А на кой сымать-то? Крупской у него не было. Он Троцкого с Бухариным драл. Вот пусть и стоит теперь в голубой шапке, как положено! Трое патрульных кинулись, было, Рыку, вязать, но десятки разгорячённых спиртным выпускников загородили им проход и стали доставать из карманов велосипедные цепи. Явственно пахнуло кровью. Невооружённые сержанты сначала попятились, а потом и драпанули во весь опор к стоящей за парковыми воротами «пятёрке», где вовремя прочувствовавший ситуацию водитель уже успел запустить двигатель. Следом неслись победный стёб и глумливое улюлюканье. Кто-то «подарил» Дзержинскому ещё и старую дамскую сумочку, из которой свешивался чекисту прямо на бронзовую ширинку кем-то подобранный в кустах невероятных размеров лифчик. Пацаны отрывались по полной!
Санька открыл правый, пострадавший от железной стружки глаз, который в связи с этим лучше видел вблизи, и обнаружил папу Федю. Тот уютно сидел за круглым семейным столом и неспешно прихлёбывал пиво из полулитровой стеклянной кружки, которую сын выиграл в секу у пьяного буфетчика. Тот, на свою торгашескую задницу, узнал вдруг, что его точку вот-вот закроют по приказу самой Райки Горбачёвой. Как недавно сообщили «вражьи голоса», её брат пьёт куда больше любого из алкашей их покрытого провинциальной плесенью трёхсоттысячного областного центра. Точка работала и сегодня, а вот буфетчик спьяну полез в петлю. Звали его Суслик, и он до этого совсем не пил, разве что резал маки у тёщи на даче и выписывал у знакомой врачихи рецепты на таблетки с кодеином и сильные транквилизаторы. Заметив шевеления сына, папа Федя наполнил ещё одну кружку светло-коричневой влагой и подвинул её в сторону сына.
Смотри, не опрокинь, тока! бросил он через стол и положил на язык плоский кругляк копчёного сыра. Кое-как выпростав из-под колкого верблюжьего одеяла свои волосатые уже ноги, Санька осторожно подлез задницей к столу и, склонившись по коровьи над кружкой (руки у него позорно тряслись), стал шумно втягивать в себя её содержимое. Отец, недовольно дёрнув головой, порицать сына не стал: то ли из уважения к его первому дню взрослости, то ли понимая его «развинченное» после выпускного состояние. Вот так же за этим столом сидел когда-то, после очередной отсидки, его отец Александр Фёдорович Смыков и тоже с удовольствием пил холодное «жигулёвское» или «рижское», или «московское» и неспешно мусолил такой же вот сыр с миндалём, и смотрел на него запавшими, полными глубокой тюремной печали глазами.
Ну, что, сына, как погуляли? спросил почти равнодушно, как будто только для отцовской галочки папа Федя, окончивший, между прочим, геодезический техникум и географический местного пединститута заочно. Будучи уже пенсионером по возрасту, папа Федя оставался ещё одним из лучших инженеров-гидрографов в местной мелиорации. В командировки его уже не посылали, а вот карты он по-прежнему «рисовал» самые исчерпывающие и точные. По ним легко ориентировались даже командированные из Ташкента и Минска узбекские и белорусские мелиораторы.
Погуляли неплохо, только Сандору с КИПа в вытрезвитель повязали, искренне досадуя на случившееся, отвечал сын Санька.
Свалился что ли где или сквернословил? опять больше для формы поинтересовался папа Федя.
Если бы свалился! делая последний глоток, воскликнул Санька. Так, он, мудила, наблевал на крыльцо УВД. Теперь, наверное, такой штраф выпишут, что всю первую зарплату придётся отдать этим кашалотам!
Боюсь, что одним штрафом он не отделается, выразил серьёзные сомнения Санькин отец. Тут хулиганкой несёт, а уж 15 суток так, это как с куста!
А что делать-то, бать? с надеждой, словно это он лично заблевал областное управление внутренних дел, спросил Санька.
