Полянский не пал духом и продолжал работать. Но уже «берёг голос». «Наверху» это оценили и «перебросили» его на «тёплое» во всех смыслах место: в Краснодарский край. Тоже первым секретарём.
В июне пятьдесят восьмого сорокалетний Полянский тогда уже Председатель Совета Министров РСФСР избирается кандидатом в члены Президиума ЦК. В мае шестидесятого он, наконец, «дорастает» до «полного» члена Президиума за компанию с Косыгиным и Подгорным. А двумя годами позже он получает назначение на должность одного из заместителей Хрущёва в Совете Министров СССР. Совсем неплохо для его лет, особенно с учётом того, что ещё в пятьдесят четвёртом карьера его могла пресечься раз и навсегда.
Это говорило о многом. О многих талантах Дмитрия Степановича. В числе главных из них наряду с умом, трудолюбием и организаторским даром было отменное политическое чутьё. Чутьё момента. Чутьё опасности. Чутьё решающего шага. А ещё этот невероятный талант по части мимикрии! Уж кого-кого а его, Диму Полянского, Никита Сергеевич никогда бы не заподозрил в нелояльности. «Никогда бы» и так и сделал: не заподозрил!
Как видишь, работа идёт. Работают люди.
Леонид Ильич положил список в кожаную папку всегда предпочитал вещи из натуральных материалов и бросил её в сейф. Глухо щёлкнул замок.
На днях «отработаю» Шелеста: твоя информация по нему показалась мне перспективной
Пётр Ефимович? Приветствую тебя: Брежнев.
Голос Леонида Ильича генерировал неподдельное удовольствие от общения с руководителем коммунистов Украины. Но, даже если удовольствие и было поддельным, никто не распознал бы «подделку»: Брежнев являлся непревзойдённым мастером по части демонстрации чувств подлинных и всех остальных. Это было у него от природы. Распознав в себе эти качества, Леонид Ильич не пустил «дело на самотёк»: развивал, оттачивал и шлифовал мастерство ежедневно. И не было ещё ни одного человека, который не поддался бы его чарам. Даже Хрущёву, долгие годы вынужденному «косить» под «щирого козака» и выплясывать гопака перед Сталиным, было в этом плане далеко до Леонида Ильича.
В редкие минуты откровения с самим собой Брежнев с благодарностью вспоминал Грушевого. В политике Константин Степанович оказался его «крёстным отцом». Именно он порекомендовал Леониду Ильичу шире практиковать наличные таланты для достижения своих целей. Именно он раскрыл Брежневу суть «борьбы при социализме»: борьба «за портфель». А «портфель» можно было обрести, только «внушив» и «обаяв». И уже много позже «подсидев», «подставив» и «подкопав».
Жаль, что ты мало читаешь, Леонид Ильич, сказал он однажды Брежневу. Есть у Аверченко такой рассказ: «Бритва в киселе». Так вот, там актриса Бронзова по наивности думала, что она сможет легко управлять показавшимся ей «киселём» литератором Ошмянским. А он ей, вроде, и не перечил ни в чём но всегда в итоге побеждал. Побеждал, не воюя: ну, что может сделать «бритва» с киселем»!
Леонид Ильич навсегда запомнил плутовской взгляд, которым его тогда одарил Константин Степанович:
В тебе, Лёня, есть немало достоинств Ошмянского. Пользуйся ими
Это искусство пришлось Леониду Ильичу не только по плечу, но и по душе. А она у него была, ой, какой непростой! И те, кто неправильно представлял её, горько жалели о том. Увы постфактум: до конца дней своих
Пётр Ефимович, я слышал, ты на днях будешь у нас на Старой площади?
До уха Леонида Ильича донёсся протяжный вздох формата стона, и даже некрасовского, который «у них песней зовётся».
Да уж, буду Вызывают И не на днях а прямо завтра. Никита Сергеевич сказал, чтобы к полудню был, «как штык» Так, что, прямо с утречка и вылечу
Ну, так загляни ко мне как отрапортуешься: есть вопросы организационного порядка.
Опять «с той стороны» донёсся вздох, он же стон.
«Отрапортуешься» Мне бы твой оптимизм, Леонид Ильич Ладно, буду
Брежнев знал, какое время выбрать для встречи с Шелестом. Выдели он час до встречи того с Хрущёвым и откровенного разговора не получилось бы наверняка: Пётр Ефимович хохол хитрющий, «себе на уме». Начнёт «вилять» и так и не скажет ни «да», ни «нет». А встреча после «общения» с Никитой это совсем другое дело. Это, как говорят в Одессе, «две большие разницы».
