Упорядочивая время и пространство, государство, прежде всего, должно заботиться о неизменности представления, бытия в возможности, составляющего каждую его парадигму. В данном случае это нормы закона. Стабильность закона это не показатель его качества, а цель его бытия. Конечно, сложно писать такие законы, но прежде всего не стоило их менять, становясь на путь реформаторства. Неизменность права позволяет государству проносить себя через время. Традиционно построенные государства выигрывают по сравнению с теми, что полагают законы своего рода инструкцией к технике, прогресс которой необходимо влечет за собой совершенствование и самой инструкции. Право, в случае стабильности закона, со временем приобретает качество универсальной формы познания, позволяющей выстраивать и сопрягать те или иные парадигмы лучшим образом, нежели ориентироваться исключительно на движущую причину (государственную власть), как на то, что в своих субъектах переживает ею же издаваемые законы. Преодоление пространства достигается опять же за счет того, что государство является мини моделью человеческого вообще. Так, само по себе бытие в возможности это область, где все существует и все возможно, но только в области действительного все существует раздельно и не противореча друг другу при должной степени реализации. Область мысли это то общее, что позволяет приобщаться в области действительного к любой форме, соответствующей идеальному. Задумывая изваять скульптуру, скульптор, если себя таковым понимает, имеет «до себя» навыки, умения своих предшественников, представления о прекрасном в виде эталонов и все прочее, что позволяет ему, следуя установленным правилам, избегать неконтролируемых, хаотических форм проб и ошибок, в которых можно провести существенное количество времени. Точно так же и в области социального действия государство является тем же, чем природа является для скульптора, это налично заданная реальность, со своим содержанием идеального и действительного. С той лишь разницей, что это активно структурирующее значение (стандартизация) в определенном, очерченном пространстве. Если этой идеально сформированной стандартизации (начиная от мер и весов и заканчивая естественными правами человека) где либо нет значит там нет и государства, как бытия в действительности этой идеальной реальности, бытия в возможности права. Формировать прозрачность собственных парадигм реализации таким образом это первейшая задача государственного, без этого целостность территории может поддерживаться только силой оружия, а не механизмами принятого структурирования реальности. Коммуникативная бытия в возможности является следствием вынужденного перемещения человека в целях выживания (формирование языка в Ледниковый период, миграция животных на юг обмен информацией среди охотников), поэтому «летучесть» удачного бытия в возможности, пригодного к реализации без особых сложностей завоевывает больше территорий, чем самые изощренные военные акции, развал СССР самое лучшее тому подтверждение.
5
Единожды сформировавшаяся парадигма перевода социальной материи в форму автоматически «склонна» к самоповтору. Установившийся порядок более уже не нуждается в конкретных субъектах, он сам кооптирует в себя, в свой ритуал участников, формируя их определенным образом. Удачный переход бытия в возможности в действительность будет реализован вновь. Участникам будет казаться, что это благодаря им существует социальная материя в форме, что они ее двигают и преобразовывают из области мысли в область действительного, но это обман. Парадигме бытия, области действительного никто индивидуально не нужен. Любая область действительного отрицает любое индивидуальное как противоположность, как уникальность. Любой процесс действительного это шкала от индивидуального, мыслимого к общественному, вплоть до символизации и навыка. Общественное может градировать субъектов по тому, насколько каждый из них выполняет функции процесса перехода возможности в область действительного, присваивая им, исходя из этого ранги, но ни один социальный процесс не имеет свойства жизнеспособности в привязке к конкретной личности. Неизбежность повтора совершенно не очевидна, но совершенно неизбежна. Такова природа социального. Даже искусство в этом отношении не исключение. В момент, когда рождается творческое произведение, есть энтелехия бытия в возможности, которая подчиняется закону: пока есть становление- нет ставшего, когда есть ставшее- нет становления. Пока, субъект, допустим, пишет книгу, он еще ничего не создал, он пытается и здесь нет ничего социального, есть только его процесс, когда работа наконец завершена, «сделана», творец не более, чем сторонний читатель, его функция будет точно такой же, как любого читателя, зрителя сопричастность через форму приобщения- чтение. Он знает о том, что это его произведение, кто- то еще это знает, но с точки зрения самого процесса, самого текста это абсолютно все равно. Повлиять на него в части структурирования даже сам его автор не в силах. Да, он может его толковать, изъяснять, но это уже повторы обращения к бытию в возможности, которыми может заниматься каждый, с той лишь разницей, что они не будут называться аутентичными.
Непонимание этого простого и очевидного положения разыгрывает трагедии в браке, творчестве, государственной службе и так далее. Субъектам парадигм кажется, что носители бытия в возможности его хозяева, но это не так. Примерами этого может служить многое. Для государственного управления это проявляется в узурпации власти, должностных злоупотреблениях властью, ложно понимаемой незаменимости. Лучше всего это ощущается при соприкосновении с такой вещью, как государственная тайна. Неаккуратная работа с данным бытием в возможности, а иногда и просто соприкосновение с ним, могут стоить карьеры, свободы, жизни. Любое бытие в возможности, даже изолированное сознанием одного носителя, стремится к реализации, к размещению, как можно в большем количестве носителей. Сама по себе реализация бытия в возможности в рамках пространства и времени дарит участнику этого процесса удовольствие различной степени, начиная от азартного стремления к расшифровке древней тайнописи в алгоритме парадигм научного знания, до хвастовства, явки с повинной, написания пространных мемуаров. Игра, переводящая материю в форму, не умирает и никуда не исчезает, она ждет своего участника в самом реализовавшемся бытии в действительности. То, что из действительности можно извлечь бытие в возможности в достаточной степени, для его повторения и воспроизводства, нам демонстрируют дети каждый день, да и вообще каждый день нашей жизни, пока мы живы. С той же степенью, с какой хаос страшит человека, символизирует для него досягаемость смерти, с той же степенью он тянется к упорядочиванию, стабилизации и неизменному повтору. Страшно, конечно, когда формой стабилизации для субъекта становится само разрушение. Это яркий пример того, что любая стабилизация признается как положительное. Субъект не может себе отказать в утилизованном им способе снятия противоречия, а уже тем более в осознанном навыке, именуемом привычкой. Любая деятельность, снимающая напряжение, уже, даже без социальной нагрузки и функции, становится положительно идентифицируемой, будь то курение, прием алкоголя, наркотиков или расчленение людей заживо. Единожды обретя покой в такой форме деятельности, субъект воспринимает ее как необходимую к реализации для воспроизводства состояния чувственного восприятия, достигнутого к моменту ее завершения. Он может ее даже не желать, но в момент, предшествующий исполнению, переводу социальной материи в форму, он осознает необходимость исполнения, в какой то степени превращаясь в зрителя со стороны. Такие страшные формы успокоения, порой являются выражением занесенного в субъекта бытия в возможности, которое составляет противоречие организации социального. Самый простой пример- это непосредственное подчеркивание индивидуальности субъекта и формирование в нем завышенного социального ожидания из одного лишь основания его существования.
Самое «летучее» бытие в возможности целостное. Не имеется в виду универсальная концепция, а только та «возможность», которая может быть реализована в действительности в полном объеме относительно возможности, не оставляя зазоров, на основе которых происходит видоизменение. Иными словами, чтобы видоизменить, необходимо реформировать, реструктурировать само бытие в возможности, само по себе оно не меняется, вплоть до совпадения идеального и реального (символизация). Поскольку человек динамическое существо, обретающее себя в управляемом движении в пространстве, в автоматизации навыка хождения, хватания и прочее, бытие в возможности при своей реализации неизбежно было приговорено к захвату пространства, развертыванию в пространстве. Время как форма сложения и структурирования переходов значений, в перевертыше индивидуального и общественного, неизменно структурируется началом и завершением процесса реализации. Человеку необходимо войти в процесс и выйти из него, он не может находиться в реализации постоянно, только если он не является целевым объектом энтелехии (например, путешествие, туризм, очное обучение совпадение предметной и целевой причины в парадигме). Это обусловлено, прежде всего, ранними перцепциями окружающего мира при невыносимо опасных условиях выживания, когда каждый день был похож на последний. Ритмичность нашей натуры, необходимость тактового начала и завершения лучше всего отражена в нашей способности восприятия музыки. Именно игра в чистом виде здесь гармонирует с тем, что позволяет нам кооптироваться в парадигмы, способность участвовать в энтелехии окружающего. Естественность того, что содержится в нас так же часть человеческого. Мы очень часто воспринимаем то, что мы получаем из той или иной парадигмы, организации конгломерата парадигм как наше, хотя на самом деле этонаше только в рамках участия и только как участника. Расколдовывание окружающего мира, попытка перехода к собственности и только собственности всегда чревата обнаружением нашей негодности и непригодности ни к чему в этом мире. «Я» как «только Я» никому не интересно и ничему не сопоставлено. Каждый раз, задумываясь об индивидуальности судьбы, о том, что, в конечном счете, есть жизнь, мы приходим к печали и единственно правильному выводу о том, что необходимо жить исключительно ради самой жизни вне оценочных категорий, поскольку и они нам не принадлежат перед лицом конечности равной для всех Вечности. Холод этого ощущения может быть заполнен только символизмом Бога, религии, которая является единственным стабилизирующим когнитивным началом, управляющим предельными вопросами индивидуальности. В этом отношении верующий в Бога и находящий покой в Боге именно по вопросам личной, индивидуальной судьбы счастливый человек. Я не вспомню, кто это сказал и о ком, но мне запомнился рассказ одного священника, пережившего ГУЛАГ СССР. Он рассказывал о том, что он был занят на ТФТ по 16 часов день и каждый раз, приходя в барак, он валился с ног. На третий месяц такой жизни он не мог уже исполнять элементарных функций самообслуживания, но не переставал на ночь молиться, прося у Бога снисхождения и сил пережить все это. При этом он отчетливо ощущал неминуемость скорой и тяжелой смерти в психотравмирующих условиях, он измучил себя страданием за себя как за страдающего в беде человека. И вот, однажды, придя в барак, он заснул не помолившись. Во сне ему явился причисленный к лику святых и с упреком сказал ему, что ему надо радоваться, ибо этот причисленный ранее к лику святых в свое время добровольно, сам обрек себя на подобные страдания, для того, чтобы изжить в себе «человечка» и приблизиться к Богу, стать человеком как творением Господа, и через себя понять лучше Бога. А он, получив это от государства, да еще с таким стимулом (администрация лагеря), жалуется и канючит у Бога снисхождения каждый день, вместо того, чтобы радоваться возможности улучшить себя в познании истины. И вот это священник говорит, что когда он проснулся, все вокруг было уже по другому, все было радостно и оставшиеся годы (я так понял, что он сидел свыше 10 лет) он провел радостно и счастливо. Когда я слышал этот рассказ, он занимал весьма высокий пост в Церкви.