«Нужна тебе моя оценка Пленума! Что же ты, дядя, такой робкий? Помочь, что ли?».
По-моему, всё прошло в деловом ключе.
Заметив, как Суслов раздражённо дёрнул щекой, Александр Николаевич иронически хмыкнул про себя, конечно: «не один ты умник!»
А как Вам шум, поднятый вокруг деятельности правительства?
Шелепин в очередной раз воспрянул душой: «шум» это обнадёживало. Уже одним этим хозяин давал понять гостю, что ждёт от него большей откровенности.
Ну, где-то критика была объективной, где-то субъективной, «отработал за дипломата» Александр Николаевич. Из тактических соображений. И Суслов понял: «время разбрасывать камни».
Александр Николаевич, Вас, как трезвомыслящего политика, не могла не насторожить тональность выступление Брежнева. Вы готовы к прямому ответу на вопрос?
Если Вы его зададите, ещё раз «ушёл» Шелепин.
Вытянутое лицо Суслова вытянулось ещё больше.
Хорошо, Я спрошу прямо: Ваше мнение о выступлении Брежнева?
Михаил Андреевич умышленно второй раз подряд назвал Генсека только по фамилии. Потому что умному должно быть достаточно.
И Шелепин принял намёк. Как руководство к действию.
Как отношусь? Как к очередной попытке всем показать, кто в доме хозяин.
Суслов облегчённо выдохнул и перестал конспирироваться: разговор вступал в деловую фазу. Шелепин заметил это и «рванул из окопа».
Для меня несомненно, что, не согласовав выступления в Политбюро, Брежнев отбросил все условности и перешёл в атаку! В атаку на принцип коллективного руководства!
Александр Николаевич «гвоздил» уклончивость Суслова хлёсткими фразами как умелый автоматчик, который прицельными очередями «косит» противника. Каждое слово гостя попадало в цель: о том говорило лицо идеолога.
А ведь ещё совсем недавно сам Брежнев, прикрываясь необходимостью соблюдения этого принципа, призывал членов Политбюро воздерживаться от выступления в прениях. Более того: предлагал считать доклад Генерального секретаря общей точкой зрения Политбюро! Помните этот случай, Михаил Андреевич?
Суслов кивнул головой: факт имел место.
И вот теперь Брежнев отбрасывает этот принцип, как ненужную бумажку! Ну, как же: он убеждён в том, что его поползновениям больше ничего не угрожает!
После такой исповеди Михаил Андреевич и сам мог «снять забрало».
Я думаю, уважаемый Александр Николаевич
Впервые за многие годы знакомства Суслов назвал Шелепина «уважаемым». И не с трибуны, не на бумаге а при непосредственном контакте, с глазу на глаз. Это, не то, чтобы «окрыляло», но, как минимум, бодрило даже совсем не сентиментального Александра Николаевича.
я думаю. Что Брежнев заблуждается относительно решимости партии отстоять незыблемость принципа коллективного руководства.
И этот пасс идеолога пришёлся Шелепину по душе: в редакции Суслова они с ним уже олицетворяли собой партию.
Полностью согласен с Вами, Михаил Андреевич! не преминул он «составить компанию» идеологу. Мы просто обязаны поставить Брежнева на место!
Позиция Шелепина настолько обрадовала Михаила Андреевича, что рука его уже потянулась к папке с письмом в ЦК: захотелось компании, а заодно, и комплиментов. Но в последний момент политическое благоразумие взяло верх над секундной эйфорией и рука вернулась на исходную позицию. Откровенность Шелепина опять показалась хозяину чреватой последствиями и, ладно бы, если только для Шурикам.
Надо ставить вопрос о Брежневе на Пленуме!
Наклонившись над Сусловым, Шелепин переключился на шёпот и заговорщически обернулся через плечо. Для большего эффекта: настоящий заговорщик.
На ближайшем же Пленуме. В марте! А до этого мы должны подготовить общественное мнение!
ЦК?
Шелепин решительно тряхнул головой.
Да!
От той решительности, с которой гость тряхнул головой и словом, Михаил Андреевич «убежал в себя», чтобы уже там взять себя в руки. Так сказать «изнутри». Судя по тому, что не удалось «здесь», это не удалось и «там»: пальцы идеолога нервно забарабанили по столу. Наконец, он «выбрался наружу» и отважился на скользящий взгляд мимо гостя, который уже явно заждался продолжения.
Александр Николаевич, кого мы можем подключить к делу уже сегодня?
В отличие от хозяина, Шелепин не стал «убегать в себя».
Ну, я думаю, список наших союзников, Михаил Андреевич это «секрет Полишинеля». Поэтому «темнить» незачем: Полянский, Воронов, Шелест
В отличие от хозяина, Шелепин не стал «убегать в себя».