Только ждать и надеется. Не раздумывая, проговорил папа Федя. Там же наверняка всё просматривается. Об этом, думаю, уже и сам генерал знает! Так бы сунуть четвертной какому-нибудь начальнику патруля и дело в шляпе. А тут такой конфуз! Да вы, я тут слышал, их этого с холодной головой и потными руками в гомика вырядили. Твоя, блин, идея?
Так, ты сам, батя, мне тут всю плешь проел их аморалкой! С обидой вскинулся Санька. Ленин сразу с несколькими бабами спал, брата Кагановича за какие-то извращения упекли, Коллонтай в деталях рассказывала своему мужу революционному матросу, как её имел Троцкий, а последыш того же Дзержинского Берия вообще школьниц портил, гнида. А тут, вишь, выпили, расслабились да и надоели они все со своими баснями про мораль да этот как его социалистический образ жизни. И сами совокупляются, как кролики. Цыпа вон нашего мастака с завучем по воспитанию в инструменталке застукал за этим делом. Она больше всех про целомудрие квакала, а тут от кайфа едва тиски из стола не вырвала. А ведь замужем, и дочка школу заканчивает. И у мастака семья. Ну, хоть бы помалкивали про семью и детство, раз между ног свербит! Вы вон с матерью хоть и выпиваете, но разве когда так поступали? И никакой морали я от вас ни разу не слышал! Папа Федя благодарно потрепал сына по плечу, подлил ему пива, отрезал сыра и отправился на кухню ставить чайник. А Санька, ощутив сразу головой и пузом некоторое облегчение, пошлёпал босиком в ванную чистить зубы и ополаскиваться прохладной водой.
Погуляли неплохо, только Сандору с КИПа в вытрезвитель повязали, искренне досадуя на случившееся, отвечал сын Санька.
Свалился что ли где или сквернословил? опять больше для формы поинтересовался папа Федя.
Если бы свалился! делая последний глоток, воскликнул Санька. Так, он, мудила, наблевал на крыльцо УВД. Теперь, наверное, такой штраф выпишут, что всю первую зарплату придётся отдать этим кашалотам!
Боюсь, что одним штрафом он не отделается, выразил серьёзные сомнения Санькин отец. Тут хулиганкой несёт, а уж 15 суток так, это как с куста!
А что делать-то, бать? с надеждой, словно это он лично заблевал областное управление внутренних дел, спросил Санька.
Только ждать и надеется. Не раздумывая, проговорил папа Федя. Там же наверняка всё просматривается. Об этом, думаю, уже и сам генерал знает! Так бы сунуть четвертной какому-нибудь начальнику патруля и дело в шляпе. А тут такой конфуз! Да вы, я тут слышал, их этого с холодной головой и потными руками в гомика вырядили. Твоя, блин, идея?
Так, ты сам, батя, мне тут всю плешь проел их аморалкой! С обидой вскинулся Санька. Ленин сразу с несколькими бабами спал, брата Кагановича за какие-то извращения упекли, Коллонтай в деталях рассказывала своему мужу революционному матросу, как её имел Троцкий, а последыш того же Дзержинского Берия вообще школьниц портил, гнида. А тут, вишь, выпили, расслабились да и надоели они все со своими баснями про мораль да этот как его социалистический образ жизни. И сами совокупляются, как кролики. Цыпа вон нашего мастака с завучем по воспитанию в инструменталке застукал за этим делом. Она больше всех про целомудрие квакала, а тут от кайфа едва тиски из стола не вырвала. А ведь замужем, и дочка школу заканчивает. И у мастака семья. Ну, хоть бы помалкивали про семью и детство, раз между ног свербит! Вы вон с матерью хоть и выпиваете, но разве когда так поступали? И никакой морали я от вас ни разу не слышал! Папа Федя благодарно потрепал сына по плечу, подлил ему пива, отрезал сыра и отправился на кухню ставить чайник. А Санька, ощутив сразу головой и пузом некоторое облегчение, пошлёпал босиком в ванную чистить зубы и ополаскиваться прохладной водой.
