От автора
В эту книгу включены три повести: притча «Дива», современное житие «Звезда и смерть Саньки Смыкова» и драма «Время животных». Причём, название последней объединяет эти три вещи под одной обложкой не случайно. Вместе с относительной стабилизацией российской жизни в «нулевые» годы, в нашу действительность медленно, но верно стал возвращаться так называемый «застой», хорошо знакомый поколению так называемых «семидесятников». Это «возвращение» обретает свои типологические особенности в наши дни, главная из которых люди и животные начинают, так сказать, меняться местами. И если животные, становясь человечнее, только выигрывают, то животное начало в человеке низводит его до уровня басенной «свиньи под дубом».
Об авторе
Виктор Сбитнев родился в Москве. Окончил Новгородский государственный педагогический институт и аспирантуру ЛГПИ им. Герцена, преподавал литературу в родном вузе. С 1988 года живет в г. Костроме. Много лет занимался журналистикой, был редактором костромских газет. Сегодня является главным редактором литературно-художественного альманаха «Костромской собеседник». Автор романов, повестей, рассказов, литературных эссе. Член союза российских писателей.
Звезда и Смерть Саньки Смыкова
Повесть о потерянном поколении
«Он мальчик из тех, что не плачут».
Пабло Неруда
Пролог
Саньке было так худо, что за последние минут десять он уже не единожды пожалел, что вообще когда-то неосмотрительно явился на свет. А именно, что ровно тридцать три года назад его никак не желавшей разродиться матери измученные акушеры располосовали живот от пупка до лобка, выпустив, таким образом, на свет уже посиневшего от удушья младенца, которого после выемки из инкубатора родители, пошушукавшись в вестибюле, решили назвать в честь отсидевшего пять сроков деда Александром. Но уже в детском саду его по имени почти никто, кроме воспитателей, не звал. Все кликали необыкновенно шустрого мальчонку Смыкой, усечённой формой отцовой фамилии Смыков. Но сейчас, кое-как удерживаясь на засиженной голубями скамье под окнами родительской квартиры, он даже прозвища своего вспомнить не мог, блуждая мутным взыскующим взглядом по неухоженным выпуклостям родного двора: может, кто случайный нальёт хоть граммов сто какой-нибудь дряни типа «Золотой плесени» или «Аромата задов», излюбленных местными алкашами дешёвых фруктово-ягодных напитков? И вот на противоположном конце двора проявились две вполне подходящих фигуры.
Одного из пришлецов Санька тут же узнал. Это был Бес, много лет назад учившийся с ним в ремеслухе, которую он бросил за неделю до государственных экзаменов. Бес бережно нёс ведёрную пластмассовую канистру, а его не знакомый Саньке напарник яркий полиэтиленовый пакет с ручками, от которого густо наносило пряным духом солёной рыбы. Санька даже поздороваться не успел, как уже был стиснут с обеих сторон весёлыми, бредущими невесть куда бутлегерами.
Вижу, хреново тебе, Смык? не спросил, а констатировал Бес. А мы вот как раз спиртяги за адидасовские кроссовки выменяли.
Кроссовки-то сняли с кого? с пониманием спросил Санька.
Ну, не свои же на пойло бартерить! Как будто даже с обидой на «некорректное» Санькино уточнение отреагировал Бес. Да вот маринованной салакой Зинка-продавщица с заднего двора наградила! Это вот Гендос постарался, всё утро её обслуживал прямо в подсобке на топчане. Гуляем! Гендос в это время, представившись «Геной» и вяло пожав Санькину руку, расстелил на старом отполированном выпивками пеньке газету и выложил на неё с дюжину рыбёшек и краюху ржаного. Смыка довольно осклабился и, ещё даже ни грамма не выпив, почувствовал заметное облегчение. «Как это в дурдоме в прошлый раз говорили? силился он напрячь похмельную память, по привычке наблюдая за тем, как прозрачная жидкость аккуратно расходится по «дежурным» пластмассовым стаканам. А, «психологический фактор»! Тебе сказали «водка», а дали воды, но если ты уже выпивши, то можешь, не разобрав спьяну поднесённое, ещё сильнее захмелеть. Вот и сейчас: увидел и готово! Можно и не пить ха-ха!». И лучше бы Санька не пил! Но он цепко ухватил своей рабочей клешнёй синий пружинящий аршин и, стараясь не обонять его содержимого, чтобы не вырвало, лихо запрокинул голову. Спирт показался ему каким-то необыкновенно лёгким и чересчур сладковатым, оставив ранее не знакомое, напоминающее просроченную халву послевкусие. Он недовольно мотнул головой и спешно задавился бутербродом с салакой, рассчитывая, что солёная рыба быстро перебьёт и эти химические сгустки в гортани, и тут же возникшую где-то меж рёбер кислую желудочную отрыжку. Кусая бутерброд и судорожно сглатывая обильную слюну, он в это же время заметил, что стаканы его собутыльников стоят нетронутыми.
А вы что, мужики, не пьёте? удивлённо спросил он. Не лезет что ли?
