Зов Юкона - Роберт Уильям Сервис 6 стр.

Если в схватке с чемпионом в первом раунде ты лег 
        Не сникай.
Если ты побит вчистую, под собой не чуешь ног 
        Не сникай.
Отбивайся, чтобы страх твой он почувствовать не мог,
Пусть лицо разбито в кашу преподай ему урок,
И пока пластом не ляжешь, налетай как петушок 
        Не сникай.

Жизнь сплошная потасовка, сроду так заведено 
        Не сникай.
Если ты боец неважный, остается лишь одно 
        Не сникай.
Не показывай народу, что в душе черным-черно,
Улыбайся непреклонно трын-трава и всё равно,
Коли счастья пожелают пожелай ответно, но
        Не сникай.

Бодрый ты с утра пораньше, или же наоборот 
        Не сникай.
Хорошенько высыпайся, даже если сон нейдет 
        Не сникай.
Ныть и хныкать бесполезно до добра не доведет;
Кто предложит мировую отрекайся наперед;
В том беда, что неизвестно, ты побьешь иль он побьет 
        Но смекай.
Если снова невезуха не давай попятный ход;
Блефовать пустое дело; верь в себя и повезет,
        Не сникай.

Для крепких парней салун «Маламут» хорош и ночью и днем,
Там есть механическое фоно и славный лабух при нём;
Сорвиголова Мак-Грю шпилял за себя в углу,
И как назло ему везло возле Красотки Лу.

За дверью холод за пятьдесят, но вдруг, опустивши лоб,
В салун ввалился злющий, как пес, береговик-златокоп,
Он был слабей, чем блоха зимой, он выглядел мертвяком,
Однако на всех заказал выпивон заплатил золотым песком.
Был с тем чужаком никто не знаком,  я точно вам говорю, 
Но пили мы с ним, и последним пил Сорвиголова Мак-Грю.

А гость глазами по залу стрелял, и светилось в них колдовство;
Он смотрел на меня, будто морем огня жизнь окружила его.
Он в бороду врос, он, как хворый пес, чуял погибель свою,
Из бутыли по капле цедил абсент и не глядел на струю.
Я ломал башку: что за тип такой пришел сквозь пургу и мглу,
Но еще внимательнее за ним следила Красотка Лу.

А взгляд его по салуну скользил, и было понять мудрено,
Что ищет он,  но увидел гость полуживое фоно.
Тапер, что рэгтаймы играл, как раз пошел принять стопаря,
А гость уселся на место его, ни слова не говоря,
В оленьей поддевке, тощий, неловкий,  мне и слов-то не подобрать, 
С размаху вцепился в клавиши он и как он умел играть!

Доводилось ли вам Великую Глушь видеть под полной луной,
Где ледяные горы полны СЛЫШИМОЙ тишиной;
Где разве что воет полярный волк, где, от смерти на волосок,
Ты ищешь ту проклятую дрянь, что зовут «золотой песок»,
И где небосклоном красным, зеленым,  сполохи мчатся прочь;
Вот это и были ноты его: голод, звезды и ночь.

Тот голод, какого не утолят бобы и жирный бекон,
Но тот, который от дома вдали терзает нас испокон,
Пронимает тоскою по теплу и покою, ломает крепких парней
Голод по родине и семье, но по женщине всех сильней:
Кто, как не женщина, исцелит, склонясь к твоему челу?
(Как страшно смотрелась под слоем румян красотка по имени Лу).

Но музыка стала совсем другой, сделалась еле слышна,
Объяснив, что прожита жизнь зазря, и отныне ей грош цена;
Если женщину кто-то увел твою, то значит она лгала,
И лучше сдохнуть в своей норе, ибо все сгорело дотла,
И остался разве что вопль души, точно вам говорю!..
«Я, пожалуй, сыграю открытый мизер»,  вымолвил Дэн Мак-Грю.

Стихала музыка Но, как поток, она вскипела к концу,
Бурля через край: «Приди, покарай»  и кровь прилила к лицу;
Пришло желание мстить за всё,  да разве только оно? 
Тупая жажда убить, убить Тогда замокло фоно.
Он взглянул на нас,  я подобных глаз не видел, не буду врать:
В оленьей поддевке, тощий, неловкий,  мне и слов-то не подобрать, 
И спокойно так нам сказал чужак: «Я, конечно, вам незнаком,
Но молчать не могу, и я не солгу, клянусь моим кошельком:
Вы толпа слепцов,  в конце-то концов, никого за то не корю,
Только чертов кобель тут засел меж вас и зовут его Дэн Мак-Грю!»

Я голову спрятал, и свет погас,  бабахнуло будь здоров!
После женского крика зажегся свет: мы увидели двух жмуров:
Начиненный свинцом,  ну, дело с концом,  Мак-Грю лежал на полу,
А чужак с реки лежал, привалясь к бюсту красотки Лу.

Вот и вся история: на нее глядел я во все глаза.
Допился ли гость до синих чертей? Не скажу ни против, ни за.
У судей, наверное, много ума,  но я видел: в спешке, в пылу
Целуя, обчистила чужака красотка по имени Лу.

Навидались дел, кто денег хотел,
Кто золото здесь искал;
Тут въявь и всерьез въелся в жилы мороз
Сказанья полярных скал.
Но поди, опиши ночь в полярной глуши
Господи, помоги
Ту ночь, когда средь Лебаржского льда
Я кремировал Сэма Мак-Ги.

Нешто, гнали враги теннессийца Мак-Ги, что хлопок растил испокон,
Узнай-ка, поди: но Юг позади, а впереди Юкон;
Сэм искал во льду золотую руду, повторяя на холоду,
Мол, дорогой прямой отвалить бы домой, твердил, что лучше в аду.

Сквозь рождественский мрак упряжки собак на Доусон мчали нас.
Кто болтает о стуже? Льдистый коготь снаружи раздирал нам парки в тот час.
На ресницах снег, не расклеишь век, да и ослепнешь совсем.
Уж чем тут помочь, но всю эту ночь хныкал один лишь Сэм.

Над головой стихнул вьюги вой, над полостью меховой.
Псы поели в охотку, звезды били чечетку, и Сэм подал голос свой.
Он сказал: «Старина, мне нынче хана, думаю, сдохну к утру.
Вспомни просьбу мою в ледяном краю после того, как помру».

Полумертвому «Нет» не скажешь в ответ. А Сэм стонать продолжал:
«Пуще день ото дня грыз холод меня и в железных тисках зажал.
Но лечь навсегда под покровом льда Представить и то невтерпеж.
Счастьем или бедой, огнем иль водой поклянись, что меня сожжешь!»

Смерть пришла на порог торговаться не в прок, я поклялся: не подведу.
И утро пришло, но так тяжело пробужденье на холоду.
Сэму виделась тропка у плантации хлопка где-то в стране родной,
А к ночи Мак-Ги отдал все долги, превратился в труп ледяной.

Дыхание мне в той гиблой стране ужас перехватил,
Обещанье дано его всё одно нарушить не станет сил;
Труп к саням приторочен, торопись, иль не очень, не об этом в итоге речь:
Покорствуй судьбе, долг лежит на тебе: что осталось то надо сжечь.

Моги не моги, а плати долги, у тропы особая власть.
Проклинал я труп, хоть с замерших губ не позволил ни звуку пасть.
Ночь темна и долга, и собаки в снега протяжное шлют вытье;
Укоряя меня кружком у огня: не сделано дело твое.

Вливался мой страх в этот бедный прах, тянулись дни и часы,
Но я, как слепой, шел всё той же тропой, оголодали псы,
Надвигалась тьма, я сходил с ума, жратва подошла к концу.
Я место искал, он щерил оскал; и стал я петь мертвецу.

И добрел я тогда до Лебаржского льда попробуй, не очумей!
Там намертво врос в ледовый торос кораблик «Алиса Мэй».
Я на Сэма взглянул и тихо шепнул, хоть был заорать готов:
«Черт, операция! Будет кр-ремация высший-из-всех-сортов!»

Я взялся за труд: вскрыл полы кают, котел паровой зажег,
Даже увлекся: насыпал кокса, не иначе Господь помог.
Ох, было дело: топка взревела, такое заслышишь беги!
Я в горячей мгле схоронил в угле тело Сэма Мак-Ги.

Я решил, что не худо прогуляться, покуда тлеет покойник в дыму.
Меркло небо во мраке, завывали собаки, быть поблизости ни к чему.
Всюду снег и лед, но горячий пот на лбу смерзался корой,
Я долго бродил, но котел чадил и в небо стрелял порой.

Сказать не могу как долго в снегу длился тяжелый гул;
Но небо врасхлест посветлело от звезд и я вернуться рискнул.
Пусть меня трясло, но себе назло я сказал: «Ну, вроде, пора 
Догорел твой друг!»  и открыл я люк, заглянул в потемки нутра.

Я-то парень неробкий но в пылающей топке Сэм спокойно сидел внутри:[3]
Улыбаясь слегка, он издалека крикнул мне: «Дверь затвори!
Здесь тепло весьма, но кругом зима, как бы снегу не намело:
Как в минуту сию, лишь в родном краю было мне так же тепло».

Навидались дел, кто денег хотел,
Кто золото здесь искал;
Тут въявь и всерьез въелся в жилы мороз
Сказанья полярных скал.
Но поди, опиши ночь в полярной глуши
Господи, помоги
Ту ночь, когда средь Лебаржского льда
Сжег я Сэма Мак-Ги.

Я с улицы девку привел домой
(Хоть шлюха но краше нет!),
На стул посадил ее перед собой,
Ее написал портрет.

Сумел на картине я нрав ее скрыть,
Ребенка ей в руки дал
Писал ее той, кем могла она быть,
Коль Грех Чистотою бы стал.

Смеясь, на портрет поглядела она,
И скрыла ее темнота
Явился знаток и сказал: «Старина,
Да это же Мать Христа!»

Добавил я нимб над ее головой,
Картину сумел продать;
Вы можете холст этот в церкви святой
Илларии увидать.