Мне можно переодеться? глухо спросил Рассел.
Да, конечно. Я подожду вас в коридоре.
Да, разумеется, он понимает. Ему дают время прийти в себя, но Роняя вещи, путаясь в рукавах и пуговицах, Рассел переоделся, рассовал по карманам пиджака содержимое пакета. А это что? Справка? Да, справка об освобождении. Её в бумажник, всё-таки документ. Ну вот он оглядел камеру, да, всё-таки камеру, и вышел в коридор, неся непривычно лёгкий пустой портфель.
Ни Северина, ни конвоира, только доктор. Рассел подошёл к нему.
Я готов.
Всё взяли? Идёмте.
Через внутренний переход они перешли, как понял Рассел, в другой корпус. Здесь коридор был намного оживлённее. Больные в тёмно-зелёных пижамах, сёстры, врачи, посетители И почти все здоровались с доктором. Ещё один переход, а здесь народу заметно меньше, и доктор открывает перед ним дверь.
Заходите, Шерман. Это ваша палата.
Рассел огляделся и пожал плечами.
Не вижу принципиальной разницы. Всё то же.
Жариков улыбнулся.
Дверь не запирается и окно без решёток. Располагайтесь, бельё на кровати. С завтрашнего дня будете ходить в столовую и на процедуры, а сегодня привыкайте к новому месту.
И ушёл.
Рассел снова огляделся. Да, всё то же, и всё по-другому. Ну, что ж, будем устраиваться. Он поставил под вешалку портфель, повесил плащ и подошёл к окну. Милый парковый пейзаж. Снег делает его даже изысканным. И тихо. Как же здесь тихо. И безлюдно.
Рассел отвернулся от окна, подошёл к кровати. Да, бельё, тёмно-зелёная пижама, даже шлёпанцы стоят наготове. Тумбочка у кровати, стол у стены, два стула, вешалка в углу, а костюм куда? О, даже плечики предусмотрены, именно костюмные. И отдельно для рубашки. А эта дверь куда? Санузел? Да, так и есть. Ну, будем обживать этот мир. Сколько его здесь продержат, неизвестно, а спешить ему некуда, не к кому и незачем.
На подходе к своему кабинету Жариков увидел Леона и Алика. Оба уже переоделись, но явно ещё не успокоились и были там, в игре. Увидев Жарикова, они заулыбались.
Здравствуйте, Иван Дормидонтович Здравствуйте
Здравствуйте, кивнул Жариков. Как рука, Лёня?
Полный порядок, он несколько раз согнул и разогнул руку.
Он может работать, робко, но очень старательно сказал Алик по-русски. Он сильный.
Жариков улыбнулся.
Молодец, совсем чисто получается, сказал он по-английски и продолжил по-русски: Как твои дела?
Спасибо, Алик улыбкой извинялся за неуверенный русский. У меня всё хорошо.
Рад за вас.
Что ж, приходится признать правоту Андрея, его метод лечения дал блестящий результат. И, разумеется, все парни на его стороне, а Шерман теперь не под охраной. Но и до парней что-то доходит. Дети учатся жить по-взрослому.
Леон и Алик попрощались и убежали, явно не из-за боязни опоздать, а получая удовольствие, даже радость от движения. Жариков негромко рассмеялся им вслед и вошёл в свой кабинет. Через пять минут придёт Чак, надо подготовиться. До чего же жёсток и неуступчив. Рабская покорность, заискивание, приниженность только как маска. А под ней презрение и ненависть. Считается только с силой, презирает всех, кто слабее. Но и это маска, попытка самооправдания собственной жестокости. И только убедившись, что парни могут дать ему отпор, а то и просто сильнее его, изменил к ним отношение. И в то же время явно симпатизирует Андрею, далеко не самому сильному. Неужели из-за того, что Андрей джи? Но и Арчи, и Майкл, и Джо с Джимом, и ещё Так что это уже личное. Ненавидит Старого Хозяина и его же смертельно боится. Ну, что ж, клин клином вышибают, так? Вот и попробуем сегодня клин. Чак достаточно окреп для решающего действия.
Жариков оглядел приготовленный на маленьком боковом столике инвентарь. Бумага, ручка, пепельница, зажигалка, энциклопедический словарь на английском.
В дверь осторожно постучали.
Входите, сказал Жариков по-английски.
Чак вошёл, плотно прикрыв за собой дверь, вежливо улыбнулся.
Добрый день, сэр.
Добрый день, Чак. Проходите к столу.
По дороге на своё обычное место Чак покосился на боковой стол и разложенные на нём вещи, но промолчал, ни о чём не спросил. Сел к столу. Напряжён, подобран, как перед прыжком, свежевыбрит, все пуговицы аккуратно застёгнуты, волосы расчёсаны.
Как вы себя чувствуете?
Спасибо, сэр, очень хорошо, сэр.
Болей больше нет?
Нет, сэр.
Скорость последнего ответа не понравилась Жарикову.
Болей больше нет?
Нет, сэр.
Скорость последнего ответа не понравилась Жарикову.
Вы ходите в тренажёрный зал? На гимнастику?
Да, сэр, и с невольно прорвавшейся хвастливой улыбкой: У меня всё получается, сэр.
Всё? весело переспросил Жариков.
Лицо Чака сразу окаменело, улыбка стала жалкой.
Рассказывайте, мягко, но исключая отказ, сказал Жариков.
Чак судорожно вздохнул.
Я я не могу больше и совсем тихо, обречённым шёпотом: бить не могу.
Жариков молча ждал. И Чак, зная, что всё равно расскажет, так чего тянуть, стал объяснять.
Пока это «груша» или мешок, я всё могу. Представлю человека, и сразу немеет как опять паралич, Чак опустил голову. Потом проходит.
Этого Жариков не ждал и даже не предполагал. Он попросту растерялся, а Чак, не заметив этого, продолжал:
Я я дважды себя проверил. На руках, и ногами попробовал. И упал. Ноги отказали. Ведь ведь не было же, ноги мне совсем не болели. А бить ими не могу. Мне мне не жить теперь. Забьют меня.
Никто вас не тронет, мягко и очень убедительно сказал Жариков.
Здесь да, кивнул Чак. Вы запретили им трогать нас. Меня и Гэба. Они слушаются вас, сэр. А потом? В городе у вас власти нет. Прошу прощения, сэр, но это так.
Чак говорил тихо, но с такой силой убеждённости, что Жариков понял: не переубедить. Никаких доказательств Чак попросту не услышит. Потому что не хочет слышать. Надо менять тему. Если тропа явно тупиковая, надо свернуть и поискать другую. Или хотя бы удалиться от опасного места.
Вы в библиотеке были, Чак?
Чак вздрогнул и поднял голову.
Да, сэр. Мне разрешили посмотреть книги, сэр.
Взяли что-нибудь почитать?
Да, сэр.
Чак отвечал очень осторожно. С одной стороны, доктор, можно сказать, велел ему читать, а с другой стороны всякое ведь может случиться, у беляка всегда найдётся за что наказать. Книга, конечно, интересная, и парни, увидев, что он хорошо читает, зауважали. Смешно даже. Но
Книга интересная?
Да, сэр. Спасибо, сэр.
Вам нравится читать, Чак?
Чак неопределённо улыбнулся, не зная, как отвечать. Следующий вопрос удивил своей бессмысленностью.
А почему раньше вы не попросили книгу или журнал?
Приказа не было, сэр, Чак даже плечами пожал, не понимая, как это можно не знать элементарных вещей.
Вы делаете всё по приказу, Чак?
Чак сразу насторожился. Что, сейчас опять начнётся, что выполнение преступных приказов преступление? Надоело уже. И ведь беляк должен понимать это, а притворяется.
Я раб, сэр. И должен выполнять все приказы хозяина. И любого белого, сэр.
Любой приказ?
Чак на мгновение стиснул зубы так, что на скулах вздулись желваки.
Сэр вы же знаете я не могу сопротивляться я раб
Рабство отменено.
Сэр! выдохнул он, почти крикнул. Сэр, вы знаете. Скажут те слова, и я раб. Хуже раба!
Хотите освободиться, Чак?
Чак судорожно вздохнул.
Это это невозможно, сэр.
Почему вы так думаете?
Но Чак беспомощно смотрел на него, но как же иначе, сэр? Это же вечно, на всю жизнь, до смерти, сэр.
Я повторяю. Вы хотите освободиться?
Чак сидел неподвижно, только дёргались мышцы на шее, да растопыренные пальцы царапали натянутую на коленях тёмно-зелёную байку, будто хотели сжаться в кулак и не могли.
Что я должен делать? наконец, с усилием выталкивая слова, спросил Чак.
Идите к тому столу и садитесь.
Чак, как автомат, выполнил его приказ.
Пишите. Си ай ти ю эй ти ай оу эн Читайте про себя, что получилось.
Чак вдруг отпрянул от стола, вскочил на ноги, опрокинув стул.
Нет! Нет, сэр, это запрещено! Нельзя, сэр! Вы же знаете, сэр Нет не надо
Надо! жёстко ответил Жариков. Если вы сейчас не пересилите себя, то уже никогда не сможете. Садитесь и пишите.
Помедлив, Чак поднял стул и снова сел к столу, взял ручку.
Что писать, сэр?
Остальные слова.
Что?! Чак резко обернулся к нему, забыв добавить положенное обращение.
Остальные слова, повторил Жариков. Всю формулу. Вы её знаете. А я нет. Пишите сами.
Чак смотрел на него широко раскрытыми глазами. Жариков молча взял какую-то книгу, открыл наугад и погрузился в чтение. И наконец услышал тихое поскрипывание пера о бумагу. Чак писал. В кабинете установилась тяжёлая напряжённая тишина. Когда Чак отодвинул стул и встал, Жариков не поднял головы.