Брежнев: «Стальные кулаки в бархатных перчатках»
Книга первая
Александр Черенов
© Александр Черенов, 2020
Глава первая
Гость ушёл, оставив хозяина в размышлении и глубоких чувствах. К радости последнего, все они были позитивными: визит оказался сколь неожиданным, столь и долгожданным. Теперь для хорошего настроения имелись причины более веские, чем канун Нового года, под который гость угодил или подгадал со своим визитом. И самой веской из них была личность гостя. Это был не просто гость, а первый секретарь Днепродзержинского горкома Компартии (большевиков) Украины Константин Степанович Грушевой. А гостил он в кабинете, дверь которого украшала табличка с надписью «Заведующий отделом советской торговли Леонид Ильич Брежнев».
Но табличка украшала дверь лишь с точки зрения других. Сам Леонид Ильич так не считал, несмотря на то, что и дверь с табличкой, и кабинет, и его хозяин находились в здании Днепропетровского обкома КП (б) У. Занимаемой должности, согласно аттестации, Леонид Ильич соответствовал, но стеснялся её. Он считал, что несолидно «сидеть» на торговле в эпоху перемен и лозунга «Пятилетку в три года!»! Душа рвалась и кричала и Грушевой услышал «крик»
Ну, как дела, Лёня?
Красавец Грушевой статный, чернобровый, «при волосах» и энергии во взгляде излучал энтузиазм, и совсем не плакатного типа.
Брежнев честно прокис лицом.
Понятно, усмехнулся Грушевой. «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью» а тут в самую быль засунули?
Леонид Ильич тактично, но выразительно, ушёл глазами. Лицо Грушевого «прибавило» в усмешке.
Ничего, Лёня: всё в наших руках.
??? частично «ожил» Брежнев.
Грядут перемены!
Не томите, Константин Степанович! взмолился заведующий отделом. Можно было взмолиться и на «ты», но нельзя: годы одинаковые, а чины разные. Хотя всё остальное почти «один в один». Земляки. Одногодки. Закончили один и тот же Металлургический институт. Правда, Грушевой годом ранее: в тридцать четвёртом. Оба недолго поработали по специальности: и душа рвалась, и начальство «просило». Да и время не позволяло «засиживаться»: ротация кадров шла непрерывно и не всегда по естественным причинам.
Леонид Ильич не мог не испытывать чувства благодарности к Константину Степановичу. Ведь именно тот посоветовал «товарищам наверху» обратить внимание на перспективного красавца. Брежнев, конечно, и сам не задержался бы в стенах завода не его «профиль», но спасибо Грушевому: значительно подсократил срок. Как только Константин Степанович «укоренился» в кресле первого секретаря Днепродзержинского горкома партии, он тут же предложил Брежневу, которого помнил ещё по институту, портфель заместителя председателя горисполкома. Шёл май тридцать седьмого.
Это уже было что-то, но всё ещё не то. Правда, Грушевой утешил «подшефного»: «дай срок»! И Леонид Ильич «дал». К его радости и к чести Константина Степановича много срока не потребовалось. Поучаствовала и эпоха: места освобождались, чуть ли не ежедневно и «пачками». Была, конечно, опасность того, что и сам можешь «освободиться» и прежде «расчётного времени». Так ведь «для того и щука в озере, чтобы карась не дремал». «Любишь кататься люби и саночки возить». Нужно было рисковать: «не разбив яйца, яичницы не пожаришь!»
Но у Леонида Ильича имелся «железный козырь»: выдвиженец и выдвиженец без прошлого: ни заслуг, ни грехов. Обременительных знакомств тоже. Особенно с представителями категории «иных уж нет а те далече». Поэтому, досконально изучив прошлое и настоящее протеже, Константин Степанович не только порекомендовал Брежневу написать письмо в ЦК, но и лично отвёз его в Москву, «в кадры», товарищу Маленкову, Георгию Максимилиановичу. Текст он наметил лишь «пунктирно», а писал Брежнев. И написал хорошо: дал и чувство, и веру. Во всяком случае, фраза о том, что Леонид Ильич не мыслит себе жизни вне партии, очень понравилась Маленкову.
И в мае тридцать восьмого Брежнева определили на партийную работу. Он попал в солидную «контору» Днепропетровский обком, но на несолидную должность: заведующий отделом советской торговли. В те годы народ партийный ещё неправильно относился к значению и возможностям таких постов. Всем хотелось свершений, а не «ключей от лабазов». У всех были «сердца для чести живы». По этой причине все имели «порывы», которые и хотели «посвятить». Как итог: к такой работе у товарищей не лежала душа. Не лежала она и у Леонида Ильича. Не о том он мечтал.
