Леонид Ильич сработался с Задионченко. Сработался по причине отсутствия точек соприкосновения, не говоря уже о точках пересечения. Он как бы не существовал для Первого секретаря обкома: один не поднимался, а другой не снисходил. Высшей инстанцией для Леонида Ильича был отраслевой секретарь обкома. Дальше «красный свет». Обидно но это закон номенклатуры. И ещё: Леонид Ильич не был человеком Задионченко. Ни «ещё», ни «уже». Поэтому у него не было ни шансов, ни перспектив. И поэтому он рассчитывал на Грушевого. Грушевой энергичный, амбициозный, перспективный. «Пробивной» мужик. И ему, конечно же, должны были понадобиться свои люди на всех «этажах». А Брежнев давно уже был своим для Грушевого. Как и Грушевой для Брежнева.
У Леонида Ильича вдруг «прорезалось» чутьё на персоналии. Он «увидел» Грушевого и «не увидел» Задионченко. Не увидел, несмотря на различие в статусе обоих. Задионченко был мужик умный и даже хитрый. Но он был один. За «Первым» не стояло никакой силы, даром, что выдвигал его Хрущёв, а утверждал Сталин. Хрущёв, пусть и не «сдавал» его, всё активнее присматривался к другим. Никите Сергеевичу нужны были свои люди. «Совсем свои» не успевшие побыть ничьими другими. И хотя Задионченко «не был, не состоял и не привлекался», никаким боком не касаясь имён и дел Постышева, Косиора и Хатаевича, на чин «своего» он явно не тянул. Как итог: сейчас он был ничей а, значит, никто в перспективе. Увы: «без друзей меня чуть-чуть, а с друзьями много».
А, вот, Грушевой а через него и Брежнев попали на заметку Никите Сергеевичу. Не «на карандаш»: под благосклонный взор начальства. Как итог: Семён Борисович заканчивался а они ещё только «начинались». Задионченко «светил» только закат а Грушевому с Брежневым было, в точном соответствии с пожеланием Маяковского, «лет до ста нам расти без старости!».
Хрущёву в обоих нравилась явная склонность к партийной работе. Не к хозяйственной, не к советской: к партийной. В перспективе оба могли образовать «фундамент» и «круг»: власти и ближних. И Грушевой, и Брежнев показались Никите Сергеевичу людьми надёжными, «своими». Особенно Брежнев. Тот имел немало достоинств. Главные их них: простота, доброжелательность, отсутствие «второго дна». И не с точки зрения Хрущёва: объективно. Хрущёв сам был таким. Поэтому интуитивно он не мог не испытывать симпатии к новому протеже.
Конечно, Никита Сергеевич понимал: этого симпатичного молодого человека тридцати двух лет от роду надо ещё «доводить до кондиции». Но он не сомневался в успехе а опыт и Леонид Ильич помогали ему в этом. Особенно второй: быстро понял, что «несгибаемых» гнут, умников одурачивают, а клацающих зубами самих «едят». Выживает «простейший». Примеров тому было великое множество. Леонид Ильич не хотел быть ни «гнутым», ни «одураченным», ни «уеденным». Поэтому он обязан был научиться искусству выживания.
И он научился. Даже ничтожно малый стаж пребывания в номенклатуре не смог ему помешать: талант. Он научился молчать, когда видел, что начальству хочется «умничать» самому. И он не просто молчал, а с почтением выслушивал благоглупости очередного вождя. Он научился улыбаться тогда, когда начальство ждало этой улыбки даже если оснований для этого не было никаких. Он научился простоте и открытости, держа при этом мысли настороже и душу на запоре. Он научился и не только уцелел, но и «пришёлся ко двору».
Назначение секретарём обкома автоматически означало попадание в резерв на выдвижение. А так как период «состояния в резерве» в то время был весьма непродолжительным, то Леонид Ильич имел все основания полагать, что провинциальный Днепропетровск не предел
Могут ли «перерешать»?
Грушевой с загадочным видом приподнял красивую бровь.
Могут, Леонид Ильич. Скажу тебе по секрету: над Задионченко уже «капает», а под ним «копают». Товарищ оказался с «прошлым».
Из «бывших»? непритворно обомлел Брежнев.
Ну, зачем так сразу! рассмеялся Грушевой. Задионченко «всего лишь» скрыл тот факт, что никакой он не Задионченко и не хохол, а еврей по фамилии Зайончик. Факт не смертельный, но ведь он скрыл его!
А теперь наши органы усиленно «обряжают» его в поляка и в шпиона Пилсудского. Никита Сергеевич пока «отбил» его но ты сам понимаешь: всё может быть. Все под Богом ходим: все солдаты партии. Служим там, где прикажут. Сегодня приказали Задионченко. Завтра прикажут мне. А послезавтра тебе. Так, что: будь готов!
Всегда готов! «оказался пионером» Леонид Ильич, хотя никогда им и не был.
А я и не сомневаюсь. Идеология вещь нехитрая: справишься. Хотя у тебя больше склонности к работе с людьми, но и эту ступень надо пройти. Сам понимаешь: без идеологии никуда.
Я понимаю.
И правильно делаешь. Секретарь обкома по пропаганде не предел. И второй секретарь обкома тоже.
Столько многозначительности было в словах Грушевого, что Брежнев ещё раз понял но теперь уже только глазами.
Вижу, вижу! одобрил Грушевой. И очень доволен тем, что мы «нашли друг друга». Я тебе пригожусь, ты мне. Ничего, что я так откровенен?
А разве мы не друзья, Константин Степанович? решительно «отвёл подозрения» Леонид Ильич.
Верно, Лёня. Поэтому буду прям: ты мне нужен. Как первое лицо в моей команде. Задионченко не вечен. Я уже намекнул Никите Сергеевичу.
???
Нет-нет! усмехнулся Грушевой. На тебя, а не на Задионченко. Если он и свернёт шею, то без моей помощи. Хотя вряд ли свернёт: мужик верно рассудил, что лучше быть чьим-то дураком, чем ничейным умником!
Леонид Ильич на мгновение «ушёл в себя».
Вы уже начинаете собирать команду?
А чего тянуть?
И тени шутки не нашлось места на лице Грушевого.
Во власть надо приходить уже с командой: сплочённой, вооружённой и готовой к боям. Последнее дело: разворачиваться под огнём противника! Да, что я тебя учу: ты сам недавно из армии
Грушевой энергично прищурил глаза.
Я мобилизую тебя, Лёня. Ты мобилизуешь других: у тебя талант на работу с людьми. Ты для всех свой. Даже для чужих. Поэтому, Лёня, ты и нужен мне. Как правая рука. Так, что «на пропаганде» ты не засидишься. Кстати, Хрущёв согласен. Пока с мнением, но и это уже не мало. Так, что, отбудешь срок и пойдёшь дальше.
«Прогноз» Леонид Ильич перенёс достойно: выслушивал похвалы в свой адрес в меру смущённо, в меру добродушно, в меру уважительно. Всё в меру. Это понравилось Грушевому. Это нравилось всем, кто вступал в контакт с Брежневым.
Твоя сильная сторона, Лёня организация и психология. Умеешь ты работать с кадрами. А это не каждому дано. И вроде нет в тебе никаких выдающихся качеств: ты не вождь, и не трибун а люди к тебе тянутся. И люди разные, некоторые из которых терпеть друг друга не могут. Это твоё качество здорово пригодится в будущем. И тебе, и мне. Ты понял главное: «кадры решают всё». И не на уровне лозунга, а для применения на практике. Тот, кто овладел кадрами овладел партией. Работа с людьми на первом месте. Один, даже самый талантливый никто. Но создавший команду, даже не будучи «семи пядей во лбу» сила. И одиночке эту силу никогда не одолеть! В этом очень скоро убедятся и Задионченко, и все остальные «безлошадные вожди».
Грушевой ещё раз обработал взглядом Брежнева.
Ты, Лёня умный и гибкий. «Несгибаемых», видишь, скольких согнули и поломали. Карьерные высоты не для них, а для таких, как ты. Тебя не смущает термин «карьера»?
Нет.
Леонид Ильич решил, что после такой дозы откровенности играть в лицемерие было бы слишком.
И правильно, в очередной раз одобрил Грушевой. Ничего зазорного в этом нет. Это только дураки и «дюже идейные» полагают, что делать карьеру в партии непорядочно. А карьера Это всего лишь служебный рост талантливого человека. А ты, Леонид Ильич талантливый человек. Ты не засидишься на месте. С моей помощью или без не засидишься. Так, что, я помогу тебе сегодня ты поможешь мне завтра. Другой забудет добро а ты нет. Вот ещё, за что я ценю тебя, Леонид Ильич.
Я не подведу, Константин Степанович.
Брежнев был предельно серьёзен: он уже научился отличать дифирамб от трезвого расчёта.
Можете на меня положиться.
Уже ложусь! рассмеялся Грушевой. Готовься «сменить квартиру», Леонид Ильич! Кстати, ты собираешься к старикам на Новый год?
Разумеется, Константин Степанович.
Ну, так, загляни ко мне «на огонёк». За рюмочкой и договорим
Дверь кабинета уже давно закрылась с той стороны а хозяин всё ещё находился под впечатлением от визита. И гость, и его визит стоили и друг друга, и впечатления. А всё потому что гость был гостем лишь сегодня: в перспективе он гляделся хозяином и не только этого здания. И его перспективы становились уже и перспективами Леонида Ильича. По этой причине и небо было сегодня голубее, чем вчера, и солнце светило ярче