Зов Юкона - Роберт Уильям Сервис 7 стр.

Я с улицы девку привел домой
(Хоть шлюха но краше нет!),
На стул посадил ее перед собой,
Ее написал портрет.

Сумел на картине я нрав ее скрыть,
Ребенка ей в руки дал
Писал ее той, кем могла она быть,
Коль Грех Чистотою бы стал.

Смеясь, на портрет поглядела она,
И скрыла ее темнота
Явился знаток и сказал: «Старина,
Да это же Мать Христа!»

Добавил я нимб над ее головой,
Картину сумел продать;
Вы можете холст этот в церкви святой
Илларии увидать.

Я знаю сад под сенью старых крон,
И ту, что там сидит в погожий день;
Она свежей и краше, чем сирень,
И взор ее мечтою озарен!

Унылую мансарду знаю я,
Того, чей труд бумага и стило;
Ночами, глядя в мутное стекло,
Он ищет звезды, горечь затая.

И странно: океанская волна
Их разделяет яростью своей;
Но он в саду сегодня рядом с ней,
И вместе с ним на чердаке она.

Как славно взять да завернуть в шикарный ресторан,
Где дразнит нюх приятный дух, где вина разных стран,
Где все приветливы с тобой, где бабы хороши,
Сигары, музыка, цветы вот праздник для души!
Коль можно вволю пить и жрать, приятно жизнь течет,
Но трудно слезы удержать, когда приносят счет.

Прекрасно ночи все подряд резвиться и гулять,
И пороскошнее наряд, а денег не считать;
Плыть по теченью, каждый день искать одних забав,
То куш сорвать, то сесть на мель, удачу потеряв;
Но вот Природа скажет: «Стоп!»  и денег не возьмет.
Придет пора здоровьем ты оплатишь этот счет.

Мы все у времени в плену берись за ум скорей,
Чтоб не пойти тебе ко дну, в стараньях преуспей;
Не совершай бесчестных дел, о долге не забудь 
Ты должен будешь заплатить за все когда-нибудь.
Так ешь и пей, и веселись, и пусть тебе везет,
Но помоги тебе Господь, когда получишь счет.

Жизнь, говорят, дана, чтобы рискнуть 
Мерцать ли слабо иль звездой сверкнуть.
Ты сам решаешь выбор твой, да, твой 
Пешком пойти, в машине ли махнуть.

Ей отвечал я: «Выбор мой? Навряд!
За нас рискнули много лет назад,
Раздали роли; отовсюду крик:
Кто правит сей гигантский маскарад?»

Слепые дурни, жалкие рабы,
Мы пляшем дружно под дуду судьбы.
Из тьмы, где над свободой воли глум:
«Хотя бы шанс дай!»  слышатся мольбы.

Шанс? Нет его! Пустая сцена ждет.
Вот занавес поднялся. Кукловод
Людишкам-куклам уготовил роль.
О, на ура спектакль наш пройдет!

Ведь все уж решено годины бед,
Извечный, непрерывный ход планет,
Империй взлет и гибель, натиск войн 
И то, что приготовишь на обед.

Случайностей не встретишь под луной.
Причина, следствие король двойной.
Он правит всем (король законный пал,
Когда пришел ко мне туз козырной).

Из этой западни нам путь закрыт.
Творим не что хотим что надлежит.
Наследственность нас в угол загнала
(Что утешает средь других обид).

Чу, слышишь? Благозвучный хор изрек:
«Причины нет отсутствует итог».
С ума сойти! К чертям музыку сфер!
Столы накрыты. Ужин ждет, дружок.

Есть порода людей им немил уют,
    Им на месте сидеть невмочь;
И родню, и друзей они предают,
    И бродяжить уходят прочь.
По степям бредут, по горам ползут,
    Переходят стремнины рек;
В их крови проклятье цыганский зуд,
    И покою им нет вовек.

Пройдут весь путь до края земли 
    Правдивы, храбры, сильны;
Но и там не осядут, куда пришли 
    Снова хочется новизны.
«Случись по душе мне дело найти 
    О, как бы я мог блеснуть!»
Колеблется миг и снова в пути,
    Не зная, что ложен путь.

И всегда забывает тот, кто идет
    Из Откуда-То в Никуда,
Что победу в жизни одержит тот,
    Кто приложит много труда.
И всегда забывает идущий в путь,
    Что расцвет его позади,
Что осталось лишь правде в глаза взглянуть,
    И мертва надежда в груди.

Проигрался. Удача ушла, как дым.
    Весь свой век провел кое-как.
И жестоко жизнь подшутила над ним 
    Он всего лишь смешной чудак.
Имя им, неприкаянным легион,
    Им осанну не воспоют;
Что бродягой рожден неповинен он,
    Не по сердцу ему уют.

Над тёмным лесом серебро луны.
Мерцают звёзды. С поля за рекой
Коровьи колокольчики слышны 
Их сладкий звук приносит ей покой.

Закончен день, исполненный забот.
Устало глядя на вечерний свет,
Она свою любовь за солнцем шлет,
В тот край, куда возврата больше нет.

