Горим! Горим! В крыло попали! прокричал кто-то с противоположной стороны кресел.
В правое крыло! уточнил один из пассажиров.
Сначала я не понял, о чем это они, но когда посмотрел в иллюминатор на противоположной стороне салона, увидел густой черный дым, застилающий небо. Дыма было столько, что казалось, неожиданно наступила ночь, трагическая ночь. Самолет бросало из стороны в сторону всё сильнее. Кто-то начал истерически кричать. Из динамиков донёсся едва различимый, нервный голос пилота. Он сообщил, что повстанцы Конго, над которым мы как раз пролетали, выпустили по нам ракету, и что придётся совершить вынужденную посадку в лесу. С какой-то женщиной случилась истерика, и её с трудом удалось усадить на место с помощью двух стюардесс и одного, вызвавшегося помочь пассажира. Все быстро вернулись на свои места, пристегнули ремни и приняли положение, которое нам демонстрировала стюардесса перед взлетом: согнуться, голова опущена к коленям. Мой взгляд упёрся в совсем не вызывающий оптимизма, металлический пол самолета. Нами овладевал ужас. Я вспомнил, как однажды, в новостях говорили об этих повстанцах. В частности, говорили о том, что они контролировали одну из алмазных разработок или шахту по добычи колтана, очень ценного минерала, который используется в производстве карточек для мобильных телефонов, микросхем или даже комплектующих для атомных электростанций. Словом, там было что-то вроде бесконечной и кровавой гражданской войны, длящейся уже более двадцати лет и в которой переплелись экономические и военные интересы многих соседних государств.
Самолет сотрясало с такой силой, что всякий раз, когда меня бросало вперед, я бился головой о спинку впереди стоящего кресла. Ремень безопасности так врезался мне в живот, что дышать мне удавалось с трудом. Вскоре я почувствовал, как нос самолета начал клонился к земле, началось головокружительное снижение. Всё это сопровождалось адским шумом. Казалось, что одновременно тысячи двигателей заработали на полную мощность. Перед этим в динамиках прозвучало последнее сообщение пилота о том, что он попытается посадить самолет на какую-то поляну, обнаруженную им в густых зарослях. Последняя мысль, промелькнувшая в моей голове, была о том, что мы все умрём при ударе о землю. Затем всё смешалось. Последовал оглушительный удар, скрежет, какие-то еще звуки и темнота
Когда я пришел в себя, голова просто раскалывалась от боли. Я провел рукой по лбу и почувствовал кровь. Всё тело было покрыто синяками и ссадинами. Там, где ремень безопасности врезался в тело, зияла открытая рана. Я провел пальцами по ней и, почувствовав острую боль, сильно сжал зубы. Тут я увидел своих друзей. Хуан, казалось, был в полуобморочном состоянии, он издавал какие-то жалобные стоны и слегка шевелился. Алекс Алекс не двигался совсем. Его лицо, прежде веселое и полное жизни, теперь было абсолютно белым, окаменевшим. Кровь обильно сочилась из раны на затылке. В отчаянии я позвал его по имени несколько раз. Прикоснулся к его лицу. Оно оказалось очень твердым на ощупь. Я принялся его трясти, пытаясь привести в чувства. Я звал его, умолял отозваться, но все было напрасно. Алекс был мертв. Это слово эхом отдавалось в моей голове. Мертв.
Потрясенный, убитый горем и полностью побежденный обстоятельствами, я отчаянно попытался собраться с мыслями. В голове моей продолжали монотонно звучать барабаны, «бум-бум-бум», наверное, последствия катастрофы. Однако вскоре я понял, что это было не в моей голове. Вдалеке я отчетливо расслышал повторяющийся как эхо перестук барабанов. Как будто кто-то, таким образом, передавал сообщения на расстоянии.
Вот же дерьмо! подумал я.
Пошатываясь, я поднялся на ноги. У меня вдруг возникла мысль о том, что если нас сбили повстанцы, они непременно придут сюда и схватят нас, а то и просто убьют. Надо было немедленно уходить. Первой моей реакцией было предупредить Алекса, но когда я повернулся к нему, до меня, наконец, дошло, что его больше нет, что он умер. На несколько секунд я опять потерял связь с реальностью и никак не мог собраться с мыслями. Затем, с трудом придя в себя, я подошел к Хуану. Он по-прежнему сидел в своем кресле и пребывал в полуобмороке, только часто вздрагивал, как будто во сне его мучали кошмары.
Хуан с трудом произнес я нам надо уходить отсюда.
А Алекс? еле слышно пробормотал он сквозь зубы, не открывая глаз.
Алекс? Алекс мертв, Хуан ответил я, изо всех сил стараясь не потерять сознание.
Хуан с трудом произнес я нам надо уходить отсюда.
А Алекс? еле слышно пробормотал он сквозь зубы, не открывая глаз.
Алекс? Алекс мертв, Хуан ответил я, изо всех сил стараясь не потерять сознание.
Давай! Алекс умер и мы умрем, если не уберёмся отсюда. Алекс умер.
Спотыкаясь, я бросился искать свой рюкзак. Вокруг царил неописуемый хаос, но рюкзак я всё-таки нашел. Подобрав его, я направился в хвостовую часть самолета. Здесь ещё горела часть фюзеляжа, и ощущалось настоящее пекло. Тут и там, в самых нелепых позах, лежали пассажиры. Многие были серьёзно ранены, кто-то пытался выбраться наружу, кто-то только приходил в себя. Многие были уже мертвы. Со всех сторон доносились крики, стоны, бормотания. Я добрался до кухни и стал совать в рюкзак всё, что попадалось под руку: банки с напитками, бутерброды, какие-то коробки без надписи и даже одну вилку. С полным рюкзаком я вернулся к Хуану, нашел его рюкзак, который оказался на какой-то женщине, и сложил в него одеяла, которые нам выдавала стюардесса перед полетом. Тут я вспомнил об аптечке, и мне пришлось снова возвращаться в хвост самолета. Аптечку я нашел на полу, она была открыта, и её содержимое было разбросано по всей кухне. Я собрал всё, что оказалось под рукой, и вернулся к Хуану.
Давай, Хуан, мы уходим.
Я не могу прошептал он у меня всё болит.
Давай, Хуан, надо встать или нас всех убьют. Я только оставлю рюкзаки снаружи и сразу вернусь за тобой.
Ладно, ладно, я постараюсь, ответил он, слегка пошевелившись.
Я взял наши рюкзаки и, слегка покачиваясь от головокружения, выбрался из самолёта наружу. Мне стоило огромных усилий не остановиться и не броситься помогать остальным пассажирам. Но я не знал, сколько времени у нас в запасе, и очень хотел жить, дожить хотя бы до рассвета. Мы находились на самом краю большой поляны. Видимо, пилот попытался посадить самолет именно здесь, на открытом месте, но его немного отнесло в сторону, так как он зацепил крылом верхушки высоких деревьев. Огромный столб черного дыма поднимался к небу, и мог быть виден невооруженным глазом на многие километры вокруг. Я нырнул в заросли и оставил наши рюкзаки у подножья какого-то огромного дерева. Едва я развернулся, чтобы пойти назад к самолету, как на поляне появилась группа чернокожих и хорошо вооруженных людей. Они появились с противоположной от нас стороны поляны. Я быстро присел и спрятался за дерево. Что-то сильно кольнуло в животе. Партизаны, одетые кто в камуфляж, кто в гражданское, окружили самолет, что-то громко крича и угрожая оружием. Невозможно было понять ни одного слова, но судя по местности, где мы оказались, это должен был быть язык суахили, хотя, кто его знает, это мог быть какой угодно язык.
Нитока! кричали они раз за разом эний, нитока, мааруси!1
Тут же некоторые пассажиры стали выходить из самолета, растерянные и смущенные. Их сразу же укладывали на землю, и, нисколько не церемонясь, начинали тщательно обыскивать. Тем временем подходили ещё повстанцы. Один пассажир, сидевший в полете перед нами, вдруг резко поднялся и бросился бежать видимо сдали нервы. Его тут же расстреляли несколькими автоматными очередями. Он умер мгновенно. Тем временем Хуан, видимо, решил воспользоваться общим замешательством, и бросился бежать в противоположную сторону.
Баси!2Баси! закричал кто-то из повстанцев, заметив рывок Хуана.
Нифьетуа!3 громко прокричал тот, который был похож на командира, когда Хуан уже почти добежал до кромки леса.
Не медля ни секунды, двое повстанцев выпустили ему вслед две очереди из автоматов. Одна пуля просвистела рядом со мной, и я резко пригнулся, зажмурив глаза, наивно полагая, что так я мог спастись от пули. Хуан упал на колени метрах в пяти от меня. Его угасающий взгляд на мгновение остановился на мне, на моей съёжившейся в страхе фигуре, и, прежде чем его тело рухнуло на землю, он одарил меня своей последней улыбкой.
Нитока, мааруси! продолжали кричать повстанцы тем, кто ещё оставался в самолёте.
Мне не пришлось даже сдерживаться, чтобы не закричать. Я просто онемел от шока. Меня полностью парализовало. Не знаю, сколько времени я пребывал в таком состоянии, но когда я снова пришел в себя, я вдруг осознал, что мне осталось только одно: спасать свою жизнь. И этим спасением было бегство. Я схватил оба рюкзака и поспешно скрылся в зарослях леса, стараясь не шуметь, хотя и получалось это плохо. Все тело болело, я спотыкался на каждом шагу, ноги не слушались. Я не знал, куда бежать, однако прекрасно понимал, что чем больше будет расстояние между мной и этими дикарями, тем больше у меня будет шансов остаться в живых.