Ну, я думаю, список наших союзников, Михаил Андреевич это «секрет Полишинеля». Поэтому «темнить» незачем: Полянский, Воронов, Шелест
Он подумал немного в том числе, и бровями и добавил:
Подгорный.
??? неожиданно оказался честен Суслов.
Но его, пожалуй, лучше задействовать на втором этапе, тут же откорректировал список Шелепин: меньше иллюзий больше гарантий.
Удовлетворившись поправкой: «лучше меньше да лучше» Михаил Андреевич не стал развивать тему. Точнее, не стал развивать тему Подгорного: тем хватало даже при дефиците фамилий.
А что Вы думаете по поводу Мазурова?
Мазурова?
Шелепин задумался. По-настоящему, «не играя»: покривил щекой и даже цокнул сквозь зубы.
Сложный вопрос, Михаил Андреевич. Так просто и не ответишь.
А Вы не упрощайте!
Ограничивая гостя в маневре, Суслов ясно дал понять ему, что от ответа не уйти. Гость не смутился даже ухмылку не снял с лица.
Я бы, может, и упростил, да Мазуров не позволит
?
Очень, уж, он непростой человек. Я до сих пор не могу решить, куда его отнести
???
Нет-нет, прибавил в ухмылке Шелепин. Я не насчёт адреса кладбища: я насчёт квалификации. Ну, то есть: друг или враг?
Неожиданно Суслов усмехнулся. Почти. Это оказалось неожиданно для Шелепина: «главный идеолог» являлся непревзойдённым мастером по части отсутствия мимических талантов. Иногда создавалось впечатление, что он так и родился с личиной «человека в футляре». Хотя, вряд ли это была личина. Скорее всего: форма внешнего проявления внутренней сущности.
Скажите, Александр Николаевич: при том, что Мазуров Вам не друг, означает ли это, что он друг Брежневу?
Шелепин решительно мотнул головой.
Никоим образом. Мазуров мне, конечно, не друг. Но если мне он всего лишь не друг, то Брежневу он безусловный враг. Минимум, противник. И противник, действующий не из эгоистических соображений
При этих словах очки Суслова удивлённо приподнялись: Михаил Андреевич явно не ожидал такой самокритики пусть и нечаянной от амбициозного Шурика.
а исключительно из принципиальных. То есть, такой, какого невозможно склонить на свою сторону ничем, кроме как «исправлением линии». А на это Брежнев не пойдёт никогда!
Значит
Довольный тем, в каком направлении пошёл разговор, Михаил Андреевич даже «совершил покушение на улыбку».
если Шелепин враг нашего врага
то он наш друг!
Ну, может, и не друг, сделал «поправку на реалии» Суслов, но союзник несомненно. И мы ни в коем случае не должны оставлять товарища Мазурова в стороне от работы.
«Ай, да, Суслов»! восхитился глазами Шелепин. «Прямым текстом» восхитился. «Не человек в футляре, а ай, да сукин сын!. Надо же, как понимание опасности преображает человека!»
Мне поговорить с ним, или мы сделаем это оба?
Верный себе и своему деятельному характеру, Александр Николаевич уже решил не откладывать разговора с Мазуровым.
Суслов, не торопясь, помял лицо скепсисом.
Пожалуй, будет лучше, если я поговорю с ним сам. А не то он подумает, что мы с Вами устраиваем спектакль, чтобы заманить его в ловушку, а потом сдать Брежневу «тёпленьким».
Шелепин одобрительно кивнул головой: разумно.
А когда мы оба «раскроем карты», тут я Вас и подключу. А Вы будьте готовы.
«Всегда готов!» под неизменную ухмылку «отсалютовал» Шурик, и решительно освободился из плена кресла. Уже у дверей он вспомнил.
Ещё один момент. Я думаю, что нам следует заготовить письмо в ЦК, и огласить его на пленуме. Но людей надо ознакомить с ним уже сейчас, немедленно чтобы к пленуму они уже были «доведены до готовности». Надо бы продумать текст, Михаил Андреевич.
«Главный идеолог» помедлил секунду и выглянул из-за очков.
Продумаем, Александр Николаевич. Не беспокойтесь.
Даже сейчас он не рискнул «снять кольчугу»: сработал годами шлифовавшийся инстинкт самосохранения, который лишь укрепили всевозможные рефлексы
Глава тридцать седьмая
Мазуров оказался «не мальчиком, но мужем»: не стал «играть в кошки-мышки» с партийным идеологом. Нарождающееся самовластие Брежнева беспокоило его не меньше, чем Суслова. Пусть и «с другого фланга»: если Кирилл Трофимович соответствовал песенной установке «прежде думай о Родине а потом о себе», то Михаил Андреевич поступал с точностью «до наоборот». Но сейчас это не мешало им быть союзниками: для Мазурова «коллективный стиль руководства» не являлся ни идеологическим штампом, ни средством прикрытия собственных интересов. Неправильный Кирилл Трофимович неправильно же и думал.