Однако, вместе с холодной водой в сток ванны почему-то ушло и выпитое Санькой пиво. Поэтому за кухонным столом Санька вновь потускнел лицом и почти ничего не ел. Его подташнивало и штормило, словно он подставился на крохотном ялике под крутую волну пролетевшей рядом «Кометы». Он пытался сосредоточить взгляд на каком-нибудь кухонном предмете, но уже через секунду другую предмет этот либо раздваивался, либо вообще превращался в какую-нибудь гримасу из прошлого. И Санька, холодея нутром, созерцал то хитрый оскал своего классного руководителя Ваньки, то мучнистый бюст донимавшей его замечаниями в дневник учительницы химии Занозы, которая вместо серы говорила «сери», а вместо Смыков «Ыков», хоть Санька не раз и замечал ей, что на «Ы» русские слова не начинаются, а он, Смыков, в отличие от неё, Занозы, русский. В ответ она записывала ему очередное замечание классному Ваньке, тоже коверкающему половину русских слов, а на словах добавила, что его ученик из неблагонадёжной семьи (в школе знали, что Санькин дед не раз сидел) уже в пятнадцать лет законченный националист и в девятый класс брать его не годится. После таких жалоб Ванька сладострастно оставлял Саньку после уроков, чтобы несколько раз задавать один и тот же вопрос: «Смыков, ты доволен советской властью?». Санька отвечал, что вполне, с чем классный рьяно не соглашался: «А я, Смыков, считаю, что ты недоволен советской властью!». Однажды, незадолго до окончания восьмилетки, в ходе одного из таких допросов Санька не выдержал и заехал Ваньке в ухо. Классный, конечно, из чувства стыда жаловаться директору не стал, но в девятый класс Смыкова, конечно, не взяли. И даже в техникум с выданной ему характеристикой поступать было бесполезно. Санька даже плакал от несправедливости, потому что учился он неплохо, особенно по истории, литературе и географии, черчению и физкультуре. А уж как не чаял в нём души учитель труда Виктор Михалыч по прозвищу Резьба! Он всегда назначал Саньку своим помощником, и они вместе натаскивали мальчишек Санькиных одноклассников на слесарном и токарном станках, ни мини-пилораме и за рубанком, фуганком и иными столярными инструментами. Да и в баскетбольной команде школы Санька был очевидным лидером, и на школьных вечерах он играл на выбор: хоть на бас гитаре, хоть на ритме, хоть на ударных. И, тем не менее, ему родная школа, как выразился папа Федя, «вставила в задницу волчий билет!». И пошёл Санька в ПТУ на слесаря, успокоенный соседом-работягой с третьего этажа, что слесари шестого разряда получают на его заводе больше полковников и профессоров до тысячи рублей и, между прочим, каждый год ездят в ГДР, Польшу и даже Югославию, где практически капитализм и «даже есть проститутки». Папа Федя про югославских проституток ничего не слышал, но согласился, что, во-первых, человеком можно стать и на заводе, а во-вторых, что проституток гораздо больше в аккурат среди интеллигенции, и что не зря даже нередко говоривший дельные вещи Ильич, называл нашу интеллигенцию «говном». «И вообще, заметил сыну изрядно потрёпанный жизнью отец, институт можно окончить и после армии. Пойдёшь после дембеля на подготовительные курсы, где стипендию платят и где советскому солдату поступление на первый курс гарантировано. И учиться ты будешь не как семнадцатилетние засранцы, а вдумчиво, с прицелом на конкретную профессию и вообще карьеру. Не ссы, сынок, и ты увидишь на небе свою звезду!». О, если бы только предвидеть, что всего через несколько лет не будет на этом свете ни советских солдат, ни самого советского государства! И вот сейчас Санька, болезненно вспоминал об этом и, кое-как преодолевая дурноту, пытался избавиться от назойливых гостей уродцев из своего недавнего прошлого. В конце концов, папа Федя тяжело вздохнул и достал из холодильника запотевший графинчик: