Зов Юкона - Роберт Уильям Сервис 4 стр.


Три голоса

Я слушал на бреге диком
Волны монотонный слог;
Качая верхушки сосен,
Мне ветер шептал урок;
И пели мне звезды, но их напевы
В слова я облечь не мог.

И волны вели сказанье
О дали морских широт,
О береге без названья,
Что нас в океане ждет,
О тех, кто плыл за богатым кладом
И сгинул в пучине вод.

И ветер учил быть честным,
Свободным, как ураган,
Не ведать любви к наживе,
Гордыни не пить дурман,
Тянуться душой к природе,
Как к матери мальчуган.

А звезды о Боге пели,
Что в каждом из нас живет,
О пальцах, плетущих пряжу
Столетия напролет;
Ветра и вода, душа и звезда 
Лишь нити Его тенет.

Закутавшись в одеяло,
В костер добавляя дров,
Мечтал я, что развернется
Бесшумно ночной покров,
Умолкнут волна и ветер,
Оставив мне песнь миров.

Перевод Ю. Лукача

Закон Юкона

Это закон Юкона, чья скрижаль проста и крепка:
«Посылай ко мне только сильного, не посылай слабака!
Того, кому боль не страшна, кто пасть не боится в бою, 
Чем круче такой, тем лучше: пусть придет на землю сию.
Кто ловчее тигров Сибири, сильней медведей во льду;
В чьей крови бульдожья порода для тех награду найду:
Отыщи меж своих отродий лучших по существу,
Таких я в сердце приму, сыновьями их назову.
К золоту приведет их назначенная тропа:
Остальных растопчет моя карающая стопа,
В их глотках будет бесплоден хрип и предсмертный вой:
Утаскивай-ка подале убогий выводок свой.

Пред мощью моей, скиталец, руки в страхе воздень:
Тысяча тысячелетий для меня как единый день.
Под престолом храню богатства, встречи с мужчиной жду 
А если дохляк припрется, так разве себе на беду:
Стать ему грязной пеной, илом лежать на дне.
Выбраковка людского рода дело как раз по мне.
Одного за другим я брал легче легкого на измор.
Одному за другим выносил я очередной приговор.
Пусть потонут они, как крысы, погрызутся, как собачня,
От тухлятины ли подохнут, от Антонова ли огня;
В аду побывал, кто видел что такое моя зима.
Коростой липнет на лица моя полярная тьма.

Я парней избивал буранами, заворачивал их во мглу;
Гнулись они, как луки, принимающие стрелу;
Воняли хуже волчар издыхающих, и одров;
Их ребра что ксилофоны для смертной пляски ветров.
Молясь, но собравшись с силами, чтоб сразу, наверняка 
Пальцем ступни дотягиваясь до спускового курка;
С трудом плетясь под конвоем, пену роняя с губ,
Чеком на миллион живой размахивал труп,
И сгорал, будто вошь в костре не сосчитать пьянчуг,
Нырявших купаться в прорубь, где любому мигом каюк;

Потому как самое место для них это ил на дне;
Где быстрей сгниют они и надежней, чем у меня в глубине?
Ну, а если что заработал к изгибу реки спеши:
Там салуны, там граммофоны: пускайся в пропой души!
Даже в городе, ложью набитом, ни к чему подобный балбес,
Он добыча пропастей, кряжей и зимних моих небес!
Для меня такой как чума, пусть подохнет мне все равно.
Слабые тут подыхают лишь сильным выжить дано!

Но есть иные мужчины, что спину не гнут, служа 
Чести моей защитники, славы моей сторожа;
Они-то знают дорогу чрез ледяные миры,
И на моих порогах не боятся они снежуры;
Вот их-то и ждут богатства прибрежий моих и гор;
По-матерински с такими могу вести разговор.
Такому гостю гостинец изрядный принадлежащ 
Хранимый в хрустальных водах, в потемках звенящих чащ.
Вот это-то гости знают, что я ожидаю вдали:
Не то у начала мира, не то на краю земли.
А надо мной в глубинах, вкруг меня мерцает беда,
Во чреве жутком таящая не рожденные города.
Просторы мои широки; и лежу я, силы храня,
Ожидая мужчин, которые сумели бы взять меня:
Для неженки-горожанина здесь ни тропок нет, ни путей:
Но есть дороги для викингов, с простою верой детей;
Отчаянным, несгибаемым в моем ледяном краю
Отдам я свои богатства, и плоть им скормлю свою.

Привычно полный до края, смотрю я на берега,
Исполнен вечной печали, ни в ком не видя врага;
Одну великую грезу лелея и день и ночь,
Когда же люди устанут, когда ж смотаются прочь;
Когда мне дадут свободу от грызни своей, от резни,
Ибо дающую руку лишь кусать умеют они.
А мне мечтать о мужчинах, о женщинах, чтящих меня,
О детях, что здесь улыбнутся первому свету дня,
О жизни, о гордой славе флагов и городов,
С которыми поделиться я сокровищами готов».

Это Воля Юкона, поставлена испокон:
Здесь слабый должен погибнуть, а сильный блюсти закон
Проклятый и отчаянный, в нем на всё найдется ответ:
Это Закон Юкона, и крепче скрижали нет!

Перевод Е. Витковского

Сын священника

Сын священника

Он священника сын; он в лачуге один; он беседует сам с собой,
Когда Арктика льет свет нездешний с высот, освещая снега ворожбой,
И мороз шестьдесят, и собаки скулят, в снег зарывшись голодной гурьбой.

«Я в Братство Полярное вписан с почти забытых времен.
Я проклял давно край Юкона но не покинул этих сторон.
Я летней порой был иссушен жарой; я мерз, голодал зимой;
Я шел за мечтой долиной речной, за золотом шел с киркой.

В глаза мне взгляни два раза они от снега слепли почти;
Нет пальцев у ног, и шрамом прожег щеку мне мороз до кости.
Я жизнь проиграл средь северных скал, я этой землей клеймен
Ни доллара нет; ходячий скелет; что нужно мне?  лишь самогон.

Добыча игра в рулетку, и рядом с удачей провал;
Я явился сюда среди сотен других; тот выиграл, я проиграл;
Мог быть как Ледью и Кормак но, Господи, как я слаб! 
Все деньги свои растратил на выпивку, карты и баб.

Мы жили рыбалкой, охотой давно, много лет назад,
И знать не знали у наших костров, что здесь, под ногами,  клад.
Еще закупали пушнину; случалось, что я засыпал
Как раз у ручья Бонанза где после нашли металл.

Мы жили единой большой семьей, была у каждого скво,
Жили вольно, без страха; про власть и закон не желали знать ничего;
Но тут к нам донесся такой слушок, что любого с ума сведет;
Я успел на Бонанзу прежде, чем за золотом хлынул сброд.

Были слава и грех, был открытым для всех город Доусон вот времена!
(Хоть творил меня Бог от макушки до ног, но внутри сидит сатана).
Шли безумной толпой и злодей, и святой; мимо бабы пройти не могли
И побольше навряд душ отправилось в ад из других уголков земли.

Здесь денег было как грязи; ты богач, а назавтра гол.
Я на стерву-певичку однажды запал, но паршивку другой увел.
Я ушел в запой; через год, больной, в бараке на койке лежал,
Где постель грязна; и судьба ясна: срок, мне оставшийся,  мал.

С киркой и лопатой провел я на Юконе двадцать лет;
Шел по его долинам, встречал закат и рассвет;
С холодом здешним собачьим и с каждой горой знаком 
Да, здесь двадцать лет провел я и стал теперь стариком.

Плевать на это! В бутылке есть пара глотков у меня.
Собак запрягу и к Биллу отправлюсь при свете дня.
А ночь так длинна; валяюсь без сна, и тело горит как в огне;
Я утром отправлюсь утром и выпадет красное мне.

Иди сюда, Кит, дорогая, твой пони уже под седлом
Убью тебя, Минни, паршивка! Не путайся с этим ослом
Играем! А ну-ка, Билли, ты сколько намыл в ручье?
Отче, иже еси на небеси, да святится имя Твое»

Так священника сын, лежа в койке, один, разговаривал сам с собой,
Но огонь погас, и в рассветный час наступил для него отбой;
И с рычаньем голодные псы в тот же день его плоть растерзали гурьбой.

Перевод С. Шоргина

Зов глухомани

Ты глядел ли на величье там, где видишь лишь величье,
Водопадов и обрывов высоту,
Гривы гор, пожар заката, в вышине полеты птичьи
И ревущую каньонов черноту?
Ты по сказочной долине и по горному отрогу
Проложил ли к Неизвестному пути?
Ты души настроил струны на молчанье? Так в дорогу!
Слушай зов, учись и цену заплати.

Ты шагал ли через пустошь, пробирался ли устало
Через заросли, кустарники, полынь?
Ты насвистывал рэгтаймы там, где дальше только скалы,
Познакомился с повадками пустынь?
Ты под небом спал ли звездным, на коне скакал степями,
Ты, под солнцем изнывая, брел вперед?
Ты сумел ли подружиться со столовыми горами?
Ну так слушай Глухомань тебя зовет.

Ты с Безмолвием знаком ли? То не снег на ветке нежной 
В Тишине той лжив и суетен наш бред!
Ты шагал ли в снегоступах? гнал собак дорогой снежной,
Шел ли в глушь? торил пути? достиг побед?
Ты шагал ли к черту в зубы, ты плевал ли на напасти?
Уважал тебя любой индейский род?
Чуял в мышцах силу зверя, мог ли рвать врага на части?
Так внимай же: Глухомань тебя зовет.

Ты страдал ли, побеждал ли? Шел к фортуне, полз за нею?
Средь величья стал великим, как титан?
Делал дело ради дела? Мог ли видеть дня яснее 
Ты в любом нагую душу сквозь обман?
Ты постичь ли смог, как много есть примет величья Бога,
Как природа гимны Господу поет?
Здесь творят мужчины смело только истинное дело.
Ну так слушай Глухомань тебя зовет.

И в привычках пеленанье, и в условностях купанье,
И молитвами кормежка круглый год,
И потом тебя в витрину, как образчик воспитанья
Только слышишь?  Глухомань тебя зовет.
Мы пойдем в места глухие, испытаем мы судьбину;
Мы отправимся неведомым путем.
Нам тропу звезда укажет, будет ветер дуть нам в спину,
И зовет нас Глухомань: ну так идем!

Перевод С. Шоргина

Одинокий путь

Назад Дальше