Да и «чревата» была должность: хоть «жить стало лучше, жить стало веселее», а дефицит товаров «имел место быть». Его ведь энтузиазмом не покроешь. Для этого требовались другие ресурсы. Их у Леонида Ильича не было зато была обязанность ликвидировать дефицит. Обязанность всегда чревата ответственностью а это, тем паче, в такой «нетворческой обстановке», не способствовало «расходованию порывов»
Не томить, говоришь?
Грушевой развернул улыбку, как меха гармони.
Есть «не таить»! Кого ты видишь перед собой?
???
Брежнев не стал экономить на вопросительных знаках: благодетель явно собирался представиться в новом качестве. Судя по мажору на его лице, часть радости предназначалась хозяину кабинета. И не только для того, чтобы разделить её в традиционном ключе: делёж предполагался «в натуре».
А, если подумать?
Вопрос не тянул на намёк в недомыслии и вместо ненужной позы Леонид Ильич лишь тактично усмехнулся.
«Знаете ли вы украинскую ночь? Нет, вы не знаете украинской ночи».
Грушевой рассмеялся. По-человечески, не номенклатурно.
Умница, Леонид Ильич! Ты видишь перед собой второго секретаря Днепропетровского обкома КП (б) У!
Свершилось?! честно просиял Брежнев.
Свершилось! И не только для меня.
???
Леонид Ильич уже не изумлялся: обмирал в надежде. И Грушевой не стал обманывать их обоих: ни протеже, ни его надежду.
Я заступаю на пост сразу после, извиняюсь, Рождества Христова. Неделя максимум, две и ты займёшь кабинет секретаря обкома по пропаганде.
У Леонида Ильича заблестели глаза: «сбылись мечты идиота!», как сказал бы Остап Бендер.
А вдруг
Никаких «вдруг»: вопрос решён с Хрущёвым! Никита Сергеевич испытывает доверие к тебе. Теперь испытывает с моей подачи А Пленум и бюро это дело второе. Сам знаешь: там лишь «законодательно» оформляют уже принятые решения.
А Задионченко?
А что Задионченко?
Равнодушия в лице Грушевого оказалось много больше удивления.
Семён Борисович мужик с головой. И он не хуже ветхозаветного Екклесиаста понимает, что всему своё время. А сейчас ему время помалкивать и делать, как велено. Ведь он «Первый» лишь потому, что так решили «первые наверху». А они могут и «перерешать».
А могут?
В голосе Леонида Ильича «блеснула» надежда. В этом вопросе он был «на стороне другой стороны». Нет, он не имел ничего против Задионченко: он всего лишь имел «за» Грушевого. Хотя с Задионченко приходилось считаться. Семён Борисович не был новичком в номенклатуре. И он хорошо усвоил одну непреложную истину: не высовывайся! Надо будет тебя «высунут». Высунут поблагодаришь и заверишь. Сиди, обслуживай место и благодетеля и, глядишь, уцелеешь, а то и поднимешься. Потому что твоё место то самое «свято», которое «пусто не бывает».
И пока Задионченко вёл себя безупречно с позиций «законов и обычаев» номенклатуры. Ведь его самого высунули: до назначения «на обком» он сидел в Москве, «на Совнаркоме РСФСР». И кем: Председателем Совнаркома! Своё выдвижение он расценил как «задвижение», но обижаться счёл делом неразумным. Понимал Семён Борисович, что угодил «из огня да в полымя»: на «горячее» и даже «горящее» место, которое до него занимал враг народа Хатаевич.
А тут ещё пришлось учиться партийной работе, которой он не знал. И это незнание не могли компенсировать даже неуёмный характер и живой, некабинетный стиль работы. Человек оказался не только на «горячем», но и не на своём месте, хотя делал всё для того, чтобы оправдать доверие товарищей Сталина и Хрущёва. Поэтому он честно нёс груз партийного клерка, и не пытаясь играть в политика. Не высовывался, то есть. Нет, он, конечно же, «клеймил», «заверял» и «осуждал» но твёрдо при этом знал, где, когда, как и в какой форме можно и нужно это делать. Только так можно было рассчитывать на то, что твой «персональный вопрос» не будет стоять нигде: ни у «стены позора», ни у другой кирпичной. Вместе с тобой.
Леонид Ильич сработался с Задионченко. Сработался по причине отсутствия точек соприкосновения, не говоря уже о точках пересечения. Он как бы не существовал для Первого секретаря обкома: один не поднимался, а другой не снисходил. Высшей инстанцией для Леонида Ильича был отраслевой секретарь обкома. Дальше «красный свет». Обидно но это закон номенклатуры. И ещё: Леонид Ильич не был человеком Задионченко. Ни «ещё», ни «уже». Поэтому у него не было ни шансов, ни перспектив. И поэтому он рассчитывал на Грушевого. Грушевой энергичный, амбициозный, перспективный. «Пробивной» мужик. И ему, конечно же, должны были понадобиться свои люди на всех «этажах». А Брежнев давно уже был своим для Грушевого. Как и Грушевой для Брежнева.