Плюнуть, конечно, можно, Петя Только, думаю, что это не выход Этим дела не поправишь
Шелест моментально отставил слёзы.
Я тоже думаю, что Никитку пора уже призвать к порядку!
Удивительно, но «хитрый хохол» не стал «валять Ваньку» и изображать непонимание, вызывая Брежнева на большую откровенность. Это было необычно для него, но видимо, и в самом деле «припекло мужика».
Рад, что ты понимаешь всё так, как и следует понимать.
Брежнев обнял Шелеста за плечи.
И рад, что не стал «косить под убогого». Уж, если мы не будем доверять друг другу, то, что говорить о других?! Этот тип так и будет измываться над нами, над партией, над страной! Над всем народом!
Согласен!
Шелест решительно тряхнул крупной лобастой головой. Больше трясти было нечем: остальные принадлежности Пётр Ефимович растряс «по дороге наверх».
Мы хотим поручить тебе
«Мы»?!
Хитрющие глазки Шелеста переполняло любопытство. Но Леонид Ильич не стал играть в конспирацию. Вместо этого он выразительно поиграл своими знаменитыми уже бровями.
Мы, Петя. То есть, руководители центрального, республиканских, областных и краевых аппаратов партии!
Перечисление впечатлило Петра Ефимовича и он не стал домогаться конкретизации.
Так вот, Петро: мы готовы к разным вариантам развития событий. Конечно, не хотелось бы доводить дело до крайностей. Никита не совсем потерянный ещё человек. Но с ним нужно работать! Пора кончать не с ним, так с его самодурством!
Шелест насторожился. Он уже понял: Брежнев хочет что-то поручить ему персонально. И это «что-то» наверняка имеет отношение к Хрущёву. Он полностью разделял оценки Леонида Ильича, но лично вступать в противостояние с Хрущёвым?!
Мы намерены поручить тебе составить товарищеский разговор с Никитой. Он к тебе благоволит, несмотря ни на что. И он тебя послушается! Скажи ему, что
Э, нет!
Пётр Ефимович даже отдвинулся от Брежнева.
Как это: «скажи»! Где?!
Да на Пленуме! У себя, в Киеве!
На Пленуме?!
Шелест вскочил с дивана, как ужаленный.
Ты в своём уме, Лёня? Да он же меня сожрёт!
Так ведь ты говоришь, что уже сожрал?
Дотла доест! И кости обгложет!
Наступило, как пишут в романах, неопределённое молчание. Взглядом раскрасневшихся глаз Шелест выплёскивал из себя весь негатив к предложению Второго секретаря: «подставляют»! Но он ошибался: Брежнев и не думал его «подставлять». Всё это укладывалось в процесс «кулинарной обработки» Петра Ефимовича. «Хитрый хохол» должен был увидеть, что иного выхода, чем тот, который ему предложат, нет. А это «якобы предложение» было всего лишь стадией подготовки Шелеста к безболезненному восприятию ключевой идеи. Пётр Ефимович должен был как бы сам дойти до неё.
Брежнев простецки обработал пальцами мочку уха.
Это, конечно, верно. Но я думал мы думали, что вы его там «пропесочите» «снимите с него стружку» Хрущ и образумится Но ты прав: неизвестно ещё, как оно всё там может обернуться
Вот именно! вновь исполнился энергии Шелест: почему бы и нет, если пронесло?! Это всё равно, что самому лезть в пасть людоеду! Разговор без подготовки, без поддержки?! Нет, так не годится! Да и не разговоры с ним надо разговаривать!
Это уже было что-то и Леонид Ильич не стал медлить с заинтересованным взглядом. Удивительно, но Шелест не пошёл в отказ.
Ну, что ты так на меня смотришь, Лёня? Что: неправду я сказал, что ли? Ты и сам понимаешь, что с Хрущом надо кончать! Ну, ты же сам вызвал меня на этот разговор, Лёня!
Леонид Ильич молчал недолго: товарищ «дозревал» прямо на глазах. «Процесс дозаривания» подошёл к логическому концу, нужная «спелость» была достигнута. Оставалось лишь «выходить на коду».
Хорошо, Петя.
Брежнев улыбнулся по-свойски, как только он и умел.
Сколько человек ты сможешь «отработать» и «организовать»? Ты ведь свои кадры лучше знаешь?
Из «цекистов» от Украины?
Шелест собрал гармошкой морщины на лбу: задумался.
Думаю, человек двадцать пять-двадцать семь, минимум: «любовь» к Хрущу повсеместная.
Очень хорошо.
Леонид Ильич подошёл к сейфу, извлёк из него заветную папку со списком и заглянул в него.
Так, значит, от тебя в ЦК тридцать четыре человека. Двадцать пять-двадцать семь наших сторонников это неплохо. Совсем неплохо.
Пётр Ефимович «оптимистично» кашлянул, явно довольный положительной оценкой своих трудов пусть и будущих. Похвалы окрыляли и он «молодецки развернул грудь».
Ну, я ведь сказал тебе: двадцать пять-двадцать семь это минимум. Постараюсь «образовать» еще чёловека три-четыре. Но остаток тоже человека три-четыре это хрущевисты неисправимые: уж, очень они обласканы Никиткой!
Брежнев спокойно пожал плечами.
Ну, если враг не сдаётся
Шелест не читал Горького, но намёк понял.
Зроблю, Леонид Ильич: можешь не беспокоиться!
Действуй, Петя!
Леонид Ильич крепко пожал руку повеселевшему Шелесту.
Мы рассчитываем на тебя
Он хотел сказать «я», но в последний момент решил, что «мы» прозвучит внушительнее. И был прав
Глава седьмая
«Ты и сам понимаешь, что с Хрущом надо кончать!»
Прокрутив в уме финал разговора с Шелестом, Леонид Ильич задумался.
«Кончать!» А что, если»
Рука его потянулась к одному из телефонных аппаратов с гербом вместо наборного диска.
Владимир Ефимович? Здравствуй. Брежнев. Как дела? На охоту-то собираешься?
Удивить подобным вопросом кого-либо из членов Президиума было невозможно: охота была всеобщей страстью. Всеобщей и всепоглощающей. И ей действительно были подвержены все и куда активнее той любви, которой «все возрасты покорны». Разве что Косыгин с Сусловым «выпадали из дружных рядов». Первый любил академическую греблю, и если куда и выбирался, то лишь затем, чтобы походить на байдарке. Второй вообще сторонился активного отдыха, предпочитая ему «забивание козла» со своими помощниками или охранниками. Правда, иногда и Михаилу Андреевичу волей-неволей приходилось навешивать на себя ружьё и изо всех сил имитировать «одну, но пламенную страсть». Исключительно «в силу производственной необходимости»: не по душе ему было это занятие.
А вот Владимир Ефимович Семичастный бывший руководитель союзного комсомола и нынешний руководитель Комитета государственной безопасности являлся охотником настоящим, заядлым. Не таким умелым и опытным, как Хрущёв с Брежневым или те же Подгорный с Полянским, но не дилетантом. Охоту он любил искренне, всей душой. Ружьё и патроны всегда снаряжал сам, как настоящий охотник, не доверяя этого ответственного дела посторонним рукам.
С нашим удовольствием, Леонид Ильич! весело откликнулся он. Правда, голос его при этом слегка дрогнул: Семичастный уже был «подключённым». Но если бы кто-нибудь и мог подслушать этот разговор, то ничего «такого» бы не заподозрил: ну, радуется человек грядущему выходному! Ну, и что тут крамольного?!
Тогда как обычно. До встречи, Володя!
Брежнев не стал уточнять ни времени, ни места: не в первый раз он охотился с Семичастным. В том числе и после того, как поговорил с главой КГБ «по душам». Правда, соблюдая при этом осторожность, ловко вуалируя «острые темы» анекдотами, охотничьими байками, меткими бытовыми зарисовками и всё это «под гарнир» из дружелюбия и доброжелательности.
Но подобные меры были излишними: Семичастный давно созрел. Сам. Без посторонней помощи. Ему нужен был лишь «толчок извне», чтобы «завестись». Источником этой «кинетической энергии» и стал их с Брежневым разговор. И хотя Леонид Ильич первоначально не думал подключать Семичастного к работе так рано, откладывая этот момент на конец организационного периода, обстоятельства вынудили его ускорить привлечение руководителя КГБ.
В роли этих обстоятельств, как Брежнев и предполагал с самого начала, выступил Игнатов. Уж, очень болтливым оказался «президент» Российской Федерации! Все попытки «вразумить» и «призвать» оказались «гласом вопиющего». В отличие от «гласа» самого Игнатова: тот «крыл» Хруща на всех углах. И это бы ещё полбеды: к привычным даже для Никиты Сергеевича оскорблениям он стал всё чаще добавлять фразу о том, что скоро Хрущу конец!
Информация о «видоизменившихся» «проклятиях» Игнатова тут же пошла «наверх» в Москву: агентура Хрущёва на местах не дремала. Болтливость российского «президента» могла поставить под удар всех и Леонид Ильич был вынужден пойти на «досрочное подключение» Семичастного. Требовалось немедленно перекрыть каналы утечки информации, а там, где делать это было уже поздно обставить факт таким образом, чтобы Хрущёв не поверил Игнатову. Ну, будто опальный Николай Григорьевич от злости на Никиту Сергеевича «совсем того»: выдаёт желаемое за действительное!