Да мы за пять минут до тебя, испытующе глядя на Саньку, как-то неуверенно заговорил Гендос, уже приняли по сотке. Сейчас уляжется немного спирт всё же и добавим вдогонку. А то не отрубиться бы раньше времени. В это время Санька почувствовал, как спирт стал жаром расходиться по телу. Вот только не расслабляющим, как обычно, был этот жар. Напротив, он гнал по всему телу какую-то мелкую знобь, от которой его всё больше кидало в пот так что даже с кончика носа закапало, а волосы стали столь влажными, что слиплись, как после бани.
Ты чего, Смыка? испуганно спросил Бес. Не легло что ли?
Что-то мне, Бес, плохо, почти шёпотом отвечал Санька. Пойду я прилягу у себя.
Погоди, мы тебе поллитровку нацедим, предложил, стараясь быть щедрым, Гендос. Вместо ответа Санька лишь отрицательно мотнул головой, уже не в силах сказать угостившим, что, дескать, спирт ваш фуфло палёное, и пейте вы его, суки, сами! Он с усилием разогнул ноги и, заметно покачиваясь, побрёл к подъезду. Но это не походило на шатания пьяного человека. Это были скорее симптомы приближающегося недуга. И ещё не успел Санька подняться на свой второй этаж, а уже Бес с Гендосом, выплеснув в траву содержимое своих стаканов, проворно вскочили и рванули со двора вон, прямо к ближайшей автобусной остановке, чтобы как можно быстрее раствориться в безликих новостройках Города. А Санька, не дойдя до дивана, тяжело осел в плюшевое кресло, затем потянулся к кувшину с водой на журнальном столике. Но, не удержав равновесия, кулём завалился на бок и, высунув набухший язык, тщетно пытался двумя пальцами вызвать обычно приносившую облегчение рвоту. Руки и ноги его стали стремительно холодеть, а правое подреберье налилось расплавленным свинцом. Санька вдруг вспомнил, как в детстве отец учил его отливать свинцовые грузы для донок: сначала расплавляли в консервной банке аккумуляторные решётки, а потом осторожно разливали жидкий свинец по дешёвым алюминиевым ложкам. Потом, чтобы остывающие заготовки не липли к формам, они обливали их холодной водой из-под крана. Санька навсегда запомнил запах проворно улетающего в вентиляцию свинцового пара. Но сейчас намертво вцепившийся в Санькину печень свинец, отставать от неё не желал. Наоборот, он непреодолимо стал подниматься к его сердцу и голове, и тогда Санька окончательно понял, что его угостили не тем спиртом, что и не пили залётные Бес с Гендосом лишь оттого, что хотели проверить на нём качество «непонятного» пойла. И в этот момент, всего через четверть часа после выпивки, Санька вдруг явственно понял, что умирает и уже не в силах вызвать «скорую», потому что и язык его тоже налился свинцом. Дёрнувшись на ковре ещё несколько раз, он вдруг судорожно выгнулся как на борцовском ковре и весь пошёл фиолетовыми пятнами. Последнее, что успел он ощутить на этом свете, была крупная тяжёлая слеза, которая медленно ползла по его утрачивающей всякую чувствительность щеке.
Бес-с-с! с неимоверным трудом разлепил умирающий набрякшие губы. За что-о-о?.. Так он и остался выгнутым, как немой вопрос, и даже глаза закрыть не успел. И немолодой уже врач, который через несколько часов констатировал Санькину смерть, долгоне мог потом забыть этот прощальный упрёк, застывший на лице ещё совсем молодого красивого мужика.
Глава первая
Ещё полностью не проснувшись, Санька уже помнил, что этой ночью, после выпускного в ПТУ5, где он около трёх лет якобы постигал азы слесарного дела, в центральном парке была затеяна совместная с киповцами (КИП контрольно-измерительные приборы) пьянка, разбрызгавшаяся потом по всем исходящим от парка лучам наиболее крупных городских улиц. Вчерашние пэтэушники всего за несколько часов вдруг осознали себя переступившими заветную черту взросления. То есть стремглав перешагнули промежуток, долгие годы отделявший их, во всём зависимых школяров, от их же, но уже вполне себе взрослых и самостоятельных мужчин. И когда озарение это окончательно дошло до ещё шатких молодых мозгов и было возбуждено винными парами и так называемым «синдромом толпы», они дали родному Городу такой копоти, что местная милиция, своевременно не успевшая удвоить ночные патрули, впала в техногенный ступор. Козелки и «буханки» как будто специально не заводились, ворота гаражей заедало, а на «демократоры» (резиновые дубинки) неожиданно был наложен запрет из самой Москвы. Словом, патрули вышли на ночные улицы с существенным опозданием и совершенно безоружными. К этому времени опившиеся двадцатиградусным «Солцедаром» выпускники уже успели перебить в парке всё освещение, изуродовать новые, недавно расставленные вдоль аллей скамейки и обоссать памятник Дзержинскому. С его именем были связаны абсолютно все пэтэушные проверки, ограничения, запреты и, естественно, наказания. Санька также сумел, при помощи вырванной из какого-то ограждения штакетины, водрузить на козообразную голову «друга всех хулиганов» вызывающе голубую шляпу, в которой железный Феликс стал сильно смахивать на изрядно потасканного гея. Когда прибывшие на место поруганья своего первого патрона милиционеры потребовали шляпу убрать, невесть как затесавшийся в пэтэушные ряды двухметровый студент-филолог Рыка, достававший бронзовому чекисту почти до подбородка, прорычал в сторону законников: