На самом деле это я был призраком. «На севере, сказал Бунин, отрадна безнадёжность». А здесь? Да, там я не придавал ей значения, там она, казалось мне, в порядке вещей. На Одессу я возлагал большие надежды. Но они оказались «метафизикой». Враз расхотелось отыскивать «Гамбринус». В поезде мне сказали, что знаменитый кабачок здравствует и поныне. Правда, не процветает, как во времена, описанные Куприным. И вот стало не до него.
В Воронцовском сквере я плюхнулся на скамью и вытянул натруженные ноги. А акации и каштаны вздымали вокруг голые, но могучие кроны. Никакого сравнения со скрюченными карликами в болотах близ Полярного круга, у Оленьего или Кандалакши. Совсем другой мир! Примет ли он меня, как принял соседствующую парочку, тихо ворковавшую о чем-то своём, любовно ласковом. Я не обращал на них внимания до тех пор, пока не почувствовал на себе пристально-внимательные взгляды парня. Он даже стал запинаться, отвечая девчонке.
«С чего бы это? Я даже подобрался. Не нравится мой плевок, или претят многодневная небритость, ватник и кирзачи?»
Подняться и уйти мешали лень и усталость. Хотелось дождаться вечера в уютном сквере, а уж потом на вокзал. Мыкаться до утра по привычке, грозившей стать утомительной традицией.
Простите Парень подался ко мне, в глазах любопытство. Вы, случаем, не Михаил Гараев? Смотрю и думаю: он? не он? Уж больно похожи на моего старого знакомого.
Мало сказать, что меня будто током прошибло. В Одессе, где я сроду не бывал, меня называют по имени и фамилии!
Гараев, подтвердил я, вперив, что называется, взгляд в почтенную будку молодого еврея. А ты а вы Юлька Яновский!
Одиннадцать лет минуло с тех пор, как Яновские съехали от нас и вернулись из эвакуации к своим пенатам. Юльке, как и мне, уже за двадцать, а он рассмеялся прежним булькающим смехом, подтвердив тем самым, что я, как и он, не ошибся.
Как, Миша, ты оказался в Одессе?
Спрашивая, он запнулся. Видно, обеспокоил мой наряд. И внешность. Действительно наводят на размышления, как всякого добропорядочного гражданина.
Оказался Не хотелось ничего объяснять. А вот взял и оказался. Давно мечтал. Ах, Одесса моя ненаглядная, без тебя бы не смог, вероятно, я. Как Утёсов. Ну и прибыл взглянуть на шаланды, полные кефали, а повезёт, так на рыбачку Соню и Костю-рыбака. Я ведь и сам рыбак. Только что с Мурманска. Треску ловил, селёдку тягал, вот и стало любопытно, а как здесь нынче с бычками и кефалью.
Он был ухожен и сыт. И выглядел очень домашним. Это меня обозлило, и, войдя в раж, я даже пропел:
В Мурманске всего вдоволь набрали,
шпринги и продольные отдали,
в три гудочка прогудели
и ушли на три недели
слушать капитанские морали!..
Он понял моё состояние и улыбнулся.
Всё-таки расскажи поподробнее, что да как. А до этого?
Он оказался настырнее, чем я думал. Пришлось рассказать о художественном училище, в котором не доучился, ну и так далее. Я был краток и хронологичен, а Юлька зато обрушил на меня пространную и осуждающую речь.
Да, он принялся поучать меня и воспитывать.
Глупо, Миша, очень глупо ты поступил, бросив училище. Ну, сам подумай! Ведь диплом, можно сказать, уже лежал в кармане! Он говорил с таким жаром, так хватал меня за руку, что я подумал: как славно, что мы дружили в пацаньи военные годы! Жизнь развела, а то, наверно, и сейчас бы не разлей вода! Не здесь, тут вряд ли, а там, в нашей тмутаракани.
Кира, ты посмотри на него! Что он говорит! Нет, ты послушай! И Юлька ухватил руки своей подружки, до сих пор не проронившей ни слова. Не знаю, чем ты руководствовался, делая свой выбор, но так не годится. Не вижу главного рационализма. Она вот, Кира, на будущий год заканчивает четвёртый курс нашего худучилища. Вы же коллеги! Она тебе скажет то же самое. Работать биндюжником может каждый биндюжник. А кистью?! Нет, вы послушайте его! Миш, Кира сведёт тебя со своими ребятами, сходишь в учебную часть Кепочку свою и ватник оставишь в общежитии. У тебя есть при себе какие-то рисунки, этюды? Есть? Вот и отлично. Я и сам знаком со многими, даже с пятикурсниками училища. У них Лужецкий есть. Замечательный бас! Получит диплом и в консерваторию. Так ведь будет петь, а не бычками торговать на Привозе!
У каждого свои обстоятельства пробормотал я, уже понимая, что как ни крути, а его вариант самый предпочтительный в моем нынешнем положении. А примут ли?
У каждого свои обстоятельства пробормотал я, уже понимая, что как ни крути, а его вариант самый предпочтительный в моем нынешнем положении. А примут ли?
Под лежачий камень нахмурился Юлька и вскочил, подхватив девчонку под локоть. Надо же пробовать! Сейчас проводим Киру, а после к нам. Мама и папа, вот увидишь, обрадуются тебе. Переночуешь у нас, сполоснёшься в ванне
Я только из бани
Тем более!.. и забулькал добродушным смешком, сообразив, что сморозил. Словом, Миша, слушай сюда и не противься случаю. Не зря же он свёл нас, верно? Его Величество Случай!
Надо ли говорить, что я почувствовал облегчение: за меня что-то решили, предложили руководство, обозначился какой-то просвет, забрезжили надежда и определённость.
Случай богиню зовут. Её узнавать научитесь: часто нам предстаёт в разных обличьях она.
Гёте я ввернул, чтобы показать, что, мол, тоже не лыком шит, да и Сашку вспомнил. Он бы бабахнул сейчас из всех орудий Достоевским влупил или каким французом. Порылся бы в книжке своей, в голове поскрёб бы и Эх, необразованность наша!..
Кира, словно почувствовав это, а может, и без умысла, улыбнулась и, сославшись на Ницше, который утверждал, будто все танцуют на ногах случая, добила меня своей эрудицией, доказав, что умные люди, вроде неё и дембеля Сашки, читают одни и те же книги. Она ж, поправив очки, давнула меня Анатолем Франсом!
Не лучше ли сказать, что так решила судьба, и что сила, именуемая нами случаем, а в сущности являющаяся естественным порядком вещей, совершила это незаметное деяние?
Я склонил голову в совершенном почтении, но мысленно обозвал её «синим чулком». А в общем дело не в ней. Коли так решила судьба, а богиня предстала в виде Яновского, то, может, наша встреча и есть тот самый «естественный порядок вещей»? А «незаметное деяние» станет заметным событием в моей жизни.
Кира жила поблизости от сквера. Юлька тоже. Треугольный переулок оказался рядом.
Папа и мама Яновские, в отличие от сына, встретили меня без бурного восторга, но, в общем и целом, достаточно хорошо: хлопотали вокруг и улыбались А какой энтузиазм они проявили в обсуждении моей дальнейшей судьбы! Да нет, все прошло отлично. Расспросам не было конца. Бетта Михайловна ахала и охала, узнав, что сестрёнка выскочила замуж, спросила, ввергнув меня в смущение: «Как они живут? Надеюсь, не как жиды?» Я заверил, что живут нормально, хотя остался в недоумении. Что она, еврейка, понимает под «как жиды»? Как будет жить тот же Юлька, когда женится на Кире?
Ну ладно, вечер шёл своим чередом. Бетта Михайловна даже всплакнула, вспомнив безотцовщину Тамарку, Ирку и Алёшку Меньщиковых, в избушке которых они целая куча народа! как-то ютились. Услышав, что пани Холодная и пани Патофелечевская вскоре после их отъезда тоже отчалили к себе в Польшу, снова затуманилась: сколько и каких вечеров они провели вместе! Ефим Самуилович почти не вмешивался в дебаты и солидно покашливал в седые усы. Только однажды помянул свой столик в простенке между оконцев, за которым он чинил часы, да то, как мы таскали у него крохотные пружинки и шестерёнки. А Юлька булькал-посмеивался и развивал свою мысль о художественном училище, которое я должен осчастливить своей персоной, и эта идея нравилась ему всё больше и больше. Как, впрочем, и мне.
Слегка разомлев отвык! от семейной обстановки, от сытной домашней еды, я отвечал, отвечал, отвечал. И в ванне помойдодырничал. Через неделю. Когда навсегда покинул их гостеприимный кров, успев, однако, встретить под ним Новый, тысяча девятьсот пятьдесят шестой год. Ну, не совсем под ним. Даже совсем не под ним. Это я брякнул, потому что жил у них.
Тут такая история вышла.
Я, хотя и много шастал по городу, большей частью околачивался в училище. Познакомился с Кириными однокурсниками, с Виктором Лужецким тоже. Все они были уверены, что меня, безусловно, примут, хотя и не знали, на какой курс.
На четвёртый или на пятый? спрашивал себя и меня Толька Мисюра, сам же и отвечал: Дело ясное, что дело тёмное. Но примут же!
Это обнадёживало, и, что там говорить, настроение моё становилось приподнятым и легкомысленным. А тут и Новый год подвалил. Кира и Юлька предложили встретить его в худучилище. Там-де весело будет. Концерт, танцы. Лужецкого послушаешь оценишь певца. Да, хотелось послушать. Видел, как он примерял фрак и «бабочку». И всё-таки я отказался. Вон они все какие нарядные, а на мне кирзачи, на мне флотские клеша, суконная голландка и тельник. С суконным рылом да в калашный ряд? Словом, отклонил предложение, но и не остался со старыми Яновскими. Те, я знал, пригласили гостей, таких же почтенных одесситов. Бетта Михайловна не настаивала. Покормила заранее, и я отвалил в город.