Вопрос, по которому «Первый» вызывал Шелеста, не составлял тайны для Леонида Ильича. Он знал, что не на «чаепитие из бутылки»: «на ковёр». В результате второй подряд засухи в большинстве зерносеющих регионов Украины, в республике сложилась тяжёлая ситуация не только с обеспечением населения хлебом, но и с обеспечением скота кормами. Выгорело почти всё. Подчистую.
Петр Ефимович руководитель крутой и дельный сделал всё или почти всё для того, чтобы свести ущерб к минимуму. Порядку стало больше, но только не кормов. Особенно пострадала кукуруза главная любовь и забота Никиты Сергеевича. Ведь именно за счёт кукурузы Хрущёв намеревался решить проблему кормов. Кукуруза представлялась ему да и не ему одному ценнейшей в этом отношении культурой. Так оно и было. Вопрос заключался только в подходе к её насаждению.
А вот тут уже начиналась «заковыка». Можно даже сказать: «загогулина». Никита Сергеевич использовал глагол «насаждать» во всех смыслах: от «сажать в землю» до «вбивать кулаком». Другой формы «наделения добром» он не признавал. И кукурузу начали сеять повсюду: от причерноморских степей до северных окраин, включая Вологду и Архангельск. На Украине же решено было освоить кукурузой огромные площади безводных крымских степей.
Но Таврия зона рискованного земледелия. Вот, говорят: кто не рискует тот не пьёт шампанского. Шелест рискнул: попробовал бы не рискнуть! Но рискнул он не только на свою голову, но и на свою задницу: алкоголизм на почве злоупотребления шампанским ему теперь явно «не грозил». А всё погода: два засушливых лета подряд. В очередной раз «небесная канцелярия» не снизошла к мольбам хлеборобов и партийных работников. И теперь Петру Ефимовичу нужно было ехать в «первопрестольную»: держать ответ. Авторство грехов никого не интересовало: Шелест был избран «на безальтернативной основе».
Для заклания в качестве агнца. Потому что «у сильного всегда бессильный виноват»
Здорово, Пётр Ефимович! Да на тебе лица нет! Ты где его забыл?
Где забыл, спрашиваешь?
Не приняв шутку даже кислой улыбкой, Шелест обречённо махнул рукой.
В кабинете у Первого Там, где его с меня сняли Вместе «со стружкой».
Пётр Ефимович совсем по-мальчишески шумно повёл носом.
Ты бы слышал, Леонид Ильич, как он меня крыл! Я ведь и сам, знаешь, мастер, но таких слов ещё не слыхивал! Просто смешал меня с говном! Веришь ли, не помню, как и вышел от него! Хотя, скорее всего, не вышел: или вылетел, или вывалился. Не помню. Сволочь!
Последнее и явно искреннее слово вылетело из Петра Ефимовича помимо желания хозяина. Но Леонид Ильич не стал цепляться за случайность: ему нужен был «готовый продукт». Ведь не зря пелось в старинной народной песне: «Одна снежинка ещё не снег, ещё не снег, одна дождинка ещё не дождь». Товарища следовало подготовить: вскрыть «по полной» и довести до кондиции. Для шантажа даже случайное признание годилось. Для серьёзной работы нет. Здесь требовалось чистосердечное признание: объёмистое и с куда большим количеством матерков в адрес «объекта работы».
Садись, Пётр Ефимович: поговорим.
Шелест, промакивая лысину уже далеко не белоснежным платком явно «напромакивался» у Хрущёва грузно опустил полный зад на кожаный диван. Леонид Ильич пристроился рядом.
Помочь-то хоть обещал?
Угу, буркнул Пётр Ефимович, не поднимая головы. Расстаться с партийным билетом. «Я, говорит, вижу, что эта ноша Вам не по плечу. Там могу избавить Вас от неё!» Ну, а потом сразу перешёл на «ты» и добавил ещё пару слов по-русски в мой адрес
Шелест поднял голову, «по дороге роняя» совсем даже не скупую и не совсем мужскую слезу.
Знаешь, Лёня
Иногда они с Брежневым «доходили» в обращении до имён: земляки, как-никак.
порой так хочется плюнуть ему в рожу: «допекает», гад!
Дубль «аттестации» уже внушал доверие и Леонид Ильич сочувственно похлопал ладонью по дрожащей руке Шелеста.
Плюнуть, конечно, можно, Петя Только, думаю, что это не выход Этим дела не поправишь
Шелест моментально отставил слёзы.
Я тоже думаю, что Никитку пора уже призвать к порядку!
Удивительно, но «хитрый хохол» не стал «валять Ваньку» и изображать непонимание, вызывая Брежнева на большую откровенность. Это было необычно для него, но видимо, и в самом деле «припекло мужика».