Стеною сосен взгляд ее пленён,
Беззвучен мрак, сгустившийся вверху;
Дыханье мёртвых, дорогих времён
К ней холодком пробилось сквозь ольху.

И пламя роз, и колыханье штор 
Как будто боли застарелой знак
Ждет в доме фортепьяно с давних пор:
Проглядывают клавиши сквозь мрак.

И вот оно, касанье этих рук, 
Оно нежней, чем даже лунный свет;
И сумрачный, забытый, давний звук
В ночи оставил свой печальный след,

И вот она запела (песни той
Тоску нам никогда не описать;
Стыдимся мы в стране необжитой
Свою любовь и нежность показать,

Но эхом прозвучит у нас в сердцах,
Песнь о тебе, родная сторона;
И та, что рвется к Англии в мечтах,
Услышать это и понять должна).

Певица, примадонна и звезда
А нынче мать с седою головой.
Но прошлое явилось к ней сюда:
Она концерт припоминает свой,

Она опять стоит пред морем лиц,
Она опять предчувствует успех,
Она опять певица из певиц,
Она поет и снова лучше всех 

Свой дикий, сладкий, горестный мотив,
В который жизнь вписала столько мук,
Который так неслыханно тосклив,
Как предзакатный лебединый звук.

Хромой бродяга мимо проходил,
Как старый пёс, как полудохлый зверь;
По шпалам брёл прислушался застыл:
Он слушатель единственный теперь.

Всё тот же дивный голос прошлых дней;
В ее душе и страсть, и забытьё
Она поет, и неизвестно ей,
Что плачет нищий, слушая ее.

Умолк напев. Былого не вернуть.
И мир застыл, и звёзды в немоте 
И лишь бродяга, что прервал свой путь,
Рыдает в полуночной темноте.

Рядом с хижиной моею туша старого оленя 
Закипает котелок на тагане 
Я упорно шел по следу, и догнал его к обеду,
И убил его на горном валуне.
Я съедаю скромный ужин, сидя около залива,
Кижуч плещет в набегающей волне,
Я закуриваю трубку, и ложусь себе лениво
На поляну, в чужедальней стороне.

Далеки лощеный Лондон и Париж неугомонный,
Далеки, как краесветная звезда,
Далеки и шум, и спешка, и тревога, и насмешка 
Все, чем полнятся большие города.
А невольники Мамоны, состоятельные братья
Издеваются ехидно надо мной,
Был бы я богатым тоже, если б выпрыгнул из кожи,
Неустанно исполняя труд честной.

Но ласкает глаз и душу свежей зеленью опушка,
Звезды лилий распускаются у ног,
И веселые лягушки будят пением речушку,
И совсем неважно кем же быть я мог.
А когда над темным лесом простирается сиянье,
Разрисовывая неба полотно,
Я могу улечься в клевер, слушать мерное журчанье 
Это лучшее, что Господом дано.

В сосняке глухарь токует, в речке плещутся форели,
Кугуара след змеится на снегу,
И зарянки на рассвете нескончаемые трели 
Эту землю я покинуть не смогу,
Ибо знаю, что мечтал бы о бревенчатой хибарке,
Той, где к стенам нежно ластится вьюнок,
Прокаженные столицы, озабоченные лица 
Эта жизнь мне не по сердцу и не впрок.

Бедолагой назовите и отправьте вон из Сити,
Дайте волю да немного в кошельке,
«К искушениям Фортуны равнодушен он,»  скажите 
«Он не наш и пусть гуляет налегке».
Я не ваш: давно знакомы мне морозные объятья,
Тропы дальние, походный бивуак;
Клятву верности природе я за подписью с печатью 
Подтверждаю головой. Да будет так.

На приисках нынче получка, и к нам спускается весь сброд
Прожечь свой доходец вечерком, и скво я беру в оборот,
И та, с красной лентою в волосах, устало в город бредет.

Вернется к утру, шатаясь, она, бутылями звеня:
Одна для себя, чтобы стыд потопить, другие две для меня,
Чтоб в голову хмель ударил мне, память о прошлом гоня,

Чтоб я о позорном собачьем клейме намертво позабыл,
Чтоб стерлись из памяти то лицо, которое я любил,
И то презренье, что ныне ко мне даже чинук затаил.

О, скрыл я прекрасно тайну свою! Им-то и невдомек,
Что ныне тот, кто как жулик врет по-местному, под хмелек,
Латынь изучал и греков стихи мог читать назубок.

А ведь я премией был награжден, колледж мой гордился мной,
Я стал адвокат, друзей приобрел но ждал меня путь кривой,
Там грянул развод, я бросил дела и «сгинул» за Плэйт-рекой.

Но я еще жив, пусть с легким одним и нечего временить,
Надеюсь, что в этом же году, даст Бог, удастся свалить,
И некому, кроме моей тощей скво, слезу по мне пролить.

Вернется к утру она, близок тот час, становится все светлей 
Заря как блуждающий огонь средь ночи нужды и скорбей;
А вон и она меж сосен сквозь снег к дому спешит скорей.