Брежнев: «Стальные кулаки в бархатных перчатках»
Книга вторая
Александр Черенов
© Александр Черенов, 2020
Глава тридцать пятая
Слушай, Александр Николаевич, чего ты добиваешься?
После долгих раздумий Леонид Ильич «наступил себе на горло», чтобы очистить его от накопившихся слов. Вопреки себе, он решил поговорить с Шелепиным напрямую и высказать ему всё, без обиняков. Сегодня же. После заседания Политбюро: отдельно вызывать главу ВЦСПС к себе Генеральный не хотел: много чести и мало удовольствия.
Александр Николаевич в последнее время большей частью демонстративно отмалчивался на заседаниях. И не один, а в компании Воронова и Полянского. Последние старались отмалчиваться соло, но это не помешало Леониду Ильичу объединить их с зачинщиком. Один Шелест изредка пытался «шелестеть», явно недовольный умалением своей роли и почти открытым игнорированием собственного мнения, пусть зачастую и отсутствующего.
Вот и сегодня Шелепин за два с половиной часа не проронил ни слова, «отметившись» лишь парой неприязненных взглядов по адресу Генерального секретаря.
Что Вы хотите этим сказать?
Шелепин, хоть и был моложе Брежнева почти на двенадцать лет, но в былые времена, с глазу на глаз, нередко обращался к Леониду Ильичу по-свойски, на «ты». Сейчас же не хотел этого делать, явно оппонируя Брежневу «по линии доброжелательности». И не только потому, что на «ты» Генсек был лишь со «своими» или с кандидатами в «свои», а с прочими только на «вы». И не только потому, что Александр Николаевич предпочитал ясность: он сам не хотел «сокращать дистанцию». Не из политической целесообразности, не в порядке демонстрации: от внутреннего чувства, подлинного и глубокого.
И Брежнев понял всё и сразу. Он понял, что разговор «по душам» заканчивается, фактически и не начавшись. И, тем не менее, он «не выключил микрофон».
Александр Николаевич, что бы ты обо мне ни думал, я к тебе отношусь с искренним уважением. Можешь иронизировать, можешь не верить это так.
С искренним уважением? Как к достойному врагу?
Лицо Шелепина, если и изменилось, то лишь в сторону ещё большей кривизны: «благими намерениями дорога к отставке вымощена». Но Леонид Ильич, похоже, и не рассчитывал на трансформацию обратного порядка.
Я не буду скрывать: мы с тобой не друзья-приятели. Как-то так получилось что не получилось. Ну, что ж: бывает. Но это не должно мешать нормальным отношениям. Это не должно мешать совместной работе: дел по горло! И, уж, тем более, несходство во взглядах не должно делать нас врагами. Я, со своей стороны, не считаю тебя врагом. Ты, Александр Николаевич, мне не друг, но и не враг!
«И не друг, и не враг а так!»
Шелепин добавил лицу кривизны. Но удивительное дело: «наружу» прорвалось и что-то от души. Какая-то частичка искренности и это была не искренняя враждебность. Скорее грусть по несбывшемуся себе и неизбывшемуся Брежневу.
Нет, Александр Николаевич
Генсек упорно «третировал» Шелепина именем-отчеством.
не так. Прежде всего, я считаю тебя толковым руководителем. Очень толковым. Даже талантливым руководителем крупного масштаба
Брежнев посверлил взглядом собеседника, явно не ждавшего, но и не желавшего комплимента и «дострелил» фразу:
который все свои таланты растрачивает на амбиции вредные, в первую очередь, для него самого.
Намёк был более чем прозрачным, но Александр Николаевич вновь постарался его не увидеть. Очень постарался. Леонид Ильич опять «перезарядил ружьё».
А ведь мы могли бы дружно работать. На пользу делу. К взаимной выгоде.
И этот намёк был достаточно откровенным, тем более что Леонид Ильич сопроводил его выразительным маневром бровей.
«Напрасно стараешься, товарищ волк в овечьей шкуре! Меня на эту туфту не купишь!».
На этот раз Шелепин не стал игнорировать намёк. Всё, что он думал о Брежневе и его «искушении», без труда читалось в его взгляде. И взгляд этот был не менее выразительном, чем тот, который его «соблазнял» Генеральный секретарь.
Я вовсе не открываю торги по принципу «ты мне, я тебе».
Леонид Ильич без труда «расшифровал» всё, «сказанное» глазами Шелепина.
Поэтому в мои намерения не входит предлагать тебе прежнюю должность: в Секретариате вакансий нет.
Неужели?
«Шурик» вновь изыскал резерв для дополнительной кривизны: в прошлом году Брежнев «продвинул» в секретари ЦК Катушева, который в своё время «правильно» сориентировался «в вопросе Егорычева». Это к вопросу об отсутствии вакансий.
Но мы могли хотя бы нормализовать отношения.
Леонид Ильич сделал вид, что не заметил иронии профсоюзного «босса».
«Нормализовать»? перемешал иронию с любопытством Шелепин. Что Вы имеете в виду?
Перестань склочничать за моей спиной!
Леонид Ильич выразился прямо и совсем «недипломатично». Выразился именно так, как и хотел: устал «занавешиваться» улыбкой. Прозвучало это пожелание довольно жёстко и однозначно, хотя и сопровождалось совершенно не злым взглядом.
И не настраивай других против меня!
Это я настраиваю?!
Ещё не закончив фразу, «Шурик» принялся «накручивать себя». Маски были сброшены: «вечер переставал быть томным».
Вы, который методично выдавливает из Политбюро всё мыслящее инако, всё противящееся Вашему курсу на единовластие, обвиняете меня в том, что я настраиваю людей против Вас?!
Александр Николаевич отвёл взгляд в сторону, «по пути» звучно фыркнув.
«Чем кумушек считать трудиться, не лучше ль на себя, кума, оборотиться?»
Леониду Ильичу и не нужно было видеть сейчас выражения лица Шелепина: голос Александра Николаевича, переполненный желчью, отрабатывал за двоих. «Стирая с лица остатки грима», Брежнев вздохнул.
Ну, вот что
Добродушие «приказало долго жить».
как я вижу, Вы, товарищ Шелепин, доброго отношения к себе не цените. Поэтому я скажу прямо: не играйте с огнём, Шелепин! Мне известны не только все Ваши разговоры мне известен каждый Ваш шаг! Учтите это: в отличие от Полянского, я не дам Вам повода считать себя идеалистом!
Александр Николаевич почувствовал, как у него нехорошо засосало под ложечкой, а по внутренностям пробежал холодок совсем даже не бодрящий. Генсек почти дословно процитировал его «времён последнего разговора» с Полянским и Вороновым.
«Подслушивают! А, может, и хвост приставили!»
В тот же день Александр Николаевич поделился информацией с Вороновым и Полянским. На этот раз соблюдая все правила конспирации, почему содержание рандеву, в отличие от факта такового, и осталось для Брежнева неизвестным.
Это предупреждение всем нам, мрачно резюмировал Геннадий Иванович, когда Шелепин закончил «изливать душу». Ясное и недвусмысленное. И думаю, что Лёня не станет церемониться ни с кем из нас.
И что ты предлагаешь? вскипел Шелепин. «В кусты»? Не рановато ли, Гена?
Воронов устало махнул рукой.
Ничего я не предлагаю, не заводись! Просто я думаю, что нам нужно перенести центр тяжести на Политбюро и Пленум. Хватит играть в «заговорщиков»: пора «идти в народ». Это к вопросу «о кустах». Брежнева нужно «валить» гласно. На людях! Иначе он нас всех «отработает» поодиночке.
Легко сказать: «на людях»
Полянский качественно посерел лицом. В последнее время у них обоих у него, и у его лица было всё меньше оснований для мажорного окраса.
Вот именно! буркнул Шелепин, не оставив друга без поддержки и не оставшись без неё сам. Для того, что «свалить» Лёню на людях, нужно подготовить людей. Очень много людей! Не на Политбюро же мы будем их готовить!
Но и не здесь! веско парировал Воронов. Хватить уже нам уподобляться базарным кумушкам, да плакаться друг другу в жилетку! Пора активизировать работу на периферии пока ещё не поздно
Наступило молчание. На всех наступило. Первым выбрался из-под него Полянский.
Гена прав, Шура. А то мы только разговорами занимаемся. Да и то друг с другом. Дальше разговоров дело-то не идёт
Он огорчённо махнул рукой.
А какие были планы! Даже наметили участки работы! Кое-что даже успели сделать по мелочам. Но «до ума» так и не довели Ну, вот почему у нас, у русских, всё не как у людей?!
Он покосился на мрачного, как туча, Шелепина: вопрос был слишком глобальным для того, чтобы Александр Николаевич мог ответить на него. Тем паче в цензурной форме. Не дождавшись «рассмотрения крика души», Полянский ещё раз упал духом:
А ещё жалуемся, что Лёня «оптимизирует» нас поодиночке Лёня действует так, как и любой из нас действовал бы в подобной ситуации