачиваясь, направилась к распахнутой настежь двери.
Рюмкуто оставь, пьяница! потребовала Кассандра и протянула к ней руку, но Жаннет прижала обеими лапами драгоценный сосуд к груди и замотала головой.
Не трожь, Катя, вмешался флейтист, я ей подарил на память о знакомстве и нашем доме.
Ишь какой щедрый! зашлась от негодования комендантша. Эта рюмка мне от бабки досталась, можно сказать, почти из чистого серебра, а он ее собутыльнице! Пусть сейчас же вернет! Она попыталась вырвать рюмку из лап Жаннет, но та сжала ее еще крепче и пронзительно заверещала. Кассандра подхватила обезьянку, решительно шагнула за порог и едва не столкнулась с мчавшимся по коридору, напуганным Суреном Вахтанговичем.
Жянка! Жянка! Гдэ Жянка, гдэ ты?! кричал он во все горло
Жянка! Жянка! Гдэ Жянка, гдэ ты?! кричал он во все горло
На радостях, что Жаннет поднялась, Сурен Вахтангович легко простил ей и коварное рандеву с Сан Санычем, и те несколько минут, в течение которых он, обезумевший, метался по общежитию в поисках бесследно исчезнувшей обезьянки. Ее выздоровление стало главным событием недели. К дрессировщику то и дело заглядывали соседи, поздравляли, улыбались, приглашали в гости. Посетило и филармоническое начальство, тоже удовлетворенное благоприятным исходом болезни и перспективой заключения заманчивого контракта.
Жаннет, уставшая от тесноты клетки и долгой неподвижности, быстро освоила коридор, познакомилась с ребятишками, в первую очередь, с ЮлейАлей и Колей, и стала гонять с ними на великах, устроившись за спиной хозяев, кататься по перилам, носиться наперегонки, просто дурачиться и строить рожицы. Запросто заглядывала в комнаты артистов и везде получала радушный прием и лакомства. Она открывала для себя новый мир под названием Голливуд, а Голливуд открывал Жаннет.
Хотя коридор и был теплым, Сурен Вахтангович из осторожности выпускал ее гулять только в стеганом жилетике, а по вечерам продолжал натирать салом и «для профилактики» подавать граммов десять водки из «бабушкиной» рюмки, которую Жаннет так и не отдала Кассандре и теперь хранила в клетке, под матрасиком. Надо заметить, что лечебная процедура уже не вызывала у Жаннет такого отвращения, как вначале. Она поняла, что следом за неприятным жжением почти сразу приходит ощущение легкости, тепла и полного блаженства. Надо только чуть-чуть потерпеть.
Умница, хвалил ее Сурен Вахтангович, негромко бормоча по-своему и глядя, как вливает водку в широко раскрытый рот, хорошо лечишься, молодец! Еще несколько деньков попьем и хватит. Совсем поправишься А потом и за работу приниматься надо, достаточно мы с тобой повалялись
Иногда Жаннет взбиралась на неширокий крашеный подоконник и подолгу рассматривала жизнь за двойными стеклами. Она была совершенно необычной, эта жизнь, белой-пребелой. В белый цвет были одеты крыши домов, проезжая часть улицы, белые горбы высились на кузовах застывших автомобилей, на собачьих будках и поленницах дров во дворах и даже люди несли этот цвет на своих плечах и шапках и клубами выдыхали изо ртов. А цвет как будто не мог насытиться своим могуществом, то и дело добавлял, досыпал с неба новую белую крупу. И во всей этой белизне не проглядывало даже ни малейшего зеленого пятнышка. Жаннет никак не могла понять, куда же подевались кипарисы, пальмы, трава, наконец? Утонули в захлестнувшем все и вся белом половодье?.. Она прижималась лбом к холодному стеклу, как бы пытаясь нырнуть в белизну и все собственноручно выяснить, но подходил хозяин и осторожно снимал ее с подоконника, укоряя:
Зачем же так! Простудишь голову. Не успела поправиться снова заболеешь. Лучше иди, с детьми поиграй.
Смена часовых поясов (или климата) повлияла не только на мир за окном, но и на нее. Жаннет стала часто просыпаться по ночам и подолгу лежать, глядя на потолок, по которому медленно плавали отсветы, рожденные покачивающимся фонарем за окном. Потом сон приходил снова, но не скоро. Она знала об этом и иногда, чтобы убить время, выходила из клетки. Тихо, не тревожа хозяина, влезала на подоконник и смотрела на снег, на фонарь, на такую огромную и близкую здесь луну, ища в ней сходства с рожицами своих сородичей. И находила. Во всяком случае, луна тоже была голубой
В ту ночь небо затянуло тучами, фонарь зашторило туманом. За окном было темно, тоскливо не на что посмотреть. И Жаннет, спустившись с подоконника, тихо вышла в коридор, тоже тускло освещённый единственной далекой лампочкой. Прошла вдоль шеренги дверей и остановилась у одной приоткрытой. Ей показалось интересным: раньше эта квартира всегда была заперта, из неё не звучало ни голосов, ни музыки. И вот теперь дверь была отворена. Странно. Жаннет проскользнула внутрь, вгляделась в темноту. На кровати, негромко посапывая, лежал человек, мужчина, от которого приятно веяло веселящей жидкостью. Человек уронил одеяло на пол, видимо, замерз и потому свернулся калачиком, подтянув колени к самому лицу. Во всей его позе, в сладком причмокивании полных губ, в обнаженном и свободном от растительности туловище было что-то беззащитное, родное, детёнышеское, и на Жаннет нахлынула волна нежности, даже жалости к нему. Она подошла к кровати и приложилась губами к мягкой щеке. Человек что-то пробормотал и отвернулся. Тогда она тихо провела лапой по его плечу. Человек дернулся, пошарил в темноте рукой, нащупал лапу Жаннет, резко сдавил ее и тут же мгновенно отбросил. Спящий Голливуд потряс страшный и долгий вопль. Захлопали двери, ничего толком не понявшие люди высыпали в коридор, а Егор Михайлович Соловьев, конферансье и фокусник, лишь вечером вернувшийся со столичной стажировки, все кричал и кричал, сидя на спинке кровати и прикрываясь подушкой: