Руки женщины дрогнули и медленно опустились вдоль тела; она распрямилась. Но с места не сдвинулась, глаз от меня не отвела. Только выражение их стало иное, словно бы приценивающееся, изучающее. Я осторожно положил винтовку рядом с собой, всунул ладонь под халат, зажал простреленное плечо. Скривился, застонал. Попытался сесть не получилось, только дернулся. Пришлось вытащить руку, чтобы опереться. Ладонь была вся в крови.
Айнабат шатнулась и, будто ее ударили под колени, надломленно опустилась. Нагнула голову; плечи женщины начали крупно вздрагивать она пыталась, но не могла сдержать рыдания: голос клокотал, пробивался стонами, всхлипами.
Я тяжело поднялся. прихватив винтовку, проковылял к поклаже. Вытащил из хурджуна сверток с медикаментами; морщась и отфыркиваясь от боли, высвободил из халата простреленное плечо.
Иди помоги! попросил сухо.
И хотя сказал это негромко, женщина услышала. Замерла. Медленно повернула голову, недоверчиво посмотрела на меня. Я, оскалившись от боли, зажимал комком ваты рану и пытался вытянуть руку из рукава.
Айнабат плавно поднялась на ноги, неторопливо подошла тихая, бледная, с опущенными ресницами. Быстрыми, мягкими движениями ощупала плечо, разорвала рубаху, открыв рану; обложила ее ватой. Неумело у нас любой боец лучше и быстрей делает перевязку, но старательно опутала, стянула плечо бинтами. Кровь перестала течь, в простреленном месте прекратилось дергающее, острое покалывание.
Закончив, Айнабат оценивающе посмотрела на свою работу и, не глядя мне в глаза, сосредоточенная, пошла к костру. Развела огонь, поставила тунче для чая.
Я, стараясь не делать резких движений, направился к колодцу надо напоить коня, да и запасы воды пополнить не мешает.
Я сама, глянув на меня через плечо, решительно заявила Айнабат. А ты к верблюду! Напоили Боздумана, дали воды и верблюду. Попили чаю, избегая смотреть друг на друга.
А Ахмед-майыла все не было. Стало ясно, что ждать его бесполезно. Солнце поднялось уже высоко и старик по всем подсчетам, учитывая и его сегодняшний завтрак у Халыка и долго прощание с другом, должен бы давно уж быть здесь.
Надо ехать, решил я. Придется заглянуть в село, где живет Халык
Поднялся, чтобы закрыть колодец циновкой, на мгновение оглянувшись словно кто в затылок толкнул, успел перехватить волчий, исподлобья, взгляд женщины. Она тут же опустила глаза. Мне стало не по себе: Уж не хочет ли она все-таки окончательно добить меня?». Невольно посмотрел в сторону винтовки, которая лежала невдалеке, схватился, не знаю почему, за карман, где лежала запасная обойма, а потом устыдился, что так плохо думаю об Айнабат.
Не будем ждать его? отрывисто спросила Айнабат.
Больше не можем, стараясь, чтоб голос звучал как можно беспечней, отозвался я. Надо узнать, что с ним. Айнабат молча собрала посуду, затоптала костер и, пока я запрягал Боздумана, привьючила хурджуны на верблюда и сама села на него.
Миновав заросли, пройдя меж барханов, мы выехали на огромный, беловатый от соли, изрезанный длинными трещинами, такыр. С севера набежал ветерок, наполненный терпкими запахами трав: значит, впереди не такая безотрадная пустыня. Словно подтверждая это, вдали взмыли в небо и принялись кружиться стаи птиц. Вспугнул кто-то? Может, Ахмед-майыл?.. Ехать по такыру было легко и даже приятно ветерок разогнал душный застоявшийся воздух и поэтому солнце казалось не таким жарким.
Мы приближались к месту, над которым метались черные птицы; они становились все крупней и кружились, падали к земле и снова круто уходили ввысь. Вьются над кем-то? Я на всякий случай снял винтовку с плеча, положил на стременах, всмотрелся. А-а, вот оно что там, где кончался такыр, паслось стадо коров. Значит, повезло: можно будет расспросить пастуха, прежде чем ехать в село.
Услышав топот копыт, пастух повернулся в мою сторону.
Боздуман ступил на мягкую песчаную почву, заплясал, щерясь и отворачивая морду в сторону. Пастух, худой, изможденный, со старческим лицом, хотя угадывалось, что лет этому человеку не так уж много, вскочил при моем приближении, и как только я натянул поводья, удерживая жеребца, подошел ко мне. Задрав козлиную бородку, первый протянул обе руки, чтобы пожать мою ладонь.
Эссаломалейкум! приветствовал он и, не дожидаясь ответа, попросил с нетерпением. Дай щепоточку наса, а то я совсем извелся.
Нет у меня наса, к сожалению, сказал я. Как вас звать?
Нагым, Нагым, торопливо ответил тот, не отрывая от меня молящих глаз. Можно и табачку, хоть вот столечко, сдвинул все пять пальцев, показывая, как мало ему надо.
Нету табачку, я виновато и обескураженно развел руками.
Ожидание во взгляде Нагыма погасло, желтое лицо страдальчески сморщилось, стало еще более старческим.
Про терьяк уж и не спрашиваю, унылым голосом сказал он. И все же поинтересовался без всякой надежды. Или есть?
Нет, друг, я сочувственно вздохнул. Не употребляю.
Терьяка нет, наса нет, даже табачка у тебя нет. Какой же ты мужчина? зло заметил Нагым и, не отрывая взгляда от приближающегося верблюда с Айнабат, вяло съязвил. Если не мужчина, зачем тебе тогда эта женщина?
Я чуть не рассмеялся, но сообразил, что этим могу обидеть человека, сдержался. Спросил, как можно небрежней:
Яшули, вы случайно не знаете такого человека Халыка, у которого жена Нурсолтан? спросил я как можно небрежней.
Кто ж его не знает, Нагым пренебрежительно дернул плечом, если он, наверное, один в селе ест собак.
Собак?! поразился я. Зачем?!
А это ты у него спроси, пастух, обозленный, что не удалось ничем поживиться у меня, ехидно заусмехался. Спроси, зачем он сожрал старого кобеля Худайназара бая? Я спрашивал. Говорит, потому что кобель Худайназара еле ходил, а, значит, жирный. Тьфу, погань! И сплюнул под ноги. Я теперь с твоим родственником, этим сопышкой Халыком, ни на свадьбах, ни на поминках рядом не сижу. Так и знай!
Несчастный ты Хочешь обидеть меня, задеть побольней, унизив родственника. Разве я виноват, что тебе сейчас, больному и разбитому, свет не мил?»
И все же непонятно, я искренне недоумевал, зачем есть собаку? Он же не кореец.
Зачем, зачем, внезапно раздражаясь, визгливо выкрикнул Нагым. Затем, что твой Халык-сопышка больной. Вот и лечился. Мне сам Овез, у которого всегда есть терьяк, Нагым многозначительно посмотрел на меня, сказал. Овез знает, Овез и обдирал этого пса Худайназара.
Если у Овеза всегда есть терьяк, соболезнующе начал я сходил бы к нему и купил.
Купить? Нагым фыркнул. На какие деньги?.. Или, может, предложить Овезу за терьяк эти лепехи? Показал на часто усыпавшие пастбища и сухие, и свежие круги коровьего помета.
Вижу, придется тебя выручить, я подчеркнуто вздохнул, полез за пазуху, сморщившись от боли в плече. Выручу тебя Только и ты меня выручи.
Все сделаю, все исполню, Нагым даже запританцовывал от нетерпения, по-собачьи влюбленно и преданно заглядывал мне в глаза. Говори, что надо сделать!
Зайди к Халыку, узнай, есть ли у него гость? Звать Ахмед ага.
Хо, только-то и работы? Нагым выхватил у меня из руки деньги, цепко зажав их в кулаке. Это не работа удовольствие: заглянуть на чашку чая, побеседовать Жди, я скоро!
Заметался, поднял на бегу с земли маленький грязный узелок с едой, наверно, и сразу же отбросил его; схватил палку и, видимо, наконец-то придя в себя от неожиданной удачи, кинулся к ишаку, который пасся среди коров.
Присматривай за коровами! крикнул на бегу, обернувшись. Среди них есть и такие, что так и норовят мотнул головой в сторону пестрой комолой, приглядывай особо, не упускай из виду
Ишак, на которого вскочил Нагым и которого принялся колошматить за своей спиной палкой то слева, то справа, припустил резвой рысью и вскоре скрылся за невысоким барханом вдали.
Я соскочил с коня; стараясь не делать резких движений, чтобы не потревожить рану, помог слезть и Айнабат с верблюда.
Видишь, придется сделать еще один привал
Пастух вернулся только к вечеру, когда и я, и коровы начали уже беспокоиться, они вытягивали морды, принюхиваясь, прислушиваясь, иногда удивленно-вопросительно мычали и уже потянулись в сторону села, я носился на Боздумане, отсекая коровам путь, сбивая их в плотное стадо, и, откровенно говоря, вымотался. Стал уже подумывать, что напрасно сам не поехал разыскивать Ахмед ага, хотя и понимал, что это было бы сложно надо брать с собой Айнабат, не оставлять же ее в пустыне: женщина с таким характером не будет дожидаться, поедет одна в Хиву и заблудится, погибнет. Но и в Теджен ее брать рискованно как поведет себя на людях? Может выкинуть какую нибудь глупость, почище попытки убить меня: закричит в оживленном месте, что я украл ее, попытается затеряться, скрыться Где же этот проклятый Нагым? все более и более тревожился я. Вдруг накурился до одури и сейчас валяется где-нибудь счастливый и беспамятный. А тут еще стадо это. Что делать с коровами, пора их по домам. Придется, наверное, отпустить. Дома своих хозяев